На распутье - Павел Дмитриев

Другие газеты не отстали от центральной, и уже третьего января приступили к публикации материалов, посвященных культурной революции. Прошедшие захваты провозглашались подвигом, точнее, «революцией и бунтом», а «бунт, — как говорил Мао Цзэдун, — дело правое».

Обрадованные бурным развитием давно подготавливаемых событий, четвертого января в родной город «на усиление» прибыли революционные писатели Чжан Чуньцяо и Яо Вэньюань[176]. Уже на следующий день они организовали миллионный митинг, транслировавшийся по местному телевидению. В его ходе они призвали «полностью разгромить» горком партии и «вести борьбу» с его секретарями. Сотни кадровых работников Шанхайского горкома, Бюро ЦК КПК по Восточному Китаю и различных отделов городского правительства были подвергнуты критике.

Армия поддержала бунтарей-цзаофаней, и пятого января вооруженные солдаты заняли здания банков и других важных учреждений Шанхая. Прошедший захват поддержал Мао Цзэдун. Он назвал его законной акцией и заявил, что «это свержение одного класса другим, это великая революция». «Если поднимутся революционные силы в Шанхае, то будут хорошие перспективы для всей страны. Шанхай не может не оказывать влияния на весь Восточный Китай, на все провинции и города страны»[177].

Воодушевленные таким поворотом дела, шанхайские цзаофани при поддержке армии ринулись на штурм горкома КПК, который защищали рабочие отряды самообороны. К их удивлению, забаррикадировавшиеся сторонники Чэнь Писяня и Цао Дицю оказали упорное сопротивление, осада затянулась и переросла в настоящий позиционный бой[178]. Однако мэрия Шанхая была захвачена без боя, сам мэр убит, его помощников толпа водила по улицам в бумажных колпаках и нещадно избивала. Сотрудников толпа разогнала по домам.

Реальная неспособность революционных сил подавить даже самое слабое сопротивление расстроила Великого Кормчего. Он начал понимать, что армия не согласна быть слепым инструментом в руках министра обороны КНР Линь Бяо и часто выражает лишь видимость согласия с новым курсом коммунистической партии. Военный совет ЦК КПК немедленно издал приказ о реорганизации Всеармейской группы по делам культурной революции и подчинил ее непосредственно ЦК КПК. Руководителем назначили маршала Сюй Сянцянь, советником Цзян Цин (жену Мао Цзэдуна). В качестве заместителей были введены новые, проверенные кадры, а также жена Линь Бяо — Е Цюнь.

Не осталась в стороне и дочь Мао Цзэдуна, Ли На. Тринадцатого января она вывесила в редакции главной армейской газеты дацзыбао «Куда идет „Цзефанцзюнь бао“?» с резкими нападками на газету. Это послужило знаком для массовых репрессий, прокатившихся по армии.

Руководитель Группы по делам культурной революции член Политбюро КПК Чэнь Бода обвинил Национально-освободительную армию Китая в обуржуазивании. Были смещены со своих постов четыре заместителя начальника Генштаба, арестованы два десятка генералов, сотни офицеров отстранены от должностей, многие арестованы или изгнаны в деревни. В остальных армейских структурах происходило нечто подобное — в целом репрессии коснулись трех четвертей командиров НОАК, многих сослали или попросту убили[179].

Тем временем двенадцатого января в Шанхае на помощь сражавшимся сторонникам секретаря горкома Чэнь Писяня пришли части Тао Юна, заместителя командующего ВМС НОАК, командующего флотом Восточного моря, заместителя командующего Нанкинским военным округом.

После небольших столкновений ожесточение и озлобление быстро достигли критического уровня. Скоро между подразделениями некогда единых армии и флота начались кровопролитные бои с применением пулеметов и артиллерии. Яо Вэньюаня убили еще при безуспешном штурме горкома, Чжан Чуньцяо тяжело ранили во время обороны редакции газеты. Через пару недель деморализованные армейские части и цзаофани были выбиты из Шанхая[180].

Сразу после торжественного восстановления власти горкома КПК Шанхая первый секретарь Чэнь Писянь призвал в печати и по телевидению всех коммунистов Китая сплотиться в борьбе с «бандой впавшего в старческий маразм Мао Цзэдуна, совместно с женой узурпировавшего власть и начавшего истреблять верных народу руководителей партии». Тао Юн был назначен главнокомандующим НОАК, его офицеры поспешно формировали «верную народу армию и флот»[181].

В феврале восстания полыхали по всему Китаю. На юго-восточном побережье, в промышленно развитых Фучжоу, Ханчжоу, Гуанчжоу, армия и партийные руководители все же не поддались на призыв Шанхая, и вокруг второго по величине промышленного центра КНР постепенно стягивалось кольцо блокады. Однако местная администрация сумела победить в Урумчи, блокировав при этом стратегические горные дороги. На севере и в Харбине шли локальные, но ожесточенные бои, в которых сторонникам Председателя КПК приходилось очень нелегко. Что творилось во Внутренней Монголии и Тибете, толком не знал никто.

Над бывшей Поднебесной империей раскручивался ураган первой коммунистической войны. Страны-соседи да и весь цивилизованный мир пребывали в растерянности. Индия привела в повышенную боевую готовность военные силы приграничных дистриктов и спорных территорий, в горы Тибета поспешно перебрасывали технику. Республика Китай в лице Чан Кайши безуспешно пыталась наладить сотрудничество с мятежными секретарями. Остальные выжидали.

Глава 8

Страсти по матрасу и автопром

После Нового года жизнь как-то сама собой вошла в привычную колею. Неприятно царапнула только смерть Королева, про которую «Правда» писала шестнадцатого января. Неужели Шелепин ничего не предпринял для его спасения? Никогда не питал иллюзий на тему политики, но чтобы в СССР все было настолько грязно? С другой стороны, достоверных деталей о болезни Сергея Павловича я не помнил, может быть, действительно у него со здоровьем возникли такие проблемы, что лучшие врачи не смогли спасти.

Съездил с Катей на гражданскую панихиду в Колонный зал. Народу тьма, шли змеей с улицы. Почетный караул, цветы, речи… Ничего не скажешь, по части торжественных прощальных обрядов КПСС обошла православие с большим отрывом.

В МЭПе после пары наводящих вопросов выслушал несколько носившихся по коридорам слухов. Говорили, что Королева «зарезали» в больнице, не помогло даже то, что Шелепин лично предупреждал главного медика Советского Союза Петровского отнестись особенно ответственно к предстоящей операции. У меня реально отлегло от сердца — выходит, мой куратор не живодер-политик, для которого нет ничего святого. Хоть что-то сделал для спасения главного конструктора.

С бытом и работой все обстояло более-менее нормально, человек такая скотина — ко всему привыкает. Тем более что условия оказались вполне сравнимы с Россией две тысячи десятого года. Конечно, выбор вещей был несопоставимо беднее, да в еде особых разносолов не имелось, несмотря на спецснабжение. До кухни шелепинской дачи, как до Луны на советской ракете. Но продукты в подавляющей массе выпускались покачественнее, вернее, их еще научно портить не научились. Только фрукты-овощи героически гноили на базах.

Если подумать, то становится понятно: человеку не так важны ценности сами по себе, как их количество по сравнению с соседями. Иначе говоря, социальный статус. В этом плане для меня ничего особо не изменилось, говоря научно, в СССР я остался все тем же «верхним средним классом» (хотя мелочи, конечно, напрягали здорово). А для Кати так вообще получился заметный рывок — она приехала из деревни и пребывала в легкой мещанской эйфории, что сказывалось на моем эго и многих сторонах жизни самым положительным образом.

Правда, при этом сильно изменился масштаб задач. Прогрессорское НИИ и работа на первое лицо страны — совсем не маленькая и рядовая интеграторская «живопырка». Пусть в деньгах, по сопоставимой шкале, но заработок упал раз в десять. Зато перспективы открывались поистине фантастические. В конце концов, я же инженер по образованию и, наверное, по призванию. Нужно созидать, творить, а не собирать бумажки с портретом Ленина.

Так что, поводов для печали оказалось немного, разве что сильно не хватало мощного потока информации из Интернета да отдыха в Пхукете. Ну или Шарм-эль-Шейхе, на худой случай. Хотя сейчас там далеко не пятизвездочный рай. Если ехать на пляж, так уж лучше на танке. Болгария… Говорят, туда в теории можно было попасть, только зачем? То же самое мутноватое и холодноватое море, что в Крыму. И сервис… Небось в палатке комфортнее, чем в нынешних социалистических профилакториях. Слово-то какое придумали, не знаешь, так подумаешь, что там или работают, или, наоборот, с умершими встречаются. Вместо колумбария.