Сожги в мою честь - Филипп Буэн

— Я никогда тебе не рассказывала, сынок, пора это исправить: наши отцы родом из одной деревни. Два калабрийца, отправившихся во Францию в поисках работы.

— Не может быть! И почему ты раньше об этом не говорила?

— Наши отношения ставили отца в неловкое положение.

Продолжения не потребовалось, Тино понял подоплеку.

— Ясно… Меня и раньше удивило, что вы общаетесь на «ты».

— И не со вчерашнего дня, — вмешалась в разговор Антония. — Мне было семь, когда родилась твоя мать. Я качала ее в колыбели, присматривала, меняла пеленки come una grande sorella, как старшая сестра.

— Пеленки?! Почему вы?

— Потому что моему отцу нашел работу твой дед. Благодаря ему мы и приехали в Эн. Наши семьи жили бок о бок, помогали одна другой.

— L’unione fa la forza[33].Ты не представляешь, как тесно мы были связаны. Потом Антония уехала, я встретила Матье, жизнь круто поменялась.

— Но когда одна из нас хоронила близкого человека, другая являлась по велению долга. Каковы бы ни были разногласия, мы всегда оказывали поддержку друг другу. L’amicizia e una cosa sacra, il mio piccolo[34].

Этими словами Антония и закончила разговор. Было бы неуместно дольше вспоминать прошлое. Стоя позади могилы, за всеми тремя настороженно наблюдал один человек. В его обязанности входила охрана семьи Бонелли. Беседа затянулась, и это его беспокоило. Он подошел, готовый вмешаться.

— Здравствуйте, комиссар, я должен радоваться вашему присутствию?

Тино знаком велел ему успокоиться.

— Все хорошо, Батист, мы просто беседуем… По-дружески.

Старику-корсиканцу уточнение не понравилось.

— По-дружески? В день нашего траура можно смириться и с такими чудесами.

Комиссар не стала ввязываться в ссору, идиотизм Батиста мог быть полезен.

— Кстати, мсье Чекальди, должна ли я напомнить одну встречу, которая «не состоялась»? В понедельник вечером, например?

— Не стоит, комиссар… Можно сказать, она изгладилась из памяти.

— Что ж, тем лучше.

Чтобы совсем умиротворить доверенное лицо, Иоланда добавила устало:

— Мадам Арсан присутствует здесь частным образом, мы ценим желание выразить сочувствие. Ради бога, Батист, на несколько минут забудем то, что нас разделяет.

Тино качнул головой, соглашаясь на перемирие. Раз Бонелли ручались за чужака, Батист убрал когти. Затем, расслабившись, задал ожидаемый Антонией вопрос:

— Как идет расследование, комиссар?

— Продвигаемся потихоньку.

— Я бы сказал — осторожно, судя по тому, что прочитал в газете.

Он ткнул в статью Гутвана, торчащую из кармана. Проявив интерес, Иоланда и Тино захотели ознакомиться. Плохо, в планы Антонии задержка не входила: остаться бы со старым идиотом наедине. Но как помешать чтению? Заметив, что толпа переминается на месте, комиссар отыскала предлог, чтобы устранить лишних свидетелей.

— Статья может подождать, вас ждут друзья. Присоединитесь к ним, а я поговорю с мсье Чекальди о ходе следствия, он вам доложит.

— Докладывают фараоны, комиссар. А у нас просто рассказывают то, что знают.

— Значит, расскажете — как принято в вашей среде. Однако поторопимся, у меня важная встреча.

Это было неправдой и одновременно тактической уловкой: чем быстрее пройдет беседа, тем меньше корсиканец усомнится в сказанном.

Речь Антонии звучала веско, и ее лжи поверили.

Иоланда и Тино подошли к близким.

Чтобы никто не услышал, Арсан повела Батиста к захоронениям священников — на особое кладбище кладбища Луайас, плоский открытый участок, усеянный серыми плитами без цветов.

— Слушаю вас, мсье Чекальди.

— Давайте ближе к делу, комиссар, что это за история с раввином?

— Установленный факт, ведем его розыск.

— Почему же Гутвану сказали обратное?

— Потому что подозреваемого в розыск подали позже. А журналист, наверное, встретился со своим осведомителем ни свет ни заря.

— Это случилось около часа-двух.

— Вернее, в пять-шесть. Если он честный человек, опубликует опровержение.

Старик поверил: ее голос звучал естественно.

— Гутван ведет огонь по Вайштейну, не скрываясь. По-вашему, это нормально?

— Нет ничего нормального в деле, где трупы плодятся один за другим.

— Да, многовато смертей… Но не думаю, что журналист поддевает его без оснований.

— Да, Гутван никогда не нападает безоружным. Подозреваю, собрал на Еврея досье.

— А что в нем, как думаете?

— Финансовые махинации, Вайнштейн в них увяз по маковку… — И, прежде чем собеседник ответил, Антония изобразила доверительную речь без подвоха. — Признаюсь, у меня для вас плохие новости, мсье Чекальди. Я не хотела говорить при Иоланде и Тино в такой день, как сегодня.

Батист сжал зубы, готовый встретить бедствие.

— Что еще стряслось?

— Раввин снова это сделал. Он убил вашего адвоката Бернье-Тенона. Вчера вечером. Тот же почерк с бензином, мы уверены, что он убийца.

Корсиканец зажмурился, готовый пролить слезы.

— Рено, убили Рено… Он же вместе с нами присутствовал на ночном бдении у гроба Матье.

— Сожалею, вам придется провести ночь и у его тела.

Батист овладел собой, готовый отомстить за человека, считавшегося почти братом.

— Этот раввин… Я бы потолковал о нем с Вайнштейном.

— Полиция сделает это за вас, если на него укажут улики.

Старик не ответил. А Антония вкрадчиво провела нечестный приемчик, только оружием послужил язык:

— Присматривайте за Тино в ближайшее время, кто знает, что может случиться. А что до Вайнштейна, поступайте, как я: подождите, пока дело не прояснится.

— А если он смоется?

— Его ничто не обвиняет, зачем скрываться?

— Потому что он слышит, как вокруг свистят пули. Я наводил справки: конторы закрыты, а о самом Еврее ни слуху ни духу.

— Я знаю, где его найти: он всегда празднует окончание субботы «Мелаве Малка»[35] в одном и том же ресторане.

— Каком?

— «Пальма Афулы»… во втором округе.

Дело сделано, осталось только выждать. Субботний вечер наступит быстро.

Антония попрощалась, закурила трубку и покинула кладбище.

Следующий пункт назначения лежал неподалеку — на холме Фурвьер.

Глава 31. Черная вдова

Проблемы со зрением никуда не девались, вести машину было все трудней. Паршивая погода: тучи грозили обрушить ливень, и Милош боялся, что придется управлять в дождь — его навязчивый страх! Стоило упасть паре капель, и дороги он уже не различал.

Та, по которой он медленно ехал, вела в Треву.

Арсан попросила собрать сведения об окружении Жуфлю. Есть, будет исполнено — лейтенант взял под козырек. Не особенно надеясь на успех. Преподавателю философии ума не занимать. Если раввин и был сообщником, Жуфлю, вероятно, поостерегся его принимать в своем жилище. В таком городке, как Треву, с лабиринтом средневековых улочек, раввин бросался бы в глаза издалека.

Милоша обогнал автомобиль, звуковой сигнал которого превышал все мыслимые децибелы.

Его-то машина еле тащилась, низкая скорость создавала помеху движению. Но позволяла осмыслить только что произошедшие события.

«Не понимаю Каршоза. Отправляет меня в лес, уверен дальше некуда, что раввин там наследил, а когда я приношу вещественное доказательство, не обращает ни малейшего внимания. Что означает такое отношение? Волосы, возможно, и из лошадиной гривы, но при наших скудных данных бросаешься на любую находку. И не пренебрегаешь ни одной деталью, самой мизерной — а он пренебрег. Но главное, чтоб лаборатория занялась волокнами. Если это человеческие волосы, посмотрю, поменяет ли майор мнение. Меняет ли он его вообще».

Поворот, оцененный, как сложный, заставил Милоша замедлиться. И, вследствие этого, получить новую порцию брани. Едущие за ним имели основания для недовольства — скорость тридцать семь километров в час! Чтобы охладить их возмущение, Милош чуть было не поставил маячок на крышу «рено». Но благоразумно передумал: мигалку включают, только когда нужно прибавить ходу. А случай был как раз обратный, поэтому лейтенант предпочел оскорбления.

После виража дорога пошла по прямой. Протестующие обогнали и оставили Машека в хвосте. Погруженным в смятенные мысли.

«Не знаю, что и думать об Арсан. Это из-за рака у нее стало плохо с соображалкой? Видит повсюду подозрительных, разбрасывается — голова кругом идет. Если только она не знает, что делает… и не скрывает это от меня».

Милош поехал медленней некуда, охваченный возникшим сомнением.

«Ужасно так говорить, но болезнь комиссара не позволит ей сохранить должность. Прежде чем покинуть службу, не собирается ли она свести старые счеты? Не хочет ли нанести удар кому-нибудь под прикрытием расследования? Я узнал ее немного, думаю, она способна на все. Держи ухо востро с женщиной, курящей трубку, любящей насекомых и ведущей беседы с душой покойного мужа: она черная вдова, зловещий паук со смертельным ядом».