Идеальные мужчины - Ирина Петрова

Вот так! — разбрасывал он по сторонам осколки картона. Слез уже не было. Осталась только злость.

Художник! Лучше бы работал оформителем в театре. Ни на что большее ты не способен, — бормотал он. — Гений!!! Смех! Ха-ха!» — судорожно вырывалось у него сквозь отчаяние.

— Олег! Олег! — пыталась успокоить его Наталья, впервые видя своего друга таким, но это ей не удавалось. — Не все ведь так плохо. И в этих работах есть крупицы таланта.

— Ах, крупицы! И где они? Под каким микроскопом их смотреть? «Идеальный мужчина»! «Идеальный художник»! — с нажимом цитировал он слова статьи. — Дерьмо собачье! Ничтожество! Вот кто я, — разошелся Олег, круша все вокруг, не заметив поначалу, как осела на пол Наталья, схватившись за живот.

Сделав судорожный круг по комнате, Олег очнулся:

— Наташка, ты чего, — кинулся к ней, услышав, как слабым голосом она говорит в трубку: «Сережа приезжай… Да, к Олегу. Да, плохо…» — Тебе плохо? Прости меня, я такой дурак. Боже, какой же я дурак! — будто протрезвел он, мигом остыв. — Я счас… — Перенес он ее на кровать, подложив под голову подушку. — Чем тебе помочь? — вглядываясь в бледное лицо Натальи, спросил он.

Внезапная буря остыла в нем, уступив место растерянности и страху.

Наталья лежала, прислушиваясь к боли.

— Ничем. Сейчас пройдет. Так уже было. — Она затихла. Только бы не повторился приступ. Волноваться ей нельзя. «Ну что за ребенок этот Олег!» — невольно брало ее зло.

— Успокоился? — спросила она, взглянув на него.

— Успокоился. И ты не волнуйся, Наташ, — уговаривал он ее, присев на корточки перед кроватью. От волнения за нее у него появилась дрожь в руках.

— Что ты еще натворил за эти дни, рассказывай, — потребовала она. — Что это за журналистка? Ты знаком с ней? Как ты мог доверить ей статью?

Олег, сбивчиво, не жалея себя, рассказал ей обо всем, присев на краю дивана. Ему нужно было облегчить душу. «Я же мужчина», — оправдывался он.

— Какой ты мужчина? Мужчина держится достойно в любой ситуации, — жестко сказала Наталья. — А статья? Наплюй на нее. Подумаешь, Алик. Их газете никто не верит.

Олег пристыжено стал собирать с пола обрывки картона.

— Тебе лучше? — спросил с заботой в голосе, оглянувшись на нее.

— Теперь лучше, — ответила она с легкой улыбкой. «Что ты будешь делать с этим мальчишкой!» — Извинись перед профессором. И докажи работой, что ты действительно художник.

Приехал Сергей, заставил обоих выпить лекарство, обругал Олега.

— Ты что не знаешь, что она беременна? Ей необходимо лечь на сохранение. А ты, ты — будущая мать, зачем ты пошла к нему с этой газетой? — попало и Наталье. По тому, как стал заикаться Сергей, было видно, что он очень обеспокоен.

Больше Олег не пил. Много работал. Днем стоял на площади с другими художниками, предлагая свои картины…

Он начинал понемногу взрослеть.

Он привыкал к белому городу, «чужим» близким людям, холодному дому.

По вечерам дом казался ему особенно пустым. Холодный ветер с колючим снегом бил прямо в окна, не заклеенные с осени, забирался в самую душу. Было тоскливо. Среди ночи внезапно гасли фонари на улицах, и Олег слушал, вперившись взглядом в темноту окна, как завывает вьюга. Монотонно капал на кухне кран, отсчитывая секунды и часы жизни.

Чувствуя свою вину перед Натальей и зная занятость Сергея, Олег сам вызвался проводить ее в Москву на лечение.

Часть 2

Личная жизнь

Глава 1

День Олега начинался поздно. Он вдыхал свежий воздух, льющийся в приоткрытую форточку, наслаждался тишиной в доме и за окном, чувствуя силу и уверенность в себе, удивительную ясность в голове. А ведь спал-то всего несколько часов. Часть образов, теснившихся в душе, успел воплотить на бумагу, а часть их так и осталась неуловимой. Накануне долго бродил по лесу. Он любил бродить в сумерках по знакомым тропкам, когда сиреневая дымка покрывала снег, и природа замирала, чувствуя в себе движение весенних соков, любил выходить в ночь, вдыхая спящее дыхание природы, встречать бело-розовый весенний рассвет.

Этот домик Олег с женой приобрели год назад. Вдова скульптора Щекина запросила за него очень высокую цену, но Олег выбрал именно его и не пожалел. Он быстро обжился в мастерской скульптора. Огромная, с серыми стенами и фрамугами под потолком, она казалась немодно тусклой. Это в век полета дизайнерской мысли, сумасшествия цвета, в век излучающих цвет и аромат красок, когда все вокруг слепило многоцветием! И это была мастерская художника с мировым именем. Олег был консервативен, он не любил излишеств. А впрочем, у мастерской была своя тайна. Когда серые стены ее бывали увешены картинами и искусно освещены (помогал старый друг — электрик от Бога), мастерская будто оживала. Увидев однажды снятый знакомым журналистом ролик по телевидению, Олег и сам не узнал своей мастерской. Правильно освещенные стены подавали в выгодном свете его произведения. Олег поторопился продать картины, пока цена не переросла истинную их стоимость. Таков был спрос. Он был честным художником, а эти пейзажи не являлись шедеврами, не то что сделавшие его знаменитым "Русская береза" и "Плачущая ель". Мало кто знал, что живыми эти картины сделали образы любимых им женщин.

Сейчас, когда лучшие его картины хранятся в известных музеях мира, когда его выставки объехали полсвета и повсюду продаются альбомы с репродукциями его картин, а его "Девушка-мать" потрясает умы и сердца своим трагизмом, он мог бы и успокоиться. Чего еще желать? У него красавица-жена, имя в мире искусства. В свои тридцать шесть он счастлив и способен творить дальше. Если нужно, он готов работать сутками без сна и отдыха. Если дает Бог вдохновения, конечно. Бывают дни и ночи, когда он работает, не замечая времени, не ощущая своего тела, как сегодня.

Олег искал. В картине должен быть свет, свет в конце тоннеля. Чтоб он манил и сиял, чтоб ясно было: вот к нему надо идти, вот так надо жить! Он рисовал лес, чащу, сломанные деревья, правил эскиз за эскизом, отбрасывал, компоновал… Бурелом и яма с водой. А в ней обманчивый свет отраженной луны, которая вот-вот померкнет, но хочет напоследок заманить путника в ловушку

Сколько в его жизни было этого бурелома, обманчивого блеска, мнимого успеха, темного, как чаща, порока! Как долог был путь к себе, словно путь по незнакомому лесу!

Работал он всегда быстро, почти лихорадочно, не вытирая пота, выступившего на лбу и висках. Сердце билось неистово. Успеть, поймать миг! Он по опыту знал, что вдохновение не может длиться