Дети Барса - Дмитрий Володихин

— Помолись-ка со мной вместе, Аппе…

Братья подошли к алтарю и принялись молча молиться. Один просил у Творца пощады, другой — вразумления. Слуги прибирались у входа, в отдалении слышались их приглушенные голоса, гулкое шарканье. Снаружи ночь приняла Лазурный дворец в прохладные объятия. Пламя в масляных светильниках жадно насыщалось временем.

— Аппе… Кажется, я знаю.

— Что? Что?!

— Пусть венчают обоих. И тебя, и меня.

….Сегодня ему не повезло дважды. Во-первых, это была Арбиалт. Во-вторых, она решила познакомить Бал-Гаммаста с «Историческим каноном земли Алларуадской, составленным и записанным с почтением и точностью при государе Донате I». Три солнечных круга назад они с Апасудом затребовали себе в покои все восемь канонов, а затем Бал-Гаммаст, желая обставить брата, прочитал еще сто две малые записи о деяниях царей, первосвященников и иных достойных людей Царства. Так вот, канон Доната I был самым простым, самым скучным и самым коротким. И он, разумеется, знал этот канон почти наизусть.

«…И вся страна от Полдневного моря до канала Агадирт, прорытого старыми городами в царствие государя Доната I, дабы соединить великие реки Еввав-Рат и Тиххутри и защитить государство от немилосердных кочевников с Полуночи, зовется Алларуад — держава всех дорог… — монотонно читала Арбиалт. — Так зовется она, ибо сказал Творец, что отсюда начнется многое и все пути вытекут из благодатной земли нашей. Люди суммэрк именуют ее Иллуруду — кровь богов, ибо таковой почитают чистую медь, и только мастера наши умеют делать из нее наилучшее оружие и прочие необходимые вещи. Торговые люди и кочевники Захода, странствующие со своими стадами, с рабами, со всеми родами и семьями, нарекли нашу землю Се… Си… Синн…»

Бал-Гаммаст машинально поправил:

— «…нарекли нашу землю Сеннаар, а люди суммэрк — Ки-Нингир…»

— Да, отец мой царевич. Тут неразборчиво. Конечно, отец мой царевич.

Конечно, он мог бы разрешить Арбиалт называть его просто Балле. Старый онагр Маддан так и сделал когда-то — в первый же день, когда его поставили учить Бал-Гаммаста и надзирать за ним. Даже разрешения не спросил. Сан Гарт, агулан гильдии звездочетов, высокий, сухой, прямой, как колонна, серебряная борода, расчесанная на аккуратные прядки, еще древнее Маддана, но полон достоинства, так вот он, этот Сан Гарт, умел произнести «Балле» с интонацией торжественного величания, как будто выкликал звезду на небо. Наставница Латэа, лукавая, озорная, желанная, словно виноградная ягода, если смотреть сквозь нее на солнце, изгибала капризные губки… мм., н-да, вроде бы из чашечки этих губок выпархивало только одно имя — Балле, но вместе с ним неслось на волю обещание самых необыкновенных ласк, ночей, превращающих ложе в поле для беспощадного поединка… и в то же время нечто сей же час похищало у пленительных миражей право стать частью мэ царевича. Заглянул за завесу — и будь добр удалиться. Займись, чем и положено заниматься: тонким ремеслом писцов… Кажется, один раз она сама так заигралась, что чуть было… Наверное, ее удержал лишь возраст Бал-Гаммаста: разделить ложе с мальчишкой? Латэа остановилась у самого краешка и тремя фразами стерла в порошок все затрепетавшие было упования царевича. Но чтоб так уметь, надо быть Латэа. А этой… этой… земляной мухе разрешить — значит приказать. И будет вполголоса выдавливать «Балле…», давясь стыдом и страхом. Не стоит.

— Достаточно говорить просто «царевич», Арбиалт.

— Да, царевич.

Она продолжила чтение.

Бал-Гаммаст попытался отыскать в ней хоть что-то, на чем можно было бы остановить взгляд. С тех пор как матушке минуло сорок пять солнечных кругов, она перестала принимать на службу во дворец красивых женщин. А тех, что были здесь прежде, она постепенно заменяла на дурнушек. Куда девались две гибкие львицы, которых Апасуд поставил дворцовыми служанками сразу после воцарения? «Э-э… братец! Это ведь я сгоряча, не посоветовавшись с матушкой. Она-то быстро мне показала, какие они ленивые и нерасторопные. Теперь? Теперь на их местах две почтенные женщины… Хотя их возраст и можно назвать… э-э… осенним, но они расторопны и трудолюбивы…» Да, Апасуд. Несомненно, Апасуд. Две древние трудолюбивые ветошки, В смысле, две расторопные престарелые онагрихи. «Зачем ты так, Балле…»

Теперь вот эта Арбиалт. Девочка-старушка. Маленькая, совсем маленькая — низенького росточка, тощая… На шее — желтоватый пергамент складками. Вообще, кожа у нее до неприличия бледная. Близко посаженные глаза. Творец! Да какого они цвета? Не поймешь: то ля серые, то ли зеленые, то ли светло-карие — словом, какие-то блекло-бурые… Меленькие зубки во рту — как пешее войско под предводительством двух могучих желтых лопат, гордо вставших посредине верхней челюсти. Жарко. Даже во дворце, в тени, в кирпичных стенах, все равно — жарко. Но Арбиалт куталась в теплый шерстяной плащ, неровно выкрашенный в коричневое. Словно хотела спрятать от его глаз свое тело, как можно большую часть своего тела… И, разумеется, от нее разило слегка подтухшей женщиной. Творец! Как пахло от Латэа…

Сам Бал-Гаммаст слушал урок обнаженным по пояс.

— «…в ту пору жили вместе с людьми-быками гутиями одним племенем в горах Раггадес, к Полуночи и Восходу от благословенной земли Алларуад. И лежал тогда весь мир во тьме, ибо никто из народов не поклонялся Творцу, лишь малые кочевые семьи, может быть Тень Падшего всюду покрывала землю и реки, горы и селения».

Отец как-то сказал: «Страшнее человекобыков с гор, почитай, никого нет. Они, конечно, очень сильные воины. И очень быстрые к тому же. Они свирепы и беспощадны. Они не боятся смерти. Но все это, Балле, не так уж опасно. Победить можно и сильного, и быстрого, и свирепого, и отважного… Другое хуже. Сколько сотен солнечных кругов прошло, а люди наши всё еще величают гутиев „старшим народом“. Многие все еще боятся их тяжелой руки, как сын боится отца. Более половины наших людей носят в сердце своем неуместное почтение: будто бы гутии — народ-отец, а мы, алларуадцы — народ-сын». Бал-Гаммаст спросил его тогда: «А как на самом деле?» Царь ответил: «Мы и они — два разных народа. И более разных народов, Балле, не сыскать по всей земле. У нас было родство когда-то давным-давно, после Исхода, но сейчас, слава Творцу, от этого родства ничего не осталось».

Невесть откуда налетел холодок… Царевич передернул плечами. Арбиалт отложила одну глиняную таблицу и взялась за другую.

— «…Творец явился и повелел покинуть горы, оставить рабов, помимо тех, которые захотят уйти в Исход как свободные люди, отправиться с семьями и скотом к Заходу и Полудню. Творец отметил перстом простого человека по имени Ууту-Хеган и повелел: „Вот этот будет вам царем. Ходите в его воле. Сыновья его наследуют ему, склонитесь перед ними". И сказал еще: „Будете владеть землей богатой и всем обильной. Страна ваша будет благодатной, скот умножится, хлеба станете печь вдоволь". И ушел народ с гор Раггадес, и оставил рабов, и всех тех, кто убоялся или пожелал остаться под рукой Падшего. Труден был Исход. Гутии не хотели отпускать народ наш с миром и уязвляли ушедших оружием своим. С помощью Творца были они отогнаны. И был на пути ушедших голод и наводнение, недружественные племена и губительный зной. Привел царь по слову Творцову народ наш к месту, где прорыт будет канал Агадирт и поставлен полночный вал в пять тростников высотой. И сказал он: „Это наша земля, здесь встанем". Многие же возроптали, ибо земля наша была тогда худшей изо всех земель. Ни пядь ее не могла плодоносить, ибо вся страна была покрыта топкими болотами, густыми зарослями, кишащими ядовитыми гадами, в других же местах почву пропитала соль так, что и трава не могла здесь расти. Реки затопляли ее, губя людей и зверей. Львы, волки и змеи, водившиеся в изобилии, истребляли скот. Не было тут ни доброго камня для строения, ни медной руды, ни свинцовой, ни оловянной. Даже хорошего дерева была тут лишь самая малость, ибо редкой оказалась тут почва, где может пустить корни дерево. И многие возмутились духом: „Для чего привел нас сюда…"» — тут Арбиалт вновь запнулась. Да что там у нее? В архиве дворцовом всего одна копия этого канона, Бал-Гаммаст помнил ее преотлично: хорошая копия, пять таблиц, все без трещин и выбоин, ровные края… трудно найти неразборчивые места.