Садовник - Родриго Кортес

— Послушайте, — только и сказал он. — У меня у самого в эту школу внучка ходила. Но закон есть закон, и церковь от государства должна быть отделена. И вообще, стыдитесь, мы же европейская страна!

Люди возмущались, пробовали уговорить священников возобновить обучение где-нибудь в другом, не таком заметном месте, но колесо истории к тому времени уже окончательно повернулось, монахи нарушать конституцию откровенно боялись, и с этой минуты Пабло и маленькая Долорес более в школу не ходили.

Впрочем, старый полковник оказался на высоте. Не прошло и трех дней, как его внука и внучку уже обучали специально приехавшие из Сарагосы и устроенные на житье прямо в усадьбе семьи Эсперанса четыре учителя — музыки, арифметики, истории и географии.

Себастьяну это оказалось только на руку. Ему более не нужно было дожидаться возвращения детей Эсперанса из школы, чтобы наблюдать за ними. Впервые за много-много дней вся семья сутки напролет находилась под одной крышей.

Это оказалось невероятно удобно. С утра Себастьян поливал клумбы и наблюдал за восседающим за окном кабинета сеньором Эсперанса. Затем Себастьян подстригал аллею и смотрел, как сеньора Лусия переговаривается с сеньорой Тересой. Он сооружал дренажные канавки для английского газона и смотрел, как сеньор учитель обучает Пабло и прекрасную Долорес игре на фортепиано. Жизнь всей семьи была перед ним как на ладони, позволяя наблюдать за ней сколько угодно.

И постепенно Себастьян все лучше и лучше понимал, что внутреннюю сущность сеньоры Тересы могли бы передать нежные и задумчивые ирисы у студеного ручья, а натуру сеньоры Лусии — яростно оранжевые маргаритки в самой середине залитой солнцем широкой поляны. Конечно, это были самые грубые, самые общие прикидки. К ирисам наверняка могли добавиться фиалки и лещина, а к маргариткам — апельсиновые деревья или даже акации, но общая цветовая гамма будущего райского сада уже начала вырисовываться и каждый божий день пополнялась новыми, свежими впечатлениями.

Наверное, поэтому так, как этим летом, Себастьян не работал, даже когда копал ямы. Он забыл, что такое спать всю ночь, загорел до черноты и даже приспособился с толком использовать самое жаркое послеобеденное время, когда весь город словно вымирал. И уже в июле первые результаты адского труда начали проявляться.

Теперь в саду благоухали восемнадцать маленьких и больших плотно засеянных низкорослыми разноцветными цветами и травами мавританских лужаек. Вдоль тщательно расчищенного русла ручья протянулись две ровные, выложенные плитняком и обрамленные лавром и лещиной площадки. А справа и слева от бесчисленных, замысловато извивающихся в блаженной тени рослых деревьев тропинок появилось полторы-две сотни новых клумб, которые и клумбамито, пожалуй, было невозможно назвать.

В их краях никогда не бывало ничего подобного, но Себастьяна это нисколько не смущало. Еще прошлым летом он проложил новые тропы в самых темных, самых заросших и неуютных местах старого сада. А минувшей весной он смело вырубил десятки и десятки отдельных деревьев по обе стороны этих троп и позволил цветам занять каждое освещенное солнцем пятно.

Когда сеньора Тереса впервые увидела, как яростно и страстно полыхают в почти полной темноте густой пробковой рощи оранжевые огни маргариток, она была настолько потрясена, что минут на десять лишилась дара речи.

Себастьян наблюдал. Он видел все, каждое движение ее души — первую оторопь, мгновенно хлынувший в горло восторг, слезы непереносимого умиления, удивление и кратковременный, но сильный испуг, и сам же констатировал: не то. Да, это было неплохо, но будет ли сеньора Тереса испытывать то же самое после смерти? Тем более вечно…

Он повел ее к ручью, и вот здесь все уже пошло как надо. Едва сеньора Тереса глянула на обрамленное ивой и лещиной зеркало тихо воркующего ручья, на печальные голубые ирисы, стыдливо выглядывающие из-за темно-зеленых, густо покрытых мхом камней, как ноги ее подкосились, а на глазах появились крупные, с горошину, слезы.

Себастьян впился глазами в ее лицо. Он уже видел: справа, там, куда ее взгляд упал в первую очередь, надо побольше света, слева, там, где она на мгновение подняла брови, можно попробовать добавить цветов, а сама площадка, на которую она обратила внимание в последнюю очередь, хороша — можно все оставлять как есть.

Часа через два переполненная невыразимыми чувствами сеньора Тереса отправила в сад сеньору Лусию. Еще через три, уже к вечеру, новую планировку согласился осмотреть полковник. И каждый раз Себастьян неотступно следовал рядом, отмечая каждое невольное поджатое губ и стараясь понять, чем вызван каждый прищур глаз.

Он видел, что все они поражены, но он знал своих господ гораздо лучше, чем они знали самих себя, и потому уже ночью начал очередную и не самую последнюю реконструкцию огромного сада. То, что он прочитал в их глазах, ясно говорило о корысти и гордыне, о чувстве удовлетворения тем, что есть чем похвастать перед гостями, но лишь немногое вызвало у его господ действительно глубокие чувства, те, которые способны заставить человека обратиться внутрь себя и замереть — на века.

Как он и предполагал, в дом Эсперанса зачастили посетители, и за первую неделю августа в саду побывала вся городская верхушка. И время от времени юного садовника даже представляли восхищенным гостям. Но сам Себастьян не любил эти визиты. Господа Эсперанса сразу же становились манерными и неприступными, а все те слабые движения души, которые как раз и определяли их человеческую суть, мгновенно загоняли внутрь, причем достаточно глубоко. А только эти настоящие чувства и могли по-настоящему помочь Себастьяну.

А потом случилась беда.

Когда это произошло, сеньор Хуан Диего Эсперанса в очередной раз пригласил гостей. Пришла все та же компания: алькальд, прокурор со своим юным смазливым помощником, начальник полиции лейтенант Санчес и лейтенант Диего Дельгадо. Должен был прийти и судья, но, как полковнику сообщили по телефону, в последний момент судья плохо себя почувствовал.

Полковник не обижался; он знал этого старого пройдоху: если когда судья и болел, так исключительно по известным ему одному политическим соображениям. Но почему эта старая лиса вдруг решила в очередной раз прикинуться мертвой, было неясно — единственной политической неприятностью, происшедшей в последнее время, можно было считать провалившийся монархический мятеж генерала Санхурхо.

Восстание было широко разрекламировано генеральскими прокламациями и получило заслуженный успех в Севилье, но старый полковник заранее предрек генералу шумное и скандальное поражение. Он знал: чтобы взять Испанию, надо взять Мадрид, а для этого у Санхурхо нет ни таланта, ни средств. Так что, когда восстание в Мадриде было провалено, а генералу пришлось в спешном порядке бежать в Португалию, полковник Эсперанса даже не расстроился.

Пожалуй, в нынешней ситуации любой монархический мятеж был обречен на поражение, хотя именно в единой сильной власти Испания и нуждалась более всего. Об этом и шел неспешный разговор за сплетенным из ивовых прутьев столиком на самой большой, выложенной песчаником живописной площадке у ручья.

— Вы, Мигель, еще не избавились от иллюзий, — потягивая красное вино, корил прокурор начальника полиции. — Если вы думаете, что, приняв конституцию, Испания вмиг стала какой-то другой страной, то вы глубоко заблуждаетесь… Нам не конституция, нам плетка нужна.

— У нас нет иного выхода, — стоял на своем лейтенант. — Только демократия сделает нас частью остального мира.

Прокурор недобро улыбнулся:

— А зачем нам становиться частью? Когда-то Испания владела всем. Нам нужен сильный лидер, и, кстати, немцы это уже поняли…

— Согласен! — горячо поддержал прокурора лейтенант Дельгадо. — Иначе нам даже с колониями не справиться! А эта ваша республика на руку только сепаратистам!

Мигель досадливо цокнул языком. Он и сам порой подпадал под обаяние идеи сильной и единой власти; он даже допускал, что для некоторых стран сильный лидер — единственный выход. И беда была лишь в том, что в Испании сторонники идеи сильной власти знают лишь один способ подняться: подмять под себя всех остальных.

— Мало того, что они армию сократили, жалованье офицерам понизили, так теперь и страну разва… — Лейтенант Дельгадо вдруг оборвал фразу на полуслове. — Ого! А это еще кто?!

Мигель проследил направление его взгляда и невольно поднялся. Прямо к ним шли четверо — жандармский офицер и трое сопровождавших его солдат.

— Черт! — охнул до этих пор вежливо молчавший полковник и тоже встал. — Господа! Что вы здесь потеряли?

— Сеньор Хуан Диего Эсперанса? — подошел офицер.

— Естественно… — растерянно проронил полковник.

— Капитан Торес, — щелкнул каблуками офицер. — Я имею распоряжение военной прокуратуры о проведении обыска на принадлежащей вам территории.