Личное оружие - Олег Губанов

— Вот беда: угостить ужином не могу, потому что ничего съестного в доме не держу, целиком на столовском довольствии. Может, чаю согреть?

— Я сыт, в порту плотно заправился, так что ради меня не надо беспокоиться.

— Тогда готовьте себе постель: раскладушка стоит в чулане, матрас я покажу…

Голова у Ватагина гудела, тело ныло-стонало, и он долго ворочался, в постели, пока нашел терпимое положение. Слышал, как Захар Иванович в темноте справлялся с застежками протезов, как отставил их с легким стуком за спинку кровати, потом ощупью искал по столу какие-то лекарства, пил их, лег и так устало и безысходно вздохнул, будто вовсе не ждал никакого облегчения от предстоящей ночи.

— Нездоровится, Захар Иванович, лекарства пьете?

— Да так, обычно. Вы-то как, может, зря я послушал вас и не свез в больницу, ведь без медицинской помощи и заживает дольше — буду вот теперь переживать!

— Да что вы, заживет как на собаке, да и время нынче невпроворот — високосный год, год со днем!

— Да-а, високосный… Небывалая солнечная активность, и для нас, гипертоников, — тяжелые времена. Вот ведь как мы задействованы в солнечной системе — не отвертишься, вместе нужно переживать ее неблагоприятные циклы!

— Захар Иванович, но у вас же нет телефона?! А если в аптеку или врача вызвать? Вам же в первую очередь поставить обязаны!

— Поставят, не пришел черед, ведь я не один.

— Лучше пересчитать тех, кому телефон совершенно без надобности, но у кого он есть! — выпалил Ватагин и покраснел, вспомнив телефон в квартире бывшей жены и то ловкачество, с каким он его установил. — Не спите еще, Захар Иванович? У меня что-то и сон пропал…

— Да я частенько полуночничаю то над книгой, то над партией в заочном шахматном турнире. Играю. С уходом на пенсию время в сутках не убавилось, а дел — увы…

— Так вы еще и работали?

— А как же, преподавал историю в школе. Тридцать лет учительствовал. История — совершенно необходимая людям наука, абсолютно точная!

— Точная?! Но там все былое, свершившееся — ни убавить, ни прибавить.

— Потому и точная. Не историку это необычно, конечно. А еще так говорят: как судьба положит, такова и жизнь человека. Нет. Наша судьба — история, в ней все наши судьбы связаны, сцеплены: ваша — за мою, моя — за вашу… А на фронте — подавно, что там!

— А война? Как думаете, Захар Иванович, возможна ядерная война в наше время?

— Древние говорили: когда забывают прошедшую войну, тогда начинается новая. Мы все помним — в этом наша сила, это и противников наших удерживает. Умнеет весь мир, само время за нас — кто удержит время? История точно предсказала уже, что будет с теми, кто посмеет…

Ватагину снится война. Ночь, красная от зарева пожарищ в соседнем селе. Гул, гром, грохот. Плач детей, невидимых в призрачной торопливой колонне беженцев, шепот взрослых, оглядывающихся назад, — шаги, шаги по холодной осенней пыли поселка.

И вот уже его бьют и топчут враги, бьют и топчут, а он ничего не может сделать, только кричит: «Па-а-па!!» Он его зовет, потому что знает, что отец давно уже на этой войне, значит, ан где-то рядом, его надо только позвать!

— Тяжело опали, беспокойно, — сказал ему утром Захар Иванович, — вскакивали, стонали, метались, кого-то звали всё.

— Воевал, — с трудом разлепил он распухшие губы. — Воевал и вот что, оказывается, навоевал! — ужаснулся он своему отражению в зеркале.

Завтракать они пошли в столовую, куда всегда ходит Захар Иванович. За дорогу раза четыре останавливались из-за его усталости, но и сам Ватагин, кажется, нуждался сейчас в отдыхе не меньше.

«И так три раза каждый день?!» — сочувственно представлял он себе нелегкую дорогу Захара Ивановича к столовой.

— Что же не на машине, ведь легче?

— Ходить надо, что легче, то не лучше. А вдруг машина сломается? Ходить надо.

У раздаточного прилавка в столовой было много народу, и Ватагин простоял в очереди добрые сорок минут. Он усадил Захара Ивановича на свободное место за столиком, но видел, что тот давно уж поднялся, уступив место завтракающим.

— И вы всегда стоите в очереди? — спросил Ватагин.

— Как все, а чего тут?!

— Вы потакаете равнодушию, вот что, уж извините меня, Захар Иванович. Так дело не пойдет! — поднялся он из-за стола, отставив свой чай. — Посидите, я сейчас…

— Павел Захарович, но мне решительно не нравится, как вы ставите эти вопросы! Неужто вам охота со мной повздорить?!

— С вами? Ни за что! А вот кое с кем… Я быстро, не волнуйтесь.

Завстоловой, женщина лет тридцати, симпатичная, при первых же словах Ватагина о пустующей половине обеденного зала — там вечерний ресторан, об очереди к месту за столом одернула свой шикарный халатик, и полные щеки ее готовы были лопнуть, зардевшись от административного негодования:

— Гражданин! Это служебное помещение, выйдите вон и проспитесь сначала, а потом приходите с претензиями! Много вас, указчиков! Официанток ему подавай! Самообслуживание у нас.

Ватагин улыбнулся, сел напротив заведующей за стол, подвинул к себе телефон, смахнул с него невидимые пылинки, укоризненно вздохнул:

— Как нелюбезно встречаете тех, кого, можно сказать, собственноручно вспоили и вскормили! Вы коммунист?

— Да-а, — растерялась заведующая и села на свое место.

— Вот и хорошо, значит, мы договоримся, тем более, кажется, мы с вами люди почти одного поколения…

— Извините, Павел Захарович, я на вас так накричала! — опять покраснела заведующая.

— Да пустяки, Ольга Николаевна, я ведь понимаю: лицо разукрашено как у рядового дебошира. Кстати, могло быть и хуже, если бы не спас меня вчера все тот же Захар Иванович, фронтовик, которому мы вот, в свою очередь, не можем помочь в разных малостях, ничего нам не стоящих.

— Знаете, я примечала его, но все как-то… Пойдемте хоть познакомите меня.

Но Захара Ивановича в столовой уже не было, не видно было его и на дороге от столовой.

«Обиделся все же на меня, гордый человек!» — подумал с теплотой Ватагин и решил, что не пойдет сейчас же разубеждать или убеждать бывшего фронтовика, — прежде всего надо делать то, что сделать нужно было давно не ему, Ватагину, так кому-то другому…

При оформлении отпуска он рассказал Землянскому о своем знакомстве с инвалидом войны, больным и одиноким человеком, начальник тут же пригласил парторга и комсорга — решили, что металлический разборный гараж можно соорудить тут же на предприятии из отходов металла на комсомольском субботнике.

Потом Ватагин пошел к главному инженеру городской телефонной сети. Оказалось, что монтерский участок уже запланировал установку телефона Захару Ивановичу, но задержка была из-за отсутствия телефонных аппаратов.

Инженер, рассердясь, видно, что при постороннем гражданине выявляются такие мелкие неувязки, тут же устроил «разгон», приказал срочно получить нужный аппарат, в течение двух часов его установить и доложить.

Подождав день-другой, пока подживут самые заметные на лице ссадины, Ватагин купил небольшой торт, фрукты и решил пойти к Захару Ивановичу отметить начало своего отпуска. От путевки на курорт он отказался, решив тоже помочь комсомольцам в строительстве гаража. А потом еще ему пришла в голову мысль, что они бы смогли с Захаром Ивановичем куда-то поехать по краю, на его автомашине, — пусть ненадолго и недалеко, с золотой приморской осенью и неделю побыть наедине — мечта!

Прежде чем идти, ан решил позвонить Захару Ивановичу по номеру, взятому у монтеров в присутствии главного инженера, — никто не ответил. Тогда по пути он заглянул в столовую, полагая, что застанет Захара Ивановича там — было как раз обеденное время. Зашел он очень кстати — Ольга Николаевна встретила его тревожной вестью:

— В больницу на «скорой» отвезли Захара Ивановича! Еще вчера наши девушки понесли ему ужин и нашли в таком состоянии… Я сегодня ездила в больницу, но меня не пустили в палату, только попросили привезти смену белья, электробритву, носовые платки. Вот дали ключ от квартиры. Вы знаете, наверное, что где лежит там? В магазине бы все купила, да размера не знаю…

«Лучше б эти дни я с ним побыл!» — укорил себя Ватагин, и ему начало казаться, что и заболел Захар Иванович из-за него, может, расстроился в то утро, как он пошел жаловаться к заведующей.

Под окном стоял «Запорожец», в квартире ничего почти не изменилось с уходом отсюда Ватагина, только пахло какими-то лекарствами да на столе стоял уже вишневый телефонный аппарат.

— Бедненький, как тяжело ему одному здесь! — всхлипнула вдруг Ольга Николаевна. — Дедушка у меня тяжело умирал от фронтовых ран…

Ватагин взял в квартире только электробритву, все остальное было решено кутить.

— А что же с машиной?

— Не знаю, спрошу у самого Захара Ивановича. Да и не вечна же болезнь, этот человек и не такое вынес!