Три сестры - Хезер Моррис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ливи отводит глаза, когда капо нападает на них. Она слышит повторяющиеся удары дубинки, ломающей кости, проламывающей череп. Вновь взглянув на узников, она понимает, что они, очевидно, мертвы – окровавленная груда тряпья и тел. Но капо, похоже, потерял рассудок, продолжая наносить удары дубинкой, обрушивая на еврейскую плоть свою ненависть.
– Хватит! – приказывает один эсэсовец и протягивает руку за дубинкой.
Капо, увлеченный своей работой, не слышит его.
– Я сказал, хватит! – кричит эсэсовец.
Капо наносит последний удар и затем, вытерев о штаны окровавленную дубинку, возвращает ее эсэсовцу, а потом замечает Ливи.
– Хочешь тоже получить, девчонка? – ухмыляется он, открывая два ряда щербатых желтых зубов. Это приземистый человек с диким взглядом, нечесаные черные волосы которого свисают влажными клоками вдоль потного, отталкивающего лица. – Отдайте мне дубинку! – кричит он эсэсовцу. – Хочу заняться этой девчонкой.
Ливи чувствует, что куда-то уплывает. Она смотрит на это животное, но в то же время словно зависает над группой людей, глядя вниз на капо, на тела убитых узников, на эсэсовцев, один из которых встает перед капо:
– Оставь ее в покое. Она работает на нас, а не на тебя.
– Я могу убить ее голыми руками, – шипит капо. – И получу от этого удовольствие.
– Девочка, уходи отсюда, – через плечо говорит другой эсэсовец. – Возвращайся в свой блок.
– Я запомню тебя, девчонка. Исаак никогда не забывает лица.
Придя в себя, Ливи убегает.
Каждый день они видят прибывающие в Биркенау составы, извергающие из себя тысячи мужчин, женщин и детей, насильно увезенных с родины. Они смотрят, как эсэсовцы одним взмахом руки посылают узников направо – в лагерь или налево – в газовую камеру. Перед глазами Ливи, как лагерного курьера, проходят страдания всех этих людей, ожидающих решения своей судьбы, и она снова начинает впадать в депрессию.
Завтра 16 ноября, мой день рождения. Мне исполнится семнадцать, говорит она себе. Доживу ли я до восемнадцати? Она представляет себе, что приготовит мама к праздничному чаепитию, если мама там, нет – если бы она вернулась домой с мамой. Циби напомнит ей, что она по-прежнему самая младшая, Магда станет искать на заднем дворе цветок с куста олеандра.
Ливи решает ничего не говорить Циби или кому-то еще. Завтра будет такой же день, как и любой другой день здесь. Единственное, что ей нужно сделать, – это проснуться и начать шевелиться.
На следующее утро сестры выходят из барака под сильным непрекращающимся снегом. Стоя на своем месте у ворот Биркенау и ожидая донесений, Ливи видит, как подходит очередной состав. Мужчины и женщины с трудом вылезают из вагонов в глубокий снег, жмутся друг к другу, замерзшие и напуганные.
Ливи не в силах отвести от них взгляд. Время от времени она встречается взглядом то с одним, то с другим заключенным, но тут же смотрит в сторону.
Когда прибывает отборочная команда, снег продолжает идти. Один из офицеров, одетый в теплую шинель, изучает толпу, а потом машет рукой налево, к газовым камерам. Сегодня их судьбу решает не возраст, здоровье или пол, а погода.
В ту ночь, забравшись на свои нары, сестры обнаруживают пропажу одеяла. Чтобы согреться, Циби и Ливи тесно прижимаются друг к другу. На них вся одежда, какая только у них есть, включая ботинки. За стенами барака завывает ледяной ветер, задувая в щели в стене и под дверью.
Не в силах уснуть, Ливи тихо хнычет.
– Циби, ты не спишь? – наконец говорит она.
– Нет, не сплю. А что такое? Тебе не уснуть?
– Мне кажется, я не усну. И теперь, без одеяла, мы окоченеем до смерти. Циби, если нам сегодня суждено умереть, не хочу, чтобы это было здесь. – Ливи начинает плакать.
Руками в перчатках Циби обнимает лицо Ливи и пытается дыханием согреть замерзшие щеки сестры. Циби сглатывает раз, другой. Она чувствует спазм в животе. Ливи права. Они умрут в этом бараке, а утром их окоченевшие тела погрузят в грузовик с сотнями других и отвезут, чтобы сжечь.
– Пойдем, – говорит она, и Ливи кивает.
Они тихо слезают с нар и на цыпочках идут по бетонному полу. Циби толкает дверь, и сестры делают шаг вперед. Порывом ветра со снегом их едва не швыряет обратно, но они продолжают идти. Огибая барак, они держатся за стены. Впереди, за забором, лес. Вместе, рука в руке, они движутся в сторону ограждения под током.
– Когда я скажу: «Беги!» – беги! – шепчет Циби.
Циби и Ливи бросают на лагерь последний взгляд – на прожектора, освещающие хмурые здания, на ворота, которые никогда не освободят их, на пустую сторожевую вышку.
Образы мамы, Магды, деда и отца всегда с ними. Как ни странно, эти образы придают сестрам силы.
Они вместе делают несколько шагов. Циби на миг останавливается, и Ливи знает, что следующее слово, последнее слово, которое она услышит от сестры, будет «беги».
– Не делайте этого!
Сестры вздрагивают и оборачиваются.
– Не делайте этого! – повторяет голос.
В тени барака маячит силуэт тонкой фигуры.
– Ты не можешь нас остановить! – Ливи крепко сжимает пальцы Циби, как бы понуждая ее идти вперед.
– Знаю. Но скажите мне почему. Почему сегодня ночью? Чем эта ночь отличается от любой другой? – Голос девушки жалобный, запинающийся. Она выходит из тени, и Циби узнает в ней одну из новеньких.
– Кто-то забрал наше одеяло, – отвечает Ливи. – А мы не хотим умереть там, на этих вонючих нарах, в этом вонючем бараке. Это объяснение подходит? Теперь ты оставишь нас в покое?
– Идите внутрь. Обещаю найти ваше одеяло, – говорит девушка.
Циби заглядывает в глаза сестры и чувствует сомнение. Они могли бы сейчас броситься на ограждение – и все было бы кончено.
– Если у нас есть хоть малейший шанс дожить до того, чтобы еще раз увидеть Магду и маму, надо им воспользоваться, – шепчет Циби. – Вернемся или пойдем вперед?
Ливи долго не двигается. Уставившись на свои ботинки, она с трудом ставит одну ногу перед другой и ведет Циби к бараку.
Внутри Циби и Ливи смотрят, как девушка, уговорившая их вернуться, двигается по бараку, дергая за одеяла спящих обитателей. Встречая сопротивление, она отпускает одеяло. Она повторяет это
