Тысяча и один день. Первый из могикан. Властелин пустоты - Александр Громов

Стало быть, всю операцию со мною с самого начала курировало центральное эм-бэ. Хотя чему удивляться? Примчались на запах. Для Иоланты тот скромный коттедж, конечно, не постоянное жилище – нет ни бассейна, ни зимнего сада...

– Давно я прокололся? – пытаюсь я сменить тему.

– Это не имеет значения.

– А что имеет значение?

– Только то, что мы тебе уполномочены предложить. Крупное вознаграждение за опасную работу.

– Хорошо, – вздыхаю я. – Рассказывайте.

Труднее всего не показать им, что в общих чертах я уже знаком с проблемой. Актер из меня неважный – таланта хватало разве что на ужимки и прыжки перед ревущим амфитеатром в шоу Мамы Клавы. Но я стараюсь.

Рассказ обстоятельный, у меня складывается впечатление, что от меня не скрывают ничего. Пожалуй, это и правильно: либо я выйду отсюда послушным сотрудником, либо не выйду вообще.

– Насколько я понял, барьер... того... не материален? – прерываю я.

Хороший вопрос для туповатого эксмена, маскирующего убожество рассудка показным глубокомыслием.

– Разумеется, он чисто условен, – морщится Евгения. – Это граница, за которую нас не пускают. Вблизи нее, но строго за ней нам удалось зафиксировать материальные тела, предположительно корабли чужой цивилизации...

Корабли! Все-таки корабли.

Уже легче. Значит, нам противостоят не законы природы, а всего лишь чужой разум...

«Всего лишь»!

Стоп, стоп! Я рассуждаю так, словно мы уже договорились. Нет уж, извините, я пока не подписался. Еще не время для таких мыслей.

– Вот один из них.

Весь центр довольно скверной фотографии занимает удлиненный ярчайший сгусток. Веретено. На первый взгляд больше ничего на фото нет, даже звезд. Надо как следует всмотреться, чтобы обнаружить крохотное пятнышко возле торца сгустка, видимо, сгустком же и освещенное. Вот он, чужак. А небольшой...

– По предварительным оценкам, поперечник корабля составляет от десяти до тридцати метров, точнее сказать трудно. Фото сделано в момент атаки, уничтожившей один из наших беспилотных аппаратов. Можно предположить, что чужие пользуются оружием, позволяющим выбрасывать с большой скоростью антипротонные плазмоиды, удерживаемые от рассеяния магнитным коконом. Скорость выброса большая, но далеко не субсветовая. Самое главное: одному из наших пилотируемых кораблей удалось уклониться от удара. Чужие не всесильны, Тим, с ними можно воевать...

– А что случилось дальше с нашим кораблем? – перебиваю я, осторожно катая во рту капсулу со смертью. – Он не успел увернуться от второго плазмоида?

– Да. Но он мог бы атаковать, будь он вооружен. Это был лишь разведывательный полет...

Я стараюсь не скрипеть зубами. Что ж, это похоже на них! Каково было пилоту того корабля знать, что ему не доверено быть бойцом – только беспомощной и безответной мишенью?!

– Кто они такие и откуда – известно?

– Нет. Пока нет. – Иоланта делает ударение на «пока».

– Что у нас... у вас есть против них?

– Три орбитальные базы. База на Луне. База на Церере. База на Ананке – это один из внешних спутников Юпитера. Еще кое-что строится... Четыре космических эскадры. Более двухсот боевых кораблей различных классов, и их число постоянно увеличивается. Мы переориентировали промышленность... об этом ты кое-что должен был слышать.

– Кое-что – да.

Забавно: похоже на то, что Иоланта и Евгения сейчас менее напряжены, чем в начале разговора. В моем согласии положить жизнь на алтарь они уже не сомневаются. Фаустова украдкой смотрит на часы – ну сколько можно, в самом деле, уговаривать тут этого шпыня с ампулой во рту? Ясно же: раз пришел и сдался сам, найдя близкими к нулю шансы улизнуть от розыска в края отдаленные и дикие, значит, будет сотрудничать. Если так возиться с каждым кадром... с каждой мишенью...

Почему они делают ставку на эксменов? Потому что нам нечего терять?

Глупости. Нам есть что терять: жизнь, пусть убогую и полную унижений – но жизнь! Иначе самоубийц-эксменов было бы не вдвое больше, чем самоубийц-людей, а минимум вдесятеро. Иначе последнее безнадежное восстание против владычества женщин случилось бы не при Анастасии Шмалько сто лет назад, а безуспешно подавлялось бы до сих пор.

Рабы. Илоты. А самым несломленным и непримиримым из нас весть о неминуемой и скорой гибели десяти миллиардов землян принесет, пожалуй, горькую и злобную радость: пропадать, так хоть не одним!

А им, настоящим людям, носительницам правильного хромосомного набора, – им есть что терять? О да, они могут потерять гораздо больше, чем мы! Вот только... людям не жаль того, что досталось им даром, так они устроены. Драться за это можно, но не хочется. Самим не хочется. Лучше бичами гнать в бойню рабов, недолюдей, как практиковали какие-то древние...

О высшая ценность человеческой жизни, ты, оказывается, занятная штука! Намертво укоренившись в массовом сознании, ты лишаешь людей охоты биться насмерть за что бы то ни было, даже за саму жизнь, – ведь в бою запросто можно погибнуть! Вековое владычество над эксменами сделало из людей в лучшем случае держиморд, но не бойцов. Телепортация оказалась чересчур сильным инструментом господства, вот и нет вам нужды постоянно быть во всеоружии, в вечной готовности сражаться за свой мир и свой рай земной. Нет, вы не спартиаты, вы в лучшем случае какие-нибудь персы, изнеженная раса господ. Жить ради жизни – с большим удовольствием; умирать ради жизни – извините, а почему мы? Много ли вы сыскали добровольцев-женщин, готовых сесть в жестянку боевой капсулы? Нет, вы впихнете туда эксменов, чтобы они умирали за вас, и не постоите за ценой, чтобы заполучить на ту же роль эксмена-уникума...

– Очень хорошо. А при чем здесь моя... аномальность?

– Она может быть полезна.

– Как, например?

Иоланта как будто колеблется: сообщать – не сообщать мне то, что эксмену знать, может быть, и необязательно? Секундное сомнение решается в мою пользу.

– Недавно мы провели у барьера разведку боем. С нашей стороны участвовали три боевых корабля и дистанционно управляемая платформа с гамма-лазером большой мощности, со стороны противника – один корабль. Это редкая удача, обычно мы сталкивались сразу с несколькими. Уклоняясь от ракет, чужак попал под лазерный импульс и, вероятно, получил повреждения. В течение примерно трех минут он не маневрировал и не открывал огня, хотя наши корабли уже проникли за барьер... Не думаю, что это была боевая хитрость со стороны врага, поскольку во всех остальных случаях атака следовала практически немедленно по пересечении барьера. Теоретически у нас было время захватить подбитый корабль, увести его за барьер, вскрыть и наконец-то понять, с кем мы имеем дело... Однако на тот момент и в том месте мы не располагали средствами для решения этой задачи.