Конунг. Властитель и раб - Коре Холт

– Ату! – кричим мы.

– Ату! – кричат все.

Но вот Томас вырвал культю и размахивает битой прямо перед носом соперника. Очертя голову бросается в игру, мы ревем, кто-то кричит «ату!» ему вслед, – но Томас спотыкается и падает, кто-то цепляет его рогатиной, и он не может подняться. Гребцы конунга Магнуса принимаются бросать камни в Свиного Стефана, который бегает вокруг с рожком и пытается восстановить спокойствие. Чурбан поражает стяг конунга Сверрира. Победный рев возносится над неприятельской толпой. Несколько женщин из города – все они на нашей стороне – вбегают на поле, хватают чурбан и пускаются наутек к лесу. Они отказываются возвращать чурбан, пока удар в наш стяг не будет признан недействительным – из-за того, что соперник удерживал Томаса за культю. Однако у людей конунга Магнуса имеется свой чурбан. Не зря они прогуливались накануне по ветреной погоде. Рог Свиного Стефана вновь взмывает над состязающимися. Ему еще раз удается призвать их к спокойствию. Он ищет, на что бы взобраться, – ничего не находит, велит троим мальчикам подставить шеи и взбирается на них. Оттуда, с живой колонны, он обращается к народу. Говорит, что мы навлечем страшный позор на наших конунгов, если не сможем закончить игру как братья и добрые люди. Чурбан попал в стяг конунга Сверрира, мы должны это признать! Но знайте, что если кто-то еще раз прибегнет к обману, я убью его. Он спускается вниз и снова трубит в рожок.

Томас опять на ногах, Торгрим тоже. Как река в половодье, обрушиваются наши, тесня рать конунга Магнуса. Торгрим поражает – не чурбан, по которому бьет – он поражает чью-то голову, человек падает, я задыхаюсь от радости, мой отец поднимается, он хочет туда, в гущу борьбы. Фру Сесилия уже не прячет своих прелестей. Я вдруг обнаруживаю, что обнимаю ее.

– Бард! – кричит она, – Бард!

Это ее жених, Бард сын Гутхорма, Тот, к кому она взывает, я оставляю ее заблуждаться, что я – это он, и крепче обнимаю. Постепенно чурбан приближается к стягу конунга Магнуса. Торгрим промахивается. Томас попадает. Кто-то кричит:

– Они не дружинники, вон те!

Кто-то из людей конунга Магнуса понял, что с близнецами нажульничали. Я в ярости кричу, рядом возникает старик-торговец луком и начинает швырять луковицы в людей Магнуса. Кричит мне:

– Я хочу видеть кровь!

Его юная дочь тоже здесь: ноздри раздуваются, как у загнанного зверя. Я отпускаю Сесилию. Она вцепляется в волосы моему отцу и рвет их. Я льну к девушке с луком и кричу:

– Ату! Ату!

Она кричит «ату!» вместе со мной. И вот чурбан поражает стяг конунга Магнуса.

Мы подходим, желая положить конец игре. Люди конунга Магнуса тоже подходят, гребцы и дружинники, и начинается драка всех против всех. Над нами раздается звук рога Свиного Стефана, еще раз, нет-нет, все теперь дерутся со всеми. Чурбан снова поражает стяг конунга Магнуса!

– Мы сейчас заканчиваем! – кричим мы.

– Мы сейчас заканчиваем! – ревет старик с луком, – теперь уже без лука. Его юная дочь и фру Сесилия – одна высокородная женщина, другая простолюдинка, – повисли на шеях друг у друга.

Тут появляется Халльвард.

Посреди всего этого появляется он – тот, кого должны повесить по окончании игры. В тот же миг громкий голос кричит:

– Человека убили!

Находят убитого: это один из игроков конунга Магнуса, должно быть, он получил подзатыльник и в падении ударился головой о камень. Так потом объяснили. Но все это – мертвец и Халльвард, которого должны повесить, – заставляет людей Магнуса поверить, что убийца – Халльвард. Они несутся с камнями и палками, чтобы сбить нас с ног.

Тогда вмешивается дружина конунга Сверрира и разнимает дерущихся.

Люди конунга Магнуса сбиваются в кучу и, положив мертвеца на носилки, возвращаются на корабли.

Навесы для торговли луком снова вырваны.

Сесилия и ее служанка – обе в разорванной одежде – удаляются.

Мой отец Эйнар Мудрый по пути домой ворчит.

– Ведь чурбан не попал по стягу конунга Сверрира? – спрашивает он.

– Нет, – отвечаю я.

У конунга хватило мудрости остаться в конунговой усадьбе.

– Убийство дорого обойдется? – говорит он.

– Можешь не сомневаться, государь.

– Игра была хорошей? – спрашивает он.

– Да, – говорю я.

В последующие дни лодки неоднократно сновали между городом и Нидархольмом. Сначала один рыбак закинул невод, потом другой – со стороны острова, они побеседовали, и на следующий день двое дружинников встретились во фьорде. Перекинулась парой слов и разошлись, полные презрения друг к другу, – однако каждый усвоил послание, принесенное другим: что два конунга рискуют вновь встретиться в городе и обсудить, возможно ли возобновить перемирие.

В ночь перед свиданием, когда Сверрир и Магнус должны были вновь обратиться к народу с коня и боевого струга, Халльвард с отрубленными пальцами, корчась лежит на лавке в конунговой усадьбе.

Я говорю «корчась»: доселе невозмутимо спокойный, а теперь взаперти, в мыслях уже с петлей на шее, терзаемый сильным страхом, скрытым под бледным лбом, в темноте обливается потом, а с приходом дня утирает его. Ночью Халльвард кричит. Крик прорезает бревенчатые стены конунговой усадьбы, достигает уха каждого, конунг вскакивает, я за ним, – мы зовем стражника, тот входит, шатаясь со сна, конунг бьет его, рот и нос начинают кровоточить, человек не может ничего ответить. Конунг кричит:

– Ударь его!

Он имеет в виду ударить того, кто кричит, но второй стражник, вошедший только что, немедля бьет первого. Крик прекращается. И в этот миг – в тиши ожидания нового крика – я прозреваю и говорю конунгу:

– Это он.

– Да, – отвечает он, – это он. Тихим голосом добавляет: – Пусть кричит.

Халльвард снова вскрикивает. Потом я узнал от других, что Халльвард ползает вдоль стен в своей тесной каморке и обнюхивает их, как собака. Входят дружинники с факелами и глазеют: человек-собака, обнюхивает углы, поднимается с совершенно иным взглядом, чем прежде.

– Что ты вынюхиваешь? – спрашивает один.

– Я ищу свою кровь, – отвечает он. Потом погружается в раздумье и произносит: – Кровь? Меня же должны повесить? Тогда не пахнет кровью? – спрашивает он и вдруг смеется. Мгновение спустя он кричит.

Раздевается и стоит нагой. Входит служанка, оберегает свою жалкую честь, прикрыв глаза подолом юбки. Потом Халльвард завязывает на животе одеяло и говорит, что хочет идти к конунгу.

– Нагим пришел я из чрева матери моей! – восклицает он. Но стражники не пускают его. Он затевает драку со стражей. Упускает одеяло и дерется нагишом, получает оплеуху, кровь хлещет изо рта и носа, – он слизывает кровь и причмокивает, говоря: – Вот моя кровь, я пойду к конунгу и скажу: «Вот первая…»