Денис Бушуев - Сергей Максимов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Жаль… – тихо сказал кто-то за его спиной. – Лучше б она сгорела.
Бушуев быстро обернулся и увидел Манефу. Она стояла, прислонясь к стволу толстой березы и обнимая его рукой, без платка, накинув на плечи короткую меховую шубку, и, хмурясь, смотрела прямо в глаза Дениса. Он понял смысл ее слов и покраснел.
– Маня…
– Что?
Он замялся, не зная, что сказать.
– Ты давно тут?.. Видела… видела, как горело?..
– Видела. Все видела… – усмехнулась она. – Видела, и как ты ее отстаивал, старался… чуть сам не сгорел. Смотри, Денис, с огнем шутки плохи…
Губы ее дрогнули, а глаза уже не смотрели в глаза Дениса, а беспокойно шарили по его лицу, словно не знали, на чем остановиться. Кругом никого не было. Народ толпился возле Гриши, что-то горячо рассказывавшего.
– Зачем ты так говоришь, Маня? – тихо спросил Денис.
– А затем, что не хочу говорить по-другому… Ишь, как перемазался сажей-то! Умойся снегом, что ли…
Она улыбнулась, поправила на плечах шубку и неторопливо пошла в гору, не оглядываясь и не ускоряя шага. Бушуев долго смотрел ей вслед, – смотрел до тех пор, пока Манефа не скрылась за углом колосовского дома. Потом зачерпнул в пригоршни снега и стал тереть им лицо…
IX
Крутила метель, раскачивая голые тополя и щедро засыпая их снегом. Это была последняя бурная вспышка зимы в конце марта, когда уже на Волге появились проталины и на крышах стеклянными пиками висели тяжелые сосульки.
Вечерело. Бушуев сидел у Белецких, в большой комнате, и слушал игру Вари. Анне Сергеевне нездоровилось, и она отдыхала в спальне. Варя играла Грига, играла хорошо, так, как давно не играла. Голубые глаза светились той особенной творческой страстью, по которой узнается художник, розовые прозрачные ноздри чуть подергивались, зубы прикусили верхнюю губу и не выпускали ее – должно быть, Варя и не замечала этого, – прядь темных волос упала на лоб и закрывала левый глаз – и это ей не мешало, стройная нога, обутая в легкую домашнюю туфельку, судорожно нажимала педаль и так же судорожно и легко отпускала, пальцы рук уже перестали быть пальцами, они жили какой-то своей, самостоятельной и стремительной жизнью, и если кому они и принадлежали, то – не Варе, а струнам, звеневшим сочными, выразительными и захватывающими сердце звуками. Варя была даже некрасива в эти минуты.
Дениса же как-то не захватывала ее игра, и слушал он довольно рассеянно. Странные мысли теснились в его голове. То он вспоминал какие-то незначительные эпизоды из жизни, то – строчки своих стихов, которые ладно укладывались и сливались с мелодиями в одно целое, то вдруг ярко, словно в луче ослепительного света, он видел прямо перед собой влажные серые глаза, удивленно и испуганно смотревшие на него. И он пытался вспомнить: где и когда он видел именно этот взгляд?..
А за окном шел снег, крутила метель, и голубой мягкий свет наполнял комнату. И тускло поблескивала острыми гранями хрустальная ваза на круглом столике возле окна.
Последние аккорды взвились мощно и резко. И в наступившей тишине слышно было, как медленно затухали струны, глухо и стройно. Варя сразу потеряла все напряжение, устало опустила голову, откинув со лба волосы, и как-то жалко и растерянно посмотрела на Дениса. На губе ее, покрытой легким пушком, алел след от зубов. Бушуев молчал. Он все еще рассматривал призрак перед собой, все еще вглядывался в него, чуть наклонясь вперед и хмуро сдвинув брови. Варя ждала его слов, смущенно теребя пуговку на груди. Но он продолжал молчать. Сперва она почувствовала неловкость, потом – обиду и, скрывая дрожь в голосе, тихо спросила:
– Вам не понравилось?..
– Что?.. Что такое?.. – отозвался Бушуев, поднимая голову. И виновато добавил: – Простите, я замечтался…
– Я это вижу… – с упреком сказала она. – Так замечтались, что, вероятно, не слышали и того, что я играла.
– Нет… почему же?.. Слышал. Очень хорошо… Только знаете, Варя… Вы простите – я человек грубый и… и вкусы у меня грубые, земные… Я люблю песни, наши русские песни, с их тоской, печалью и грустными простыми словами… А хорошую музыку я как-то плохо понимаю… и не испытываю волнения, когда слушаю ее… Вот.
Он опять виновато улыбнулся и смущенно замолчал.
«А я-то старалась, – с горечью подумала Варя, – в самом деле: зачем я так хорошо играла? Зачем ему я так хорошо играла? – уже с некоторой злостью подумала она. – Нет, он как был, так и остался дикарем!..» А вслух сказала:
– То, что вы любите русские песни, это еще не доказательство ваших грубых вкусов. Я тоже их очень люблю. И все великие русские композиторы их любили. И Пушкин любил, и Толстой… Но ведь можно, любя народную музыку, любить и классическую, одно другому не мешает. Можно, наконец, приучить себя к этому, воспитать себя, что ли… Ведь вы, Денис, в общем культурный человек и должны совершенствоваться, все время совершенствоваться… и не только пополнять свои знания, но и развивать вкус… Конечно, не мое дело это вам говорить, и, может быть, я не имею права на это, но как-то… досадно…
Она чуть покраснела и замолкла. Бушуев встал во весь свой огромный рост, неловко одернул синий китель с блестящими пуговицами и, скрипя тяжелыми кожаными сапогами, неуклюже подошел к пианино.
– Вы рассердились, Варя?
– Нет… зачем же… – опуская ресницы, замялась она. – На что же сердиться? Очень хорошо, что вы такой откровенный… Это куда лучше тех фальшивых комплиментов, которые я слышу в Москве от людей, чувствующих музыку, может быть, хуже вас, и даже совсем не чувствующих, но восторженно аплодирующих, потому что так принято… Вы честнее их и простодушнее.
И она улыбнулась, глядя в мягкие и добрые глаза Дениса. И подумала: «В самом деле, как можно на него сердиться? За что же на него сердиться? Он плохо понимает музыку и откровенно признается в этом…» И Варя готова уже была простить Бушуеву его невнимательность, как вдруг произошло нечто странное. Она заметила, что Денис напряженно смотрит за окно и что лицо его бледно и нахмурено. Она тоже взглянула за окно и, несмотря на метель и сгустившиеся сумерки, рассмотрела какую-то одинокую женскую фигуру, закутанную в платок и запорошенную снегом, быстро проходившую мимо дома.
Денис растерянно взглянул на Варю, поправил зачем-то скатерть на столике и боком направился к двери.
– Я сейчас вернусь… простите.
И без фуражки и шинели выбежал на улицу.
Смутное беспокойство охватило Варю. Она вскочила и прижалась лицом к влажному и холодному стеклу.
– Что с ним? Кто это?
Она видела, как Денис нагнал незнакомку и пошел рядом. А через несколько секунд их скрыла белая пелена падавшего снега, и Варя уже ничего не могла разглядеть. Тогда она села в кресло и задумалась, прислушиваясь к стуку своего сердца…
X
Бушуев догнал Манефу и молча дотронулся до ее плеча. Она вздрогнула и пошла быстрее, не оглядываясь и не обращая на него внимания. Он продолжал идти за ней, не говоря ни слова. Манефа все ускоряла шаг, точно хотела убежать от него, но когда они поравнялись с колодцем возле дома Солнцевых, она неожиданно остановилась, круто повернулась и почти шепотом спросила:
– Чего тебе от меня надо, Денис?
– Я… я сам не знаю, Маня.
Он стоял перед ней, опустив глаза и тяжело дыша. На широких плечах его и на белокурых волосах лежали пушистые хлопья снега.
– Оставь меня… я прошу тебя… оставь меня… – дрогнувшим голосом сказала Манефа. – Куда ты меня толкаешь? Зачем тебе это? Что я тебе сделала?..
– Я сам не знаю… – повторил Денис.
Снег пошел так густо, что уже в двух шагах ничего не было видно. Они стояли друг против друга, окруженные, словно саваном, белой сплошной стеной, и это было страшно. Она хотела идти дальше, но Бушуев схватил ее за руку.
– Постой, Маня, постой… Что это я хотел тебе сказать?.. Что-то очень важное, и вот – забыл…
Она вырвала руку и замотала головой.
– Ничего не надо говорить… ничего… Убежать надо от этого, как когда-то ты убежал от меня. Ты тогда хорошо поступил, Денис. Я часто вспоминала и благодарила тебя за это… И не преследуй ты меня, ради бога… Оставь меня. Ты только подумай: к чему это все идет!..
– Маня… – начал было Денис и робко положил ей руку на плечо.
– Оставь! – почти крикнула Манефа и с силой сбросила его руку. – Не дотрагивайся до меня… Я не хочу этого!
И, помолчав, тихо и примирительно добавила:
– Простынешь без шапки-то… Иди в избу. Ты что – у нее был?
– Да, у Вари.
– Ну и иди к ней! – вдруг злобно крикнула Манефа, сверкнув глазами. – И женись на ней! И люби ее!.. Она лучше меня, моложе меня! Она городская, а я деревенская!
– Что ты? Зачем ты ее так… – запротестовал Бушуев. – Она славная, хорошая девушка.
– Так чего же ты на этой славной не женишься? Чего ты ко мне лезешь?
– Зачем же мне на ней жениться, коль ни я ее не люблю, ни она меня…
– Не любишь? – недоверчиво спросила Манефа.
