Страдания юного Зингера. Рассказы разных десятилетий - Виктор Андреев

— Хорошо. Надо, так надо.

В конторе машина была только у Володи, и он уже привык «быть на подхвате».

Адрес Володе ничего не говорил, но, когда он подъехал к дому, где помещался «Строитель», сердце стукнуло: вспомни.

Управленцы фирмы занимали бывшую коммуналку, на втором этаже. Едва войдя, Володя перестал даже и сомневаться; да, он здесь уже был. Точнее — бывал. И весьма часто. Давным-давно, едва ли не жизнь назад… Несмотря на евроремонт и перепланировку, Володя узнал квартиру. Он приходил сюда к своей возлюбленной, и однажды ему пришлось отсюда спасаться бегством. Именно отсюда.

Так было. Но ведь было это в другом городе. Конечно, в другом — там, где он жил тогда.

Володя прошел в конец коридора. Дверь черного хода. Та самая… Тогда она была закрыта на крюк. Огромный заржавевший крюк. Володе тогда удалось выбить его из гнезда отнюдь не с первого раза. Сам Володя торопился, Людмила торопила, ворох одежды под мышкой… а крюк все никак не поддавался… Сейчас Володя неожиданно подумал: «А был ли это действительно муж? Была ли Людмила вообще замужем? Не помню». Но ему поверилось, что он помнит: что-то лживое ощущалось тогда в поведении женщины. Что она цедила сквозь зубы? Слабак? Слюнтяй? Сволочь? Что? Что-то свистящее… Прямо — змея подколодная!

Сейчас крюка не было. Володя нажал ладонью на дверь — она не шелохнулась. Надавил плечом. Дверь, видимо, заколотили. Не ломать же… Да и не для чего ломать. Оглянувшись: в коридоре никого, — Володя отыскал в двери щель и прильнул к ней. Да, тот самый черный ход. С поломанными перилами, с облупившимися грязными стенами, со скабрезными надписями на них. Всё, как тогда. Вон там, на площадке, он, положив ворох одежды на подоконник, озираясь, словно малолетний воришка, торопливо одевался. Банальнее и глупее в его жизни, кажется, ничего не было. Еще слава Богу, что на лестнице ему никто не встретился.

Володе вспомнилось, как там, на лестничной площадке, у него вдруг разболелись зубы. Заныли все сразу. Просто зверски. Вспомнилось так ясно, что сейчас же заломило всю нижнюю челюсть.

Он торопливо, едва ли не бегом, обхватив правой рукой нижнюю часть лица, прошел по безлюдному коридору назад. Вышел из офиса, осторожно прикрыл за собой массивную дверь и облегченно вздохнул. Зубная боль мгновенно утихла.

Давнее приключение закончилось благополучно.

Но на улице Володя своей машины не обнаружил. И сама улица была ему незнакома: не тот тротуар, не та мостовая, не те дома. Недоумение росло, словно температура больного, дошло до какой-то, вероятно, критической точки, и вдруг — обернулось смирением перед происходящим.

«Мы с ней оба вели, наверное, нечестную игру. Но если вспомнить: в тот день она сыграла плохо. Испуг ее был какой-то ненатуральный. Да, конечно, ненатуральный. Но чего она добивалась этим: „муж пришел“? И вообще всеми своими „ахами“ да „охами“? Просто отделаться от меня хотела? Надоел я ей? Или денег с меня срубить думала? Сказала бы прямо, я бы понял. Я вроде не жадина. Но кому была нужна заведомая ложь?.. А я, если честно, струхнул тогда изрядно. Ненавижу себя за трусость. Поделом мне, хотя все и нелепо до невероятия…»

Он не мог узнать вокруг ничего. Дом, где помещался «Строитель», был тот же самый или уже другой? Бог его знает. Володе сейчас доискиваться ответа отнюдь не хотелось.

Куда он попал?

Пошел по незнакомому городу наугад — куда-нибудь да придет, лишь бы оказаться подальше, подальше отсюда. Быстрей, быстрей! От чьего мужа он бежит?

В каком времени, в каком городе?

Быстрей, быстрей… — Мытнинским переулком, через безымянную площадь… со стены какого-то дома в глаза бросились большие золотые буквы: «Здесь жил и творил…», но кто жил и зачем творил? — прочитать не успел… быстрей, быстрей!.. через сквер, мимо чахлых деревьев, Провиантским переулком, Зоологическим — к Биржевому мосту. Пробежал по нему, пересек стрелку Васильевского, ступил на Дворцовый. И на первом, и на втором мосту он с трудом удержал себя от того, чтобы не броситься вниз головой в воду. Он опять струсил? Я бы хотел верить: панорама прежде неведомого Володе прекрасного города уберегла его от соблазна свести счеты с жизнью…

Впрочем, здесь — стоп. Можно поставить точку. Пусть герой передохнет от бега.

Он остался жив. Значит, у истории нашей — поистине счастливый конец.

Да разве не в Петербурге было сказано: «Красота спасет мир»?

Итак:

Happy end.

Чужое имя

И было все белым, как в снежном сне,и сковано, словно сном,но если и снится, то снится не мне,а мне приснится потом:и лицеистом оставленный следна берегу пруда,и зеркалом льда отраженный свет,белее снега и льда,и царственный сад над замерзшим прудом,и снежный покой колонн,и в замершем воздухе — невесом —чуть голубой небосклон.

Нечто, что можно определить как предисловие

Определений человека — великое множество. Самое известное, излишне льстящее человеку, но удовлетворяющее его тщеславие, укрепляющее его самоуверенность: Homo sapiens. Известно и определение, какое дал Платон: двуногое, беспёрое.

Человека можно определить и так:

добрый, злой,

умный, глупый,

высокий, низкий,

молодой, старый,

бедный, богатый,

талантливый, бездарный,

сильный, слабый,

серьезный, ребячливый,

работающий, отдыхающий…

А можно определить так: человек читающий и человек пишущий.

Давайте остановимся на двух последних определениях.

Поедем в Царское Село?

Царскосельскую одурьСпрячу в ящик пустой,В роковую шкатулку,В кипарисный ларец…

Город Пушкин — совсем небольшой, и заблудиться — особенно, если бываешь в нем часто, — даже при желании невозможно. Но однажды я в нем все-таки заблудился.

Меня попросили передать знакомому литератору какие-то документы — видимо, столь важные для него, что их не рискнули доверить почте. До Пушкина я доехал электричкой, в городе садиться в автобус не стал — пошел пешком.

Хотя, как всем известно из песни Эльдара Рязанова, «у природы нет плохой погоды», но из любого правила есть исключения: погода была — хуже некуда.

Было темно. Какое время суток? Утро? День? Вечер? Какое время года? Еще осень? Уже зима? Дождь со снегом, снег с дождем?..

Вот здесь должен быть дом моего знакомого. Дом был, но не тот, который был нужен мне. Я медленно прошел вдоль всего фасада, — но таблички с названием улицы и номером дома так и не обнаружил.

Повернул назад. Вышел на перекресток, свернул за угол. Увидел табличку: «Павловское шоссе». Название мне ничего не говорило. Перешел на противоположную сторону. На белой стене дома прочитал выведенное крупными черными буквами: «Ул. Маяковского».

Я пошел наугад. Вскоре вышел на пустырь с Софийским собором в центре. В ненастной тьме София радостно сверкала новой белизной стен и золотом креста. Подумал: «Ведь вот, захотят — быстро отремонтируют».

Мимо меня, с неприятным дребезжанием и стуком, проехала карета; занавески на окнах плотно задернуты. Кино снимают?.. Но где юпитеры, режиссеры-операторы, массовка, шум-гам?

Безлюдно было вокруг меня.

Свернул в какую-то улицу. Узкую, словно щель. Черную, как солдатский сапог. Над полуподвалом какого-то темного дома различил вывеску: «Сапожникъ Б. Неволинъ». Пожал плечами.

Затем потянулся глухой дощатый забор. Я шел вдоль забора, спрашивая себя: зачем и куда иду? — и все-таки шел и шел. И едва не налетел на деревянную полосатую будку. Хотел — но не рискнул — постучать в нее; кажется, в будке все равно никого не было.

Вышел на поле, терявшееся во мгле. В сухом тростнике тонко, пронзительно пел ветер. Я недоуменно постоял на краю беззвездной тьмы и повернул назад.

Наткнулся на белое трехэтажное здание. Каким-то образом очутился во дворе — вернее, в саду. Толстые ветви деревьев искрились от инея. Большая, полукругом, веранда. Узкие желтые дорожки. Черные проплешины пустых летних клумб.

В какой заколдованный круг я попал? Где, черт возьми, оказался? Кого спросить?

Я снова пошел наугад. Ни души… Конечно, в такую погоду хороший хозяин и собаку на улицу не выпустит. Но все-таки…

Наконец-то! Навстречу мне — парочка. Он — совсем юный, долговязый. Она — с зонтиком, пышнотелая, отнюдь не первой молодости. Я было ринулся к ним, но, услышав слова женщины:

— Да, да, кажется, я припоминаю: вы когда-то и в самом деле были влюблены в меня, — посчитал за лучшее исчезнуть в ближайшем боковом проулке.

Снова побрел по безлюдным, не узнаваемым мною улицам. И снова увидел парочку. На этот раз оба были молоды. И сильно взволнованы. Они прошли мимо, даже не взглянув на меня.