Муос 2: Частилище - Петров Захар

Бетонное ограждение, почерневшее от времени, с огромными пятнами лишайниковой поросли, выщербленным верхним краем, казалось заколдованной стеной, отделявшей поле партизанцев от диких зарослей Минска. После ядерной зимы не только природа, но и климат Планеты изменился. Умеренный пояс сдвинулся куда-то к Полярному кругу, а Беларусь оказалась в зоне влажных субтропиков. От Карпат до Балтики теперь простирались дебри мутировавших лесов. И Минск становился лесом, унизанным буграми развалин и лентами улиц. Расчищенные подымавшимися из подземелий людьми участки были зыбкими островками в этом коричнево-зелёном растительном океане, захватившим всю Европу. Но лес не хотел мириться даже с этими маленькими оспинками на своём теле. Он всеми силами рвался на вожделенную взрыхлённую людьми почву. Лианы штурмовали хрупкие ограждения сверху, корни прорывались снизу, мхи и лишайники разъедали рыхлый бетон, а мириады семян и спор засевали людскую землю, норовя вытеснить вялую поросль картофеля, льна и мака.

Вера с тревогой смотрела на нависшие над стеной ветви огромных деревьев. Перелистывая в уме зачитанный до дыр и выученный наизусть в детстве учебник по биологии, она пыталась определить хотя бы одно из деревьев. Картинки из учебника и сейчас помнились до мельчайших подробностей. Она помнила даже какие-то названия – «берёза», «ель», «сосна». Но то, что она видела за стеной, и близко не походило на запомнившиеся изображения. И прежде всего цветом. Художники до Последней Мировой почему-то всегда рисовали кроны деревьев весёло-зелёными. Откуда тогда этот зловещий буро-коричневый отлив?

Вера знала, что враждебность этой растительности – отнюдь не кажущаяся. В дебрях скрываются твари больших и малых размеров, многие из которых прямо сейчас наблюдают за людьми. Обитатели Поверхности знают, что на двуногих нападать опасно, когда те на своей территории. Но если кто-то из людишек зазевается и подойдёт слишком близко к забору, тогда… Батура предупредил, что близко к забору подходить не в коем случае нельзя, во всяком случае по-одному. Да и без увещеваний администратора не было никакого желания приближаться к этой границе человеческих владений. Чудовищные вопли, рыки и визги с разных сторон не на секунду не давали забыть о том, что за забором – чужой враждебный мир.

Единственное, что было прекрасным в этом мире – это небо. Оно неизмеримо выше и больше, чем представлялось Вере по рисунку матери на потолке их поселковой квартиры. Хотелось повернуться на спину и смотреть в эту бездонную синеву с редкими почти неподвижными облаками и перемещающимися точками птиц.

Незаметно закат сменился сумерками; за ними на мёртвый Минск спустилась ночь. Разноголосица дневных хищников сменилась ужасающими уханьем, шипением, скрежетом ночных обитателей. Звёзды и луна .

8.

Они ползли в сторону Универмага. Сначала метров сорок влево от спуска в Метро. А когда до забора осталось метров двадцать, поползли вдоль забора, стараясь не приближаться к нему, но и держаться в стороне от условной полосы между центральной частью Универмагом и сараем, с расхаживавшими возле него партизанцами. В скафандрах ползти было неудобно. Чтобы создавать меньше шума, спецназовцы двигались как ящерицы, опирались только на руки и ступни ног, а всё тело держали на весу. И всё же их слышали и видели. Слева то и дело слышались жуткие ухи и чавканья. Оставалось надеяться, что их не видят те, кто прятался в Универмаге. Наконец Вера доползла к условленному месту – здесь кончалось поле и начиналась высокая трава с кустарником. А за ними вздымалась громадина Универмага. Здесь Вере и Фойеру предстояло пролежать, если не повезёт, всю ночь.

Зозону, Пауку и Кабану повезло меньше. Они должны были оползти поле с другой стороны – вернуться назад и вдоль задней, а затем правой стены приблизиться и расположиться на таком же расстоянии от Универмага, но уже с другой стороны поля. Когда Вера и Фойер уже были на месте, остальные едва преодолели половину своего пути. Успокаивала, что их не было не видно и не слышно. Значит Вера с Фойером, скорее всего, на свою позицию добрались незамеченными. Зато в лунном свете было хорошо видно расхаживающих возле хибары Партизанцев.

Фойер – самый старший в их пятёрке, по Муосовским меркам – почти дед. Он в спецназе ещё с тех пор, когда для поступления в отряд не надо было проходить какие-то там испытания. Его взяли за его неуёмную страсть к огню, которая оказалась полезной. До армии он работал в мастерской по производству спирта и поэтому отлично знал не только одурманивающие свойства этой жидкости, но и то, как её можно использовать в бою. У него был, пожалуй, единственный в Муосе огнемёт. Фойер уверял, что огнемёт привёз из Москвы сам Посланный. Это оружие предназначалось для более горючих жидкостей, чем дрянной спирт муосовского производства, и он не мог выплёвывать горящую струю – выпрыскиваемый спирт не воспламенялся от фитиля. Но Фойер всё-таки наловчился обходить это неудобство. По индивидуальному заказу огнемёт был скомбинирован с арбалетом. И сразу за струёй спирта Фойер посылал зажжённую стрелу. Иногда в самом начале боя удавалось поджечь одного-двух неприятелей или зажечь укрытие, где они скрывались. Но главный эффект производил сам огонь, особенно крики подожжённого. Это вызывало шок и смятение у оборонявшихся, дававшие спецназовцам фору в несколько секунд.

И теперь Фойер лежал, направив в сторону Универмага свой арбалет-огнемёт. За спиной у него канистра с накачанным под давлением спиртом. В руке – зажигалка, чтобы в секунду поджечь фитиль стрелы.

9.

Чуткий слух Веры даже сквозь резину скафандра уловил приближение посторонних. Они двигались в гуще кустарника и были ещё не заметны. Сквозь сплетение ветвей и высокой травы чужаки пробирались с завидным умением и осторожностью. Вера тронула за плечо лежавшего рядом Фойера. Тот кивнул головой – значит тоже уже что-то слышит. Несколько теней появилось на краю кустарника и поля. Несколько секунд они стояли, потом, словно животные, на четвереньках посеменили в сторону хибары. За арьергардом из кустов появлялись новые фигуры, которые также становились на четвереньки и ползли в том же направлении. Их выползло не меньше полусотни. Хорошо, что они появились там, где и ожидалось – как раз посредине поля, между двумя группами спецназовцев. Если бы эта толпа вышла прямо на засаду – исход схватки был бы предрешён не в пользу республиканцев. Но племя прошло в сорока шагах от Веры с Фойером и целенаправленно двигалось к ничего не подозревающим партизанцам. Когда они отдалились от полосы кустарника на достаточное расстояние, спецназовцы приподнялись и, пригнувшись, побежали за ними.

Группа лесников разделилась, одни стали рыть картофель, другие наступали на Партизанцев, третьи бежали к воронке спуска в метро, намереваясь отрезать путь к отступлению Партизанцам, которые наконец-то заметили приближавшихся врагов. Они засуетились, раздались арбалетные щелчки. Лесники заорали, подбадривая себя. В Партизанцев полетели куски бетона и кирпичей. Побросав арбалеты, обнажив мечи, республиканцы бросились к метро. Один не добежал – его свалил брошенный в голову камень. Двое отчаянно схлестнулись с лесниками, отрезавшими им путь домой.

Брязнул люк гермозатвора. Оттуда выбегали люди Батуры. Они карабкались на бруствер, выстраивались в боевой порядок, беспорядочно стреляя в лесников. Дикари сначала попытались смести Партизанцев, но те стали плотной стеной, ощетинившись арбалетами. Лесники отбежали, оставив несколько трупов, но отступать не собирались. Нечленораздельно что-то выкрикивая, они, как не в чем не бывало, стали рыть картофель. Или они были настолько уверенны в своём превосходстве, или же голод толкал их на безрассудство.

Батура выстроил в ряд полтора десятка Партизанцев и теперь они приближались к лесникам. Лесники снова завопили и, унося каждый по пару картофелин, побежали в направлении Универмага. Люди Батуры стреляли им вслед, но в темноте по убегавшим попасть было нелегко.

Две группы спецназовцев сошлись и стали в ряд на пути у лесников. Вера уже хорошо различала силуэты бежавших с диким уханьем дикарей. В прицел арбалета она поймала самого рослого. Выстрелил арбалет Зозона – это был сигнал. Почти сразу щелкнуло оружие других спецназовцев. Свистнул огнемёт Фойера и один из лесников превратился в горящий факел, освещая своих собратьев. Спусковой крючок плавно прогнулся под указательным пальцем Веры. Мягкий толчок арбалетного приклада в плечо. «Рослый» дёрнулся, завопил, но не упал, – выстрел был неудачным. Вера от досады скрипнула зубами. Быстрыми движениями перезарядила арбалет, почти наугад стрельнула, забросила арбалет за спину, выхватила секачи и бросилась к «рослому». Теперь она уже видела, как тот, замедлив шаг, как-то скуля, пытался выдернуть застрявшую в плече стрелу. Он смотрел на рану, и поэтому Веру не заметил. Не заметил он и взмаха секачом. Голова «рослого» неестественно свесилась – удар по шее был смертельным. Вера не стала смотреть, как он падает, и сделав рывок в сторону, рубанула ещё одного лесника, пытавшегося пробежать мимо. Беспрерывно щёлкал арбалет Паука. Рассекая воздух, свистели мечи Зозона и Лиса. В такт ударам громко выдыхал воздух Фойер. Нагоняя лесников подходили люди Батуры.