Голубой Марс - Ким Робинсон

– Мне он не нравится, – заявил Зейк.

Назик улыбнулась мужу.

– Тебе не нравится, что столько местных мусульман идут за ним, а не за тобой. Но мы стары, Зейк. Может быть, нам пора на покой.

– Не вижу в этом смысла, – возразил Зейк. – Если мы проживем тысячу лет, то что нам какая-то сотня?

Арт и Назик рассмеялись, и Зейк тоже быстро улыбнулся. В первый раз Арт видел его улыбку.

Возраст на самом деле не имел значения. Повсюду были люди – старые, молодые, они беседовали и спорили, и обсуждать чей-то возраст на такого рода мероприятиях было бы странно.

Как-никак местное движение не выступало ни за молодость, ни за старость. Если ты родился на Марсе, у тебя совершенно иные взгляды, настолько ареоцентристские, что ни одному землянину не дано их понять. И не только из-за целого комплекса ареореалий, известных местным с рождения, но и из-за того, что не было им известно. Земляне знали, как велика Земля, тогда как рожденные на Марсе просто не были способны представить этот культурный и биологический масштаб. Они видели лишь изображения на экранах, но этого было недостаточно, чтобы понять. Отчасти поэтому Арт был рад, что Ниргал решил присоединиться к дипломатической миссии на Землю: ему предстояло узнать, с чем они имеют дело.

Но большинству местных этого не понять. К тому же им в голову ударила революция. При своем мастерстве за столом, где они добивались такой конституции, которая дала бы им превосходство над остальными, они были несколько наивны в некоторых простых отношениях. Не понимали, насколько нетипична их независимость и как легко было снова отнять ее у них. И стояли на своем до конца – под предводительством Джеки, парившей по складу, прекрасной и увлеченной, как всегда, скрывающей жажду власти за любовью к Марсу и стремлением к идеалам своего деда. Она страстно желала сделать мир справедливым, или так просто казалось.

Но она вместе со своими товарищами по «Свободному Марсу» явно хотела иметь как можно больше власти. На Марсе сейчас находилось двенадцать миллионов человек, и семь миллионов из них родились здесь. Почти каждого из уроженцев можно было причислить к сторонникам местных политических партий – и, как правило, к «Свободному Марсу».

– Это опасно, – сообщила Шарлотта, когда Арт поднял эту тему во время их вечерней встречи с Надей. – Если страна сформировалась из множества групп, не доверяющих друг другу, и одна из которых составляет явное большинство, то получится так называемое количественное голосование. То есть политики представляют свои группы и набирают голоса, а результаты выборов просто отражают численность населения. В таких случаях каждый раз происходит одно и то же: группа большинства получает монополию на власть, а меньшинства страдают от безысходности и в конце концов устраивают мятежи. Некоторые из самых страшных гражданских войн в истории начинались именно с этого.

– И что нам делать? – спросила Надя.

– Ну, кое-что мы уже делаем – разрабатываем структуры, которые распространят власть на места и уменьшат опасность власти большинства. Децентрализация важна тем, что она создает много маленьких местных властей большинства. Другой вариант – построить Мэдисонскую модель разделения власти, в которой правительство служило бы своего рода «веревочкой» для конкурирующих сил. Это называется полиархией – в ней власть распределяется между как можно большим числом групп.

– Может, у нас прямо сейчас слишком много этой полиархии, – сказал Арт.

– Возможно. Есть еще вариант депрофессионализировать правительство. Объявляете весомую его часть общественной обязанностью, наподобие суда присяжных, а потом случайным образом назначаете туда простых граждан – на какой-нибудь короткий срок. Им помогает штат специалистов, но решения они принимают самостоятельно.

– Никогда о таком не слышала, – призналась Надя.

– Ну это часто предлагали, но редко принимали. Хотя я думаю, что такой вариант стоит рассмотреть. По нему власть становится не только преимуществом, но и бременем. В вашем почтовом ящике оказывается письмо – о нет, вас назначили на два года в конгресс. Это обуза, но с другой стороны – и своего рода почет, шанс вынести что-то на широкое обсуждение. Гражданское правительство.

– Мне это нравится, – сказала Надя.

– Еще один метод сократить власть большинства – тайное голосование, в котором избиратели голосуют за двух или более кандидатов, расставляя их по местам: первый выбор, второй, третий… Кандидаты получают очки за вторые и третьи места, так что для общей победы им нужно привлечь и представителей чужих групп. Это влечет смещение к умеренной политике, а в итоге может построить доверие между группами, которые раньше этим не отличались.

– Любопытно! – воскликнула Надя. – Как кронштейны в стене.

– Да, – Шарлотта упомянула ряд примеров «разрозненных обществ» Земли, сплотившихся благодаря разумной политической системе: Азанию, Камбоджу, Армению… Пока она их описывала, Арт немного пал духом: все эти земли были политы кровью, и изрядно.

– Похоже, только политическая система и может помочь, – заметил он.

– Верно, – согласилась Надя, – но у нас нет таких старых междоусобиц, как там. Худшее, что мы имеем здесь, – это Красные, но и их отвернуло от общества только терраформирование, которое уже произошло. Готова поспорить, эти методы даже их смогут приобщить к делу.

Ее явно воодушевили возможности, которые описала Шарлотта; как-никак это были варианты системы. Воображаемое проектирование, которое, однако, походило на настоящее. И Надя постукивала по своему экрану, делая разные наброски, как если бы работала над каким-то зданием, и уголки ее губ растягивала легкая улыбка.

– Ты счастлива, – сказал Арт.

Она его не слышала. Но по радио в тот вечер она сказала Саксу:

– Как прекрасно узнать, что политическая наука придумала что-то полезное за все эти годы.

Через восемь минут от него пришел ответ:

– Никогда не понимал, почему ее называют наукой.

Надя рассмеялась, и ее смех наполнил счастьем и Арта. Надя Чернышевская смеялась в голос! И внезапно у него появилась уверенность, что у них все получится.

И он вернулся за большой стол, готовый взяться за следующую самую большую проблему. Это заставило его спуститься с небес на землю. Перед ним стояла еще сотня таких проблем, каждая из которых казалась несложной лишь до тех пор, пока ими не начинали заниматься всерьез, и тогда они становились неразрешимыми. В текущих распрях было крайне трудно увидеть признаки растущего единства. А в некоторых сферах положение даже ухудшалось. Средние точки акта Дорсы Бревиа вели к затруднениям: чем больше их рассматривали, тем более радикальными становились взгляды. Многие явно считали, что эко-экономическую систему Влада и Марины, хоть и успешно применяемую в подполье, не стоит включать в конституцию. Одни жаловались, что она ущемляет права местных автономий, другие больше верили в традиционный капитализм, чем в какую-то новую систему. По этому вопросу часто выступал Антар – при этом Джеки сидела рядом с ним, явно в знак поддержки. Уже это, а также его связь с арабской общиной удваивали силу его заявлений, и люди его слушали.

– Новая экономика, которую здесь предлагают, – произнес он как-то за «столом столов», повторяя заученное ранее, – представляет собой радикальное и беспрецедентное вмешательство правительства в дела бизнеса.

Влад Танеев резко встал. Антар, удивленный, замолчал и внимательно на него посмотрел.

Влад тоже пристально на него глядел. Ссутулившийся, с большой головой и косматыми бровями, Влад редко говорил на публике, если вообще когда-либо говорил; на конгрессе он до этого не сказал ни слова. Бо́льшая часть присутствующих на складе медленно затихала, готовясь выслушать Танеева. Арт ощутил трепет предвосхищения; из всех блестящих умов первой сотни Влад, пожалуй, был самым блестящим – и самым загадочным, если не считать Хироко. Старый еще в то время, когда они покидали Землю, чрезвычайно скрытный, он рано построил лабораторию в Ахероне и оставался там, сколько мог, живя затворником вместе с Урсулой Кол и Мариной Токаревой, еще двумя выдающимися членами первой сотни. Никто не знал об этой троице ничего конкретного, они представляли собой редкий пример замкнутой природы человеческих отношений. Разумеется, это не избавило их от сплетен: напротив, люди болтали о них не переставая, утверждая, что настоящая пара здесь – Марина и Урсула, а Влад – кто-то вроде друга или домашнего питомца, или что Урсула проделала бо́льшую часть работы по созданию процедуры омоложения, а Марина – по эко-экономике, или что они составляли идеально сбалансированный равносторонний треугольник, совместно работая над всем, что появилось в Ахероне, или что Влад был своего рода двоеженцем, использовавшим жен для работы в разных сферах биологии и экономики. Но правды никто не знал: ни один из троих не сказал об этом ни слова.