Последний барьер - Дик Фрэнсис

— Касс сказал мне, что в субботу ты опоздал к началу вечерней работы. И подбери сейчас же седло. Это еще что такое — бросать седло в самую грязь?

Он стоял, широко расставив ноги, глазами оценивая расстояние.

Что ж, ладно. Еще один удар, не больше.

Я повернулся к нему спиной, чтобы поднять седло. Я взял его в руку и уже начал разгибаться, но тут он ударил меня снова, примерно по тому же месту, но гораздо больнее. Воздух со свистом вырвался сквозь зубы.

Я бросил седло в грязь и заорал:

— Я ухожу!! Баста! Сию же минуту!

— Вот и прекрасно, — процедил он с видимым удовольствием. — Можешь собирать манатки. Документы получишь в конторе.

Он повернулся на каблуках и, чуть прихрамывая зашагал прочь. Своего он добился.

Я распрямил спину, поморщился. А седло Доббина пусть в навозе и валяется. Это хороший штрих. Символ грустного конца.

Глава 15

Я снял с мотоцикла полиэтиленовую пленку и медленно вырулил из двора конюшни. Конюхов не было — шла третья проездка, к тому же не последняя. Только я задумался, как же пять конюхов будут управляться с тридцатью лошадьми, навстречу мне попался пройдошистого вида паренек с вещмешком за плечами, тащившийся к воротам конюшни. Еще один представитель армии отщепенцев. Эх, парень, знал бы, что тебя там ждет!

Я доехал до Клеверинга, мрачного шахтерского городка с узкими улочками, на которых стена к стене теснились дома рабочих. Убогое впечатление скрашивал лишь торговый центр из хрома и стекла. Оттуда я и позвонил в лондонский дом Октобера.

Трубку снял Теренс. Лорд Октобер, сообщил он, улетел в Западную Германию. Там его фирма открывает новую фабрику.

— Когда он вернется?

— Думаю, в субботу утром. Улетел в воскресенье, сказал, на неделю.

— Значит, на выходные он поедет в Слоу?

— Скорее всего. Он говорил, что обратно полетит прямо на Манчестер, и никаких специальных указаний не оставил.

— Не могли бы вы найти для меня адреса и телефоны полковника Бекетта и сэра Стюарта Мэкклсфилда?

— Не вешайте трубку. — Раздался шелест страниц, и Теренс назвал мне нужные адреса и телефоны.

Попрощавшись с ним, я сразу набрал номер телефона Бекетта. Бесстрастный резкий голос сообщил мне, что полковника Бекетта нет дома, но в девять часов он обедает в своем клубе, и там его можно застать. Сэр же Стюарт Мэкклсфилд, как оказалось, недавно перенес воспаление легких и сейчас в санатории — восстанавливает силы. Я звонил им в надежде получить подкрепление: ведь нужно следить за конюшней Хамбера, и когда оттуда выедет фургон с Кандерстегом, следовать за ним. Но похоже, мне все придется делать самому: если я обращусь в полицию, мне просто не поверят, а уж помощи от них тем более не дождешься.

В ломбарде я купил коврик и мощный бинокль, а в магазине — пирог со свининой, несколько плиток шоколада, бутылку минеральной воды и набор почтовой бумаги. Потом проехал назад через Поссет и дальше по дороге, вдоль верхней части долины, где находилась конюшня Хамбера. Добравшись до облюбованного места, я съехал с дороги на несколько метров, убрал мотоцикл в чахлый кустарник. Поудобнее расположился, стараясь не возвышаться над линией горизонта, — из проезжающих машин меня не заметят. В бинокль отлично просматривался двор конюшни Хамбера.

А пока надо браться за отчет, более подробный и более официальный, чем обрывочные записки на скорую руку, которые я посылал из Поссета. Достав бумагу, я принялся писать. Писал долго, часа два с лишним, время от времени поднося к глазам бинокль. Но ничего необычного в конюшне Хамбера не происходило.

Итак, я начал писать...

"Графу Октоберу

Сэру Стюарту Мэкклсфилду

Полковнику Родерику Беккету

Господа,

Нижеследующим сообщаю факты, выявленные мною в ходе расследования по вашему поручению, а также некоторые выводы, которые, на мой взгляд, могут быть сделаны на основании имеющихся фактов.

Около четырех лет назад Пол Джеймс Эдамс и Хедли Хамбер вступили в сговор, целью которого было гарантировать определенным лошадям победу на скачках. В то время Эдамс купил поместье «Мэнор Хаус» и переехал жить в деревню Телбридж, графство Нортумберленд.

Не будучи специалистом в области медицины, могу, однако, предположить, что Эдамс психически ненормален, а именно: он импульсивен в желаниях и готов добиваться своего, ничуть не заботясь о том, какие последствия могут иметь его поступки для окружающих или для него самого. Умственные способности этого человека, как мне кажется, выше среднего уровня, и руководит всем, безусловно, он. Полагаю, что среди людей с ненормальной психикой немало деятельных аферистов. Возможно, стоит внимательно изучить его биографию.

Хамбер играет роль второй скрипки, но, в отличие от Эдамса, его нельзя назвать человеком неуправляемым. Он всегда холоден и сдержан. Я ни разу не видел его по-настоящему разъяренным (ярость он использует как оружие), и все его действия тщательно продуманы и рассчитаны. И если у Эдамса, возможно, нарушена психика, Хамбер производит впечатление просто злого, жестокого человека. Не исключено, что именно его относительное благоразумие остужает пыл Эдамса и не позволило раскрыть их деяния до сих пор.

Старший сопровождающий конюх Джуд Уилсон и старший конюх Касс участвуют в осуществлении плана, но лишь как рабочая сила, исполнители. В конюшне они заняты гораздо меньше, чем того требуют их обязанности, а зарабатывают хорошо. У обоих большие машины последних марок.

План Эдамса и Хамбера основан на том, что лошадям свойственно ассоциативное восприятие — звуки они связывают с явлениями. Собаки Павлова сбегаются на звонок колокольчика, потому что их приучили — за звоночком следует кормление; так же и лошади: заслышав стук тележки по двору, знают — сейчас им зададут корм.

Если же заменить кормление какой-нибудь пугающей процедурой, например, после стука тележки всегда хлестать лошадь кнутом и не кормить ее, она скоро начнет бояться самого этого стука.

Страх и является тем наркотиком, который применяют Эдамс и Хамбер. Состояние победивших лошадей, которым предположительно был дан допинг, — застывшие выпученные глаза, обильный пот, — подтверждает, что они были охвачены ужасом.

Страх вызывает активную работу адреналиновых желез, и они выделяют в кровь огромное количество адреналина. Как вам хорошо известно, избыток адреналина ведет к освобождению дополнительной энергии, позволяющей либо защищаться, либо бежать. В нашем случае — бежать. Бежать в панике, с огромной скоростью.

По результатам лабораторных анализов содержание адреналина у всех одиннадцати лошадей оказалось очень высоким, но к этому факту отнеслись без особого внимания, так как разные лошади обычно выделяют разное количество адреналина — одни больше, другие меньше. Я же считаю, что для нашего расследования крайне важно, что у всех одиннадцати лошадей содержание адреналина в крови было значительно выше среднего.

Чувство страха у этих лошадей возникает при звуке бесшумного свистка, обычно применяемого для дрессировки собак. Лошади этот звук слышат хорошо, а человеческое ухо его почти не улавливает. Бесшумный свисток, следовательно, является идеальным решением; любой более заметный звук (например, футбольной трещотки) был бы вскоре обнаружен. Такой свисток Хамбер хранит в баре своего «бентли».

Я не знаю наверняка, как именно Эдамс и Хамбер запугивают лошадей, но у меня есть версия.

В течение двух недель я ухаживал за лошадью Мики (официальная кличка Метеорит), которую подвергли устрашению. В случае с Мики попытка закончилась неудачей. После трехдневного отсутствия он вернулся в конюшню с большими ранами на передних ногах и предельно расшатанными нервами.

Старший конюх объяснил, что раны на ногах появились из-за применения блистера. Но следов блистера я не обнаружил и считаю, что раны эти были просто ожогами, нанесенными открытым пламенем. Больше всего на свете лошади боятся огня, и очень вероятно, что Эдамс с Хамбером при «обработке» используют именно огонь, предваряя его появление свистом в бесшумный свисток.

Я свистнул в такой свисток, чтобы проверить, как поведет себя Мики. Рефлекс выработался у него меньше трех недель назад, но реакция была бурной и явной. Если желаете, можете провести такой же эксперимент с Шестиствольным.

Эдамс и Хамбер подбирали неплохих с виду лошадей, которые, однако, никогда не выигрывали: на мощный финишный рывок у них не хватало пороху. Таких лошадей, разумеется, немало. Они покупали их по одной за умеренную цену, вырабатывали у них рефлекс — страх, вызываемый определенным звуком, — а потом спокойно перепродавали.

После продажи лошади с таким встроенным ускорителем Эдамс и Хамбер ждали, когда она будет участвовать в облегченном стипль-чезе на одном из ипподромов: в Седжфилде, Хейдоке, Ладлоу, Келсо и Стаффорде.