Святое возмездие - Михаил Серегин

– Не, я взаправду. Может, в магазин зарулим?

– Охренел? Без провокаций жить не можешь?

– Немного есть! – засмеялся Исмаил. – Но это от голода. Вон, впереди ларек. Я торможу.

И не успел отец Василий возразить, как Исмаил нагло нарушил стройный колонный ряд, отвел бронемашину в сторону и, почти ткнувшись острым бронированным носом в заставленное жратвой огромное витринное стекло, затормозил. Машина качнулась и встала.

– Я сейчас, мужики, – бросился он к люку, но на полпути притормозил. – Иса, у тебя бабки есть?

– Где-то были, – зашарил Брыкалов по карманам форменных брюк.

– Тогда пошли, – кивнул ему Исмаил. – Пошли, пошли, потом найдешь.

Отец Василий осуждающе вздохнул. У муллы точно сорвало крышу от ощущения собственной силы и власти.

Священник знал этот психологический феномен. Дает военная техника, да и вся воинская служба в целом это ощущение. О чем-то подобном рассказывал ему еще дядька.

Их, призванных весной 1945 года, но так и не попавших на фронт пацанов, перекидывали на Дальний Восток. Несколько тысяч одетых в военную форму и уже поэтому чувствовавших себя героями мальчишек ехали около месяца и совершенно очумели от безделья и нерастраченной энергии.

Поначалу многие выбирались на крыши теплушек и, подставляя лицо под струи теплого летнего ветра, часами, сутками наслаждались неожиданной свободой, кто от станков на военных заводах, а кто от тяжелой сельской работы «за палочки».

Все верно там, дома, говорили: все для фронта, все для победы, все для наших бойцов, не щадящих живота своего за Родину. И вот теперь они сами стали теми, ради кого на гражданке вращаются турбины и добывается уголь. Они стали теми, кто выше критики и тяжелых, монотонных, полуголодных будней.

Уже через неделю сотни вчерашних пацанов, а ныне солдат спрыгивали на каждой крупной станции и, утоляя молодецкую жажду подвига, а заодно и мстя за прошлые страхи, беспощадно вычищали от милиции и горпарк, и привокзальную площадь, и каждую улочку, по которой катилась эта защитного цвета развеселая живая волна.

Однажды случилось так, что станционная милиция взяла в плен старшину, и они повышибали подобранным у путей щебнем все вокзальные стекла. В другой раз не слишком осторожный станционный милиционер рискнул при них сдернуть с крыши беспризорника, и тогда его буквально втоптали в железнодорожное полотно.

Говорили даже, что несколько эшелонов назад, когда комендатура забрала кого-то из танкистов, те, наплевав на закон и порядок, сгрузили с платформы три танка и, сделав стремительный бросок через ночной город, ткнули стволами в караулку, выбив окна и двери, и забрали-таки своего товарища.

Конечно, это было вопиющее беззаконие, конечно, кого-то потом разжаловали, и, конечно же, иначе эти ребята и не могли поступить. Именно таково представление о мужском братстве в этом возрасте. Именно таково ощущение своей силы, когда тебе подчиняются многотонные машины, призванные убивать. И именно таково ощущение своего права, когда тебя всей мощью военной пропаганды много месяцев подряд нацеливали победить или умереть.

Отец Василий слушал своего дядьку и узнавал в тех бесшабашных мальчишках сорок пятого года своих ровесников, пришедших в армию почти на полвека позже. Да, они были чуть цивильней, чуть грамотней, чуть разборчивей… но, по сути, точно такими же. И вот, интересное дело, стоит мужчине снова ощутить на теле гимнастерку или сесть за рычаги вот такой вот «железной дуры», и в нем внова просыпается мальчишка. Иногда готовый победить или умереть.

Рация захрипела. Отец Василий поднял шлемофон и поднес наушник ближе.

– Предупреждаю последний раз, – прохрипел знакомый голос. – Немедленно покинуть гражданский объект.

– Щас, – ответил священник и понял, что не перевел тумблер в положение «передача» и только протянул руку, чтобы сделать это, как услышал продолжение:

– Ввиду повышенной опасности для гражданского объекта я открываю огонь на поражение. Конец связи.

Отец Василий судорожно переключил тумблер.

– Эй, подожди! Ты что?! Чего ты такое говоришь?! Какая, на хрен, опасность?! Прием! Прием, я сказал!

Он беспорядочно защелкал тумблером, но никто с ним на связь не выходил. «Не может быть, чтоб Исмаил чего учудил! – подумал он. – Пошутить он может, но при чем здесь опасность?!

И вдруг вспомнил, кому принадлежит голос, и все сразу встало на свои места. Потому что это был Кузьменко. Разумеется, он воспользовался моментом, и теперь им готовили расправу быструю и беспощадную. И поди потом разберись, кто был паинькой, а кто бякой!

Священник стремительно высунул голову из люка.

Исмаил вовсю флиртовал с продавщицей, а Брыкалов теребил в руках нетолстую кипу купюр и держал под мышкой пакет с покупками.

– Мужики! – заорал отец Василий. – Назад!

Над ним промелькнула рокочущая тень, и отец Василий, глянув на небо, понял, что вертолеты меняют свое положение. Сзади загудели двигатели, и священник оглянулся – бээмпэшки срочно сдавали назад, подальше от этого места.

Священник охнул и рухнул вниз.

Он понял, что сейчас произойдет, и рассусоливать было некогда. Он попытался вспомнить, где тут задняя скорость, что-то переключил и притопил педаль газа. Машина дернулась вперед и встала. Снаружи слышался хруст осыпающегося стекла.

– Ты что делаешь?! – уже орал сверху Исмаил. – Чуть бабу не раздавил!

– В нас будут стрелять!!!

– Что?!

Они посыпались в люк, словно спелые груши. Исмаил отпихнул священника и упал за рычаги.

– Бээмпэшки драпают! – заорал священник. – Ни одной рядом нет!

Исмаил что-то переключил и сдал назад.

– Быстрее! – заорал священник. – Прижимайся к ним!

Мулла кинул на него заинтересованный взгляд и сразу въехал, что имеет в виду священник. Единственным способом не дать себя расстрелять было прижаться к любой из бээмпэшек! Он кивнул и утопил педаль газа до отказа. Священника кинуло головой вперед, потом тряхнуло, и он понял, что все идет как надо, потому что они до сих пор живы.

Бронемашина снова дернулась и пошла еще быстрее. Священник выглянул из люка. Бээмпэшки отчаянно драпали назад, но, видимо, в суть команды водители въехали не сразу, и теперь задние мешали передним. Исмаил добавил газу и буквально прилип к самой крайней, определенно командирской машине и уже не позволял им оторваться. Отец Василий глянул вверх. Вертолеты постоянно меняли положение, но атаковать не решались – можно было попасть в своего.

– Брыкалов! – крикнул отец Василий. – Найди Карнаухова!

Подполковник схватился за шлемофон и судорожно защелкал тумблерами.

– Чайка! – заорал он. – Чайка! Дай мне Карнаухова! Прием! Чайка!

Ему что-то ответили.

– По нас открывают огонь! Срочно высылайте представителя! Срочно, Чайка! Прием!

Ему снова что-то ответили, и Брыкалов растерянно посмотрел на священника.

– Они пытаются выйти с ними на связь.

Машину подкинуло так сильно, что отца Василия подбросило вверх. В шее что-то хрустнуло, уши моментально заложило, и он выпал в теплое золотистое пространство без названия, времени и границ.

Он почему-то знал, что его бренная телесная оболочка осталась там, внизу, где еще неизвестен истинный облик мироздания, где тайны остаются тайнами, а жизнь кажется наполненной смыслом уже только потому, что ты можешь видеть, слышать, трогать и обонять.

Он попробовал усмехнуться, но понял, что эта привычка больше ему не нужна, потому что пройдет совсем немного времени, и у него не останется тайн, которые следует скрывать за этой благородной, интеллектуальной усмешкой в бороду. У него вообще не останется ничего своего – ни тела, ни ума, ни психики, – только чистое сознание, готовое слиться со своим первоисточником. И прежде эта мысль наверняка потрясла бы его своей кощунственной еретической сутью, но не сейчас.

Рядом, взмахивая огромными белыми крыльями в джазовом ритме, деловито пролетел по своим делам ангел, и священник искренне удивился тому, как похоже это абсолютно реальное существо на свои изображения там, на Земле… Промчалась куда-то вниз, таща за собой скрежещущего зубами грешника, целая ватага мелких, темнокожих, визгливых и скандальных существ с рожками. Но его, лично его – отца Василия, а в миру Михаила Ивановича Шатунова, – никто не встречал.

– А ты чего ждешь?! – сбившись с ритма и беспорядочно махая крыльями, приостановился ангел. – Рано тебе еще, голубчик, рано. Давай-давай, не занимай мое пространство!

Ангел взмахнул рукой, и отца Василия словно звездануло молнией в лоб – столь ослепительно яркой и мощной была эта вспышка от касания ангельской длани. Его подкинуло, перевернуло, и священник с огромной скоростью, постепенно входя в штопор, помчался вниз.