О нас троих - Андреа Де Карло

А потом музыка стала медленнее и тише, ритм уступил место блюзу, и гости мужа Мизии начали расходиться, его мать еще раньше исчезла из этого хаоса, а гости помоложе перебрались на улицу, ошалев от толчеи, разговоров, алкоголя, травки; под белым тентом я увидел Мизию с бокалом в руке, которая слушала какого-то парня, еле стоявшего на ногах, и смотрела прямо на меня.

Я пошел к ней нетвердой походкой, мое разжиженное внимание тонуло в клейкой массе перезревших чувств. Я уже не мог толком рассчитать расстояние и потому чуть не врезался в Мизию, едва успев затормозить в нескольких сантиметрах от нее. Ее шатающийся собеседник обернулся, словно раскрывшаяся створка ширмы, посмотрел на меня, посмотрел на Мизию с таким видом, словно ждал, что сейчас увидит какое-нибудь чудо.

Мизия улыбнулась мне, держа у губ бокал тонкого стекла, но в ее улыбке не было ни удовольствия, ни радости, был лишь вопрос-без-ответа, даже смотреть на нее не было сил.

Не задумываясь, я спросил:

— Ты счастлива?

Не задумываясь, она ответила:

— Нет. — Поставила пустой бокал и снова пристально посмотрела на меня.

— Но хотя бы довольна? — спросил я бесцеремонно, чувствуя себя назойливой мухой.

— Нет, — сказала Мизия. Наверное, она выпила и выкурила не меньше меня: я впервые видел ее настолько опустошенной, потухшей, утратившей всю свою порывистость.

— Прости за допрос, я просто так спросил, — произнес я, растягивая гласные и качаясь из стороны в сторону не хуже, чем тот парень.

Мизию тоже пошатывало, но это была внутренняя дрожь, от которой у нее трепетали губы.

— Ливио, можешь сделать мне одолжение? — спросила она.

— Могу, — сказал я.

Она с неожиданной решимостью взяла меня за руку и потащила в угол натянутого шатром тента, подальше от чужих утомленных взглядов и голосов. Посмотрела на меня ясным, обжигающим взглядом и снова сказала:

— Сделаешь мне одолжение?

— Какое? — спросил я, чувствуя какое-то неясное брожение в области сердца, когда она сжала мои запястья. Мне пришла в голову нелепая мысль, что она спросит о моих к ней чувствах, заставит признаться или что-то пообещать, сейчас, когда пути назад уже нет. Я смотрел по сторонам, пытаясь понять, где ее муж, но не мог сфокусировать взгляд, во мне теснились те же чувства, что и в тот день, когда она зашла ко мне на чашку чая.

— Обещай, что сделаешь мне одолжение, — повторила Мизия, упорная, как загнанная молодая тигрица.

— Я же сказал, что сделаю, — ответил я, и сердце у меня заныло.

— Можешь кое-что передать от меня Марко? — сказала она.

И на меня снова обрушилась волна чувств, в которой я едва не захлебнулся с первой же секунды, когда увидел их вместе: ревность, разочарование, верность, дружба, ярость, чувство сопричастности и чувство отверженности пенились в водовороте непримиримых противоречий.

— Почему бы тебе самой с ним не поговорить? — сказал я. — Так же будет проще.

— Ты обещал сделать мне одолжение, — сказала Мизия, и в ее взгляде мелькнуло отчаяние.

— Но не такое, — сказал я. — Не такое.

— Ливио, — сказала она. — Ты мне обещал.

У меня не осталось выбора: я вынырнул из бушевавших во мне волн и спросил:

— Что ему передать?

— Спроси, не хочет ли он убежать со мной, — ответила Мизия.

— Куда убежать? — сказал я, еле держась на ногах.

— Убежать, — раздраженно повторила Мизия, вдруг разозлившись на мою заторможенность, и на себя, и на жару, звуки, влажность, от которых некуда было скрыться.

И от этого я еще больше обессилел, стал еще медлительнее и неувереннее и сказал:

— Ты хочешь убежать отсюда? От мужа и всего остального?

— Да, — сказала Мизия. — От всего. — В ее глазах и линии подбородка читались упрямство, вызов, жажда движения.

— Но когда? — спросил я, чувствуя, что голова у меня идет кругом, а ноги подкашиваются.

— Сейчас. Немедленно. — Она обернулась и посмотрела на группку людей метрах в двадцати от нас: в центре стоял ее муж, довольный, словно после удачного рабочего дня, уверенный в значительности своих целей и достижений, в неоспоримом превосходстве и четкости своих намерений.

— Немедленно? — сказал я скорее себе, чем ей; моя мокрая от пота одежда словно вдруг стала весить тонну.

— Просто скажи, сделаешь или нет, — настаивала Мизия.

— Сделаю, сделаю, — отозвался я уже на ходу.

— Спасибо, — сказала Мизия с жалкой, неуверенной улыбкой.

Я поискал Марко в освещенном сарае, потом на улице, среди разбредающихся гостей, изнуренных слишком долгим общением. Я шагал босиком по дереву, по гравию, по траве, по песку, и при свете, падающем из окон, и при слабом свете луны, и в кромешной темноте; я наткнулся на парочку, укрывшуюся в кустах гортензии, обнаружил у дерева парня, которого тошнило, меня чуть не покусала собака, привязанная к ножке скамейки. Я вернулся к сараю, но по дороге мне попадались сплошь чужие, незнакомые лица; опять пошел к озеру, теперь уже другим путем. Эта безнадежная, бесконечная погоня походила на затянувшийся сон, в котором ищешь что-то, ищешь и не можешь вспомнить, что именно; я бродил в сгустившемся воздухе, и временами забывал, где я, и останавливался, но в памяти у меня всплывал взгляд Мизии, ее голос, и я продолжал путь.

Наконец, когда я уже готов был сдаться, Марко нашелся возле вытащенных на берег лодок и катамаранов; он так самозабвенно обнимался с какой-то девушкой на причале, что я узнал его только по голосу. Я вгляделся в полумрак у воды и увидел его, без пиджака и уже почти без рубашки: он склонился над белым платьем, длинными белыми ногами и черными блестящими волосами, ниспадавшими на песок.

Я застыл как вкопанный в паре метров от них, покашлял, но они даже не обернулись. Я почти различал их дыхание в размытой пелене из музыки, голосов и смеха, доносившихся из освещенного сарая. Я подошел совсем близко; они сплелись еще теснее, я слышал прерывистый, шелестящий голос Марко, ее смех с высокими звенящими нотами. Я обернулся, посмотрел на огни, потом опять на Марко и девушку, но смог различить только две слившиеся тени.

— Марко? — сказал я. Он не реагировал. — Марко, — сказал я громче, чувствуя себя непрошеным гостем, вуайеристом, разрываясь между обещанием, данным Мизии, и желанием уйти.

— Марко? — повторил я еще громче, стоя в метре от них и в полутора метрах от кромки воды, весь взмокший, полный сомнений и переставший что-либо понимать.

Марко отделился от девушки: то ли хотел ответить, то ли не мог разглядеть меня против света. Длинноволосая девушка потянулась, медленно и лениво, словно зевнула; невдалеке из черной стоячей воды выпрыгнула рыба.

— Мизия просила кое-что тебе передать, — сказал я, но из горла вырвались какие-то нечленораздельные звуки, похожие на заклинание.

Марко не сводил с меня взгляда; я лишь смутно видел его лицо, но всеми клетками своего тела ощущал, как обострились его чувства. Мы находились в точке равновесия между звуками празднества и влажной, глубокой тишиной озера, в которой все теряло смысл и жизнь уходила из слов. Мне показалось, что Марко напряг все силы, пытаясь преодолеть сопротивление тишины, он почти поднялся на гребень фразы, но не сумел и опять накрыл собой тень длинноволосой девушки, будто провалившись в отражение в черном зеркале.

И я понял, что больше не могу там оставаться, и сделать тоже ничего не могу, оставалось только пойти искать Мизию в суматохе гостей, я искал ее минут пятнадцать и не хотел найти, не знал, что сказать, у меня не осталось чувств, не осталось ни сил, ни мыслей. Наконец я нашел ее в большом освещенном сарае, она сидела на краю эстрады, с которой музыканты уже убирали инструменты. Увидев меня, она вздрогнула, но тут же поняла по моему взгляду и походке, что Марко не придет. Я видел, как ее взгляд потух, напряжение спало, какой-то миг она выглядела совсем потерянной, но потом ее энергия вернулась, и теперь казалось, что она готова справиться с чем угодно без посторонней помощи и поддержки. Она чуть покачала головой и ни о чем меня не спросила; я тоже покачал головой, сунув руки в карманы и глядя на нее, наверное, с совершенно убитым видом.

Она улыбнулась; послала мне воздушный поцелуй, коснувшись губ кончиками пальцев. Через секунду она уже стояла рядом со своим мужем Риккардо: он повернулся, поцеловал ее и опять вернулся к друзьям, он смеялся и шутил, и даже не подозревал, что всего несколькими минутами раньше могло случиться с его несокрушимой верой в реальные факты.

Часть вторая

1

В сентябре я сошелся с девушкой по имени Рамина, которая бросила меня в октябре, потому что, по ее словам, в голове у меня сплошной туман и неразбериха, я ору, а не разговариваю, размахиваю руками, слишком много пью и вообще испортил ей жизнь. В ноябре я участвовал в выставке молодых художников-неформалов, продал четыре картины и на два месяца уехал в Бразилию. В марте я сошелся с девушкой по имени Сара, которая поселилась в маленькой квартирке на первом этаже моего дома. В сентябре прошла моя первая персональная выставка в настоящей галерее, в Комо. Ни Мизия, ни Марко не пришли, хоть я и отправил им приглашения, но на самом деле я и не ждал, что они появятся.