Дело Габриэля Тироша - Ицхак Шалев

Глаза мои переходили от этих двух фигур на Габриэля и обратно. Мы должны были терпеливо ждать, пока он не даст сигнал действовать. Сигналом должен быть детонатор гранаты, который он швырнет в их сторону. Но Габриэль не торопился. Он дал тем двум отдохнуть, обменяться какими-то словами. Он объяснил мне раньше, что должен дать нам привыкнуть к близкому присутствию врага, чтобы это не было для нас шоком. Прошло еще несколько секунд, пока снова не раздался голос первого мужчины. «Иалла», – окликнул он своего напарника. Оба подняли ружья, направляя их в мерцающие окна дальних домов. В этот миг движением руки Габриэль приказал нам опустить головы и швырнул взрыватель гранаты. И тотчас после этого загремели наши выстрелы, Еще миг, и глубокое безмолвие опустилось на долину.

Габриэль встал и приказал нам так же встать и идти. Но это не было бегство, а спокойная ходьба, вопреки бешеному биению моего сердца между ребер. Мы спустились на нижнюю площадку, и глазам нашим предстало то самое зрелище, которого я так боялся.

«Берите ружья», – приказал Габриэль шепотом.

Дан сразу же взял одно ружье. Я заставил себя нагнуться над разодранным пулями трупом второго араба, взялся за ствол ружья, чтобы его поднять. И тут случилось нечто ужасное, что вообще не возникало в моем воображении. Пальцы убитого вцепились в приклад мертвой хваткой. Поворотом ружья я потянул его вверх, но тут же почувствовал, что тяну я не только ружье, но и вцепившуюся в него руку, которая отделяется от тела убитого и болтается в воздухе. Я отшвырнул ружье вместе с оторванной рукой, и тяжкая рвота сотрясла все мое тело. Я видел, что Габриэль наклонился и что-то поднял. Затем легонько коснулся моего плеча и пошел рядом, держа в руке ружье. Все это время мы не обмолвились ни одним словом.

5

Ружья были спрятаны в пещере, неподалеку от места засады. Но этим дело не кончилось. Я давно заметил, что чрезвычайные события обычно приходят цепочкой, а не отдельно одно от другого, что особенно говорит о везении или невезении, порождая веру в благословенный или проклятый день.

Мы еще продолжали двигаться бесшумно между оливковыми деревьями долины, как дошел до нашего слуха шум шагов. Габриэль быстро укрылся за кустами, и мы – за ним. Я видел, как он извлек из кармана гранату и напряженно вглядывался в темноту. Искра охотничьего азарта опять вспыхнула в его глазах, а в нас напряглись все чувства и та энергия, которая вспыхивает фосфором в глазах хищного зверя и в мышцах ног, готовых к прыжку.

Мы выглядывали из гущи растений, и оружие наше было готово к бою. Голоса приближались и, наконец, возникли их обладатели. Это была парочка влюбленных, которая шла по тропе между деревьями рощи. Голова молодой женщины покоилась на плече мужчины, рука которого обнимала ее за талию. Сначала мы увидели их ноги, которые двигались под ветвями деревьев, затем уже их целиком, идущих между стволов. Я почувствовал приятную расслабленность, которая мгновенно распространилась по всем мышцам тела, и я улыбнулся им, идущим в нашу сторону. Мы не издали звука, и они прошли мимо нас, даже не ощутив нашего присутствия. Я видел Габриэля, провожающего их затуманенным взглядом. Лицо его выражало мягкость и печаль. Раньше я это никогда у него не видел. Мы подождали, пока парочка не поднялась на дорогу, ведущую в пригород, и затем пошли вслед за ними. Через некоторое время Габриэль остановился и обернулся, – взглянуть на парочку, которая словно бы утонула в сиянии уличного фонаря над краем долины, распространяя ореол, полный ночных бабочек, кажущихся искрами этого ореола.

«Сумасшедшие», – услышал я громкий осуждающий голос Дана, – абсолютно сумасшедшие. Они же могли наткнуться на двух убийц».

Габриэль даже не выговорил Дану за то, что тот нарушил молчание, а мы решили пережить впечатление от встречи молча.

«Положим, что наткнулись, – мгновенно отреагировала Айя, – ну, и что?»

«Как это «ну и что»? Мы стреляли совсем близко от них и дорого бы заплатили за их дурацкую прогулку».

«Нет прекраснее такой смерти. Умерли бы они в разгар любви, молодыми и красивыми, посреди чудесного ландшафта, под пение сверчков… Вы слышите их пение?»

Внезапно обнаружилось, что все это время мы не обращали внимания на это стрекотание, хотя оно раздавалось со всей силой в пространстве рощи.

Мы не видели сверкающие скопления летних звезд, которые словно стремились привлечь наше внимание всевозможными своими сочетаниями. Слова Айи вернули нас ко всем прелестям и запахам летней ночи, и что-то в наших сердцах возникло к ней подобием благодарности, хотя мы не могли вникнуть в весьма шаткую логику ее размышлений.

«Умереть просто так, не отдавая себе отчета в опасности? Да ведь это просто глупая смерть», – стоял на своем Дан.

«Я бы хотела так умереть», – ответила ему Айя.

После этого погрузилась глубоко в море размышлений, в котором долго плыла под водой, чтобы вынырнуть далеко от места погружения.

«Оторванная рука долго не даст мне уснуть», – обронила она неожиданно и прикрыла глаза, словно стараясь изгнать видение колышущейся руки.

И тут обратился к ней Габриэль со всей мягкостью, на которую был способен:

«Смотри, Айя, мы живем в мире, где необходимо отсекать некоторым руки, чтобы руки других могли двигаться в покое. Нет выхода. Или ты предпочла бы видеть оторванные руки твоих братьев и сестер?»

«Какой мир, какой мир!» – бормотала она, опустив голову.

«Спокойная ночь прошла над Рехавией», – удовлетворенно сказал Дан.

Глава девятнадцатая

1

Не знаю, откуда Габриэль получил сведения об одном из домов в Верхней Лифте. На чем-то, вероятно, основывались его подозрения о людях, собирающихся в этом доме. Во всяком случае, он приказал мне и Айе установить наблюдение за домом, снабдив нас своим полевым биноклем. Первым делом, он установил место наблюдения. Это была скала, на которой удобно было сидеть, в конце сосновой рощи на территории дома престарелых. Дом этот функционирует и сегодня, принимая посетителей со стороны западного шоссе, идущего из города. Место это подходило еще потому, что сразу за оградой дома начиналось арабское село, а в краткие минуты отдыха можно было положить бинокль на ограду.

Обитатели никогда не доходили до этой скалы, а работникам дома престарелых просто не было чего делать у ограды, поэтому мы никому не мешали. Роща тоже была забытой и старой, и в течение трех дней наблюдения была нам доброй защитой. Мы приходили туда сразу же после занятий в школе и уходили с наступлением темноты. Каждый из нас не отрывался от бинокля в течение получаса, а следующие полчаса записывал результаты наблюдений, диктуемые напарником. Так мы сменяли друг друга и вели педантичное наблюдение в течение послеполуденных часов. Габриэль велел нам отмечать, насколько это возможно, характерные особенности каждого приходящего в тот дом. Мы должны были выяснить, существует ли охрана вокруг него, и если да, то каким образом она осуществляется, и вообще выразить свое мнение относительно других деталей, которые сегодня мне уже трудно припомнить. Но очень четко запомнилось указание Габриэля, выражаемое в высшей степени сухо: «выглядеть как парочка, которая занята чувствами друг к другу и не обращает никакого внимания на все, что происходит вокруг, вне рощи». Слова эти вызвали во мне одновременно стыдливый трепет и тайное наслаждение. Еще я помню, что гордость моя была несколько ущемлена, когда я спросил Габриэля, почему в утренние и ночные часы не ведется наблюдение, и получил ответ, что остальные ребята из нашей группы ведут беспрерывные наблюдения утром и ночью. Меня это обидело, ибо ночью невозможно следить в бинокль, а надо приблизиться, насколько возможно, к дому, и это было поручено моим товарищам, а не мне.

Через три дня мы собрались вместе. Тогда и была решена судьба некоторых посетителей дома, которые были, несомненно, более высокопоставленны, чем те два крестьянина, встреченные нами в Крестовой долине. Но вначале я расскажу о моих беседах с Айей во время тех долгих часов наблюдений в тени ограды и сосен, ибо именно эти беседы, а не память самих наблюдений, заполняли мое сердце еще многие дни.

2

На второй день нашего послеполуденного дежурства, я взял бинокль их рук Айи, которая жаловалась, что ее полчаса были ужасно скучными. В этот день свирепствовал хамсин, и, вероятнее всего, жара повлияла на активность в доме, которую мы уже отметили в первый день, и как бы парализовала обычную суету вокруг него. Я скрупулезно следил за домом в бинокль, но не отметил ни одной живой души, кроме пса, который лежал у каменной ограды, высунув влажный язык, хорошо видимый в объектив. Время тянулось без единого важного изменения, и поэтому я не смог сдержаться и начал разговор.

«Ты все еще размышляешь о будущем нашей компании?»

«Разве можно об этом не думать?»