Нежное имя мечты - Галия Мавлютова

– Ты что, зачем, что в этой столице делать? Там же голодные акулы на каждом шагу, они пасти разевают пошире, зубы точат, ждут, когда народ из Питера прибудет. Аппетит нагуливают, – я рисовала страшные картинки, чтобы удержать подругу от безрассудного шага. Экстремальные девушки просто обожают попадать в пикантные ситуации.

– Ничего я не боюсь, – холодно бросила Егорова, – а в этом Питере можно сгнить заживо. И никто не заметит. Что здесь хорошего? Сидим на окладе, никаких перспектив, все места заняты, кустики помечены. А в Москве широкое раздолье. Простор. Места всем хватит.

– Марин, а если ничего не получится? Тогда что ты будешь делать? – спросила я, холодея от мысли, что я неприкаянно старомодна, совсем как моя мама. Я ни за что не уеду из Питера. Ни за какие коврижки. У меня здесь дом. Родина. Каждый камень Веткину знает. Я могу жить в этом городе без работы, без машины и даже без денег. В каком уголке планеты можно найти такой удивительный город? Нет такого уголка на карте мира.

– Все у меня получится, не каркай, Инесса. Моя подруга уехала во Францию по путевке и там осталась, без документов, без денег и даже без знакомых. И устроилась. Живет. Радуется. И в Россию ее не тянет. Говорит, в Париже нашла все, о чем мечтала. Ты домоседка, Инесса. Тяжелая на подъем.

Егорова не говорила – вещала. Она здорово потускнела от хлопот. Я издеваюсь над Егоровой и совсем не знаю, что творится в ее душе. Поговорить по-человечески времени не нашла, побоялась, что растревожу собственные раны. А Егорова, умница, позвонила сама, пригласила на тусовку. Не забыла. Так кто из нас достойнее выглядит? Разумеется, подруга. И я нехотя отдала ей пальму первенства.

– Не обижайся на меня, Марин, – сказала я, – у меня проблемы. Я немного не в духе.

– А что мне обижаться, – фыркнула Егорова, – ты сама создала себе проблему. Тебя не уволили, ты сама уволилась, бросила золотого тельца Бобылева, теперь мучаешься. Зачем?

– Мне нужно было понять себя. Понять людей. Найти смысл жизни. Пойми, Маринка, все не так просто. Мне необходимо было уйти из фирмы. От себя. Понимаешь? – Я и не надеялась на понимание.

Но Егорова вздернула носик, поджала губки, что явно означало: она меня понимает. И поддерживает. Не уйди я вовремя по-хорошему, пришлось бы уйти чуть позже, но уже по-плохому.

– Ты нигде не устроишься, – сказала Марина, – в Питере для тебя закрыты все двери. Это ведь Слащев настучал Бобылеву, что ты не хочешь с ним работать. Сергей после этого сразу выгнал Алексея. Конечно, его доля акций в фирме осталась, но все это уже не то, что раньше было. Нет у Алексея теперь прежней власти и былого влияния.

– А почему, Марина, он меня ненавидит? Слащев знает, что я о нем дурного слова не сказала. Ведь я ему ничего плохого не сделала… – Мне стало страшно.

Я вдруг продрогла. На «крыше» душно, жарко, дышать нечем, кажется, весь воздух закончился, а меня зазнобило, будто я стояла в морозную стужу босиком на снегу.

– Слащев любит, чтобы все было по его, по-слащевски, – вздохнула Егорова. – Я знаю, что он везде звонит и требует, чтобы тебя не принимали на работу. Он уже с Саакяном разговаривал. Я подслушала. Случайно.

Маринка всегда случайно подслушивает. У нее уши устроены иначе, чем у остальных сотрудников. У моей подруги не уши – локаторы. Какие-то сверхчувствительные радары.

– С Саакяном разговаривал, это я еще могу понять, но как он мог разыскать полковника Баландина? – воскликнула я, приходя в шоковое состояние от размеров человеческой подлости.

– Слащев все может – и прослушку установить, и на прозвоне свой палец оставить, и филеров заслать куда надо. У него весь город схвачен. Что ему твой полковник? Муха, которую нужно раздавить, и он эту муху обязательно раздавит, – поддакнула Егорова и вдруг вылезла из платья.

Туфли и платье остались стоять, а Маринкино тело почти целиком вылезло из одежды. Приличия и этикет были отброшены в сторону. Как ненужная тряпка. Я проследила взглядом направление курса. Навстречу нам передвигалась телеведущая модной программы «Окна в стеклянном доме». Эта программа живет уже три года. Живет, вовлекая в зрелище простодушные массы. Участники «стеклянных окон» на глазах всей страны занимаются сексом, женятся, играют свадьбы, тут же разводятся, дерутся и скандалят. Но дети у них почему-то не рождаются. Загадка природы. Наверное, участники программы прошли массовую стерилизацию. Огромное воспитательное значение для подрастающего поколения имеет постановка реального зрелища. Телеведущая окинула нас мутным взором, слабо кивнула макушкой, все остальное осталось в незыблемости, и удалилась под бурные овации прославленных тусовщиков. Охранники распахнули двери в гостиную. Духота отступила. Свежее дуновение кондиционера донеслось до моих разгоряченных щек. Можно вволю предаться разгулу. Прибыло значительное лицо в окружении свиты. Поклонники массовых зрелищ ринулись в зал, ломая двери, сметая столики и налетая на обезумевших официантов. С подносов слетали бокалы, разбрызгивая во все стороны липкое шампанское. Бал безумия начался.

Егорова что-то кричала сквозь людской гомон. Слова вспыхивали и гасли где-то наверху. Она отлавливала их в густой толпе пишущей братии модных светских журналов, давала без сожалений интервью, что-то наговаривала на диктофон, без устали фотографировалась в обнимку с модной телеведущей. Я устала носиться за ней по всему залу. Маринка играла последнюю роль в родном театре, а я изнывала от одиночества. Мне тоже захотелось в Москву. Нужно бросить все и всех и устремиться в столицу. Подальше от моей любви. Там большие деньги, слава, поклонники, шоу-программы и реальная жизнь, без иллюзий и романтического флера. И в этом месте я нажала на кнопку «стоп». Стоп! Надо немного подумать.

Можно дергаться на тусовочной ярмарке, как кукла-марионетка, но смогу ли я обойтись без марлевого фона? Пожалуй, переезд стоит отложить. До лучших времен. В глубине зала телеведущая капризно надувала пухлые губки перед телекамерой. Егорова нависла над ней, олицетворяя любовь и поклонение всей страны. Журналисты и фотографы облепили прелестных девушек, как жирные мухи. Все это копошилось, возилось, шевелилось, переворачивалось. Я сердито отвернулась. Не люблю реальное телевидение. Не переношу. Я не могу оплатить съемки и полосу в журнале. Мне претит. У меня старомодное воспитание. А Егорова вон из платья вылезла, так и разгуливает по залу почти с обнаженной душой. У всех на виду, где все напоказ. Все на продажу. И я отошла в сторонку. Пусть шевелятся, суетятся, дергаются. Я постою в сторонке. Я успею. Не нужно торопиться. И я ушла. Тихо и незаметно.