Чудо ты мое, зеленоглазое - Алексей Николаевич Котов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дальнейшие приключения запутавшегося в простыне отца были ужасны, но настолько нелепы, что только ожидание страшного финала удерживало слушателей от очередного зевка.
Витька кусал губы и молчал… Если бы этот разговор происходил в деревне и Витьке не нужно было бы заботиться о предпродажной рекламе черных кошек, он с огромным удовольствием дал волю своему острому языку. Первое, о чем бы спросил Витька «измученного», это сколько стаканов самогона выпил папаша рассказчика прежде, чем выйти покурить на веранду. Но зарождающийся бизнес требовал ласковой, почти демократической, терпимости к ближнему и будущий монополист только согласно кивал головой. Он даже попытался подсказать рассказчику возможное развитие его истории, задавая наводящие вопросы: не было ли где поблизости черной кошки и если не было, то может быть после всего пережитого им папаша, наконец-то, решил ее приобрести? Но рассказчик упорно обыгрывал события вокруг загадочной простыни и оконной рамы, в которую благополучно вывалился его папаша, совсем не обращая внимания на предполагаемых Витькой кошек.
После нескольких тщетных попыток новообращенному усачу удалось вклиниться в разговор. Правда, только после того, как Витька предварительно убедился, что главным героем рассказа усатого является именно черная кошка.
Усатый начал свою историю так же, как это делали до него остальные: неторопливо отхлебывая пиво и со значением произнося каждое слово. Но по мере того, как слушатели начинали терять терпение, повествование рассказчика все более убыстрялось и ближе к концу рассказа усач уже хватал своих слушателей за руки и пытался перекричать их.
Витька не выдержал и все-таки улыбнулся…
За день Витька и Петрович обошли шесть пивных. Старика приятно удивил тот факт, что Витька почти не притрагивался к спиртному. Точнее говоря, он делал это только для вида. Рано или поздно купленные племянником кружки пива доставались другим.
– Просто не хочу и все, – пояснил Витька Петровичу. – Не то настроение. О деле думать надо.
Вместе с тем племянник все больше мрачнел.
– Ерунда все это, – в конце концов, заявил он старику. – Не то все, не то!.. Большинство наших клиентов, уже завтра с чистой совестью забудет все услышанное. Нужно что-то другое.
– Что, Витьк?
Племянник вздохнул.
– Будем думать, дядь Коль.
Компаньоны зашли домой и, захватив с собой сумку с продуктами, направились на котоферму.
Размокшая от дождя проселочная дорога была скользкой как масло. Витька брел по обочине и ругал на погоду. Петрович шел следом за племянником. Днем он все-таки выпил пол-кружки пива и у него болела голова. Кроме того, Петровича мучила совесть. Несколько раз старик пытался присоединиться к компании любителей мистики. Но его попытки оказались настолько неумелыми и жалкими, что о них было стыдно вспоминать. Стыд был жгучим и почти детским. Старик прожил долгую жизнь, но так и научился врать.
На котоферме все было в порядке. Петрович расставил плошки с едой. Кошки и коты ели жадно с недоверием посматривая друг на друга. Витька в очередной раз обследовал помещение в целях предотвращения возможного побега. Потом будущий монополист заменил песок в двух больших, плоских ящиках – запах в комнатах оставлял желать лучшего. Снаружи Витька вернулся с мокрой от дождя головой.
– Опять льет, – ворчал он. – Что за слезливая погода такая, а?
Петрович открыл окна. На подоконник прыгнула кошка. Она жадно понюха свежий, сырой воздух и посмотрела вниз. Земля была далеко.
Старик погрозил кошке пальцем.
– Нельзя!.. Разобьешься.
– Слышь, дядь Коль, – окликнул старика Витька. – Ты помнишь кошку, которую ты первой принес?
– Ну?.. – старик насторожился. – А что?
– Окотилась она.
– Давно?
– Почти сразу же.
Петрович вспомнил свой визит к безобразной старухе и невольно поежился.
– Ну и хорошо, что окотилась, – нехотя буркнул он.
– Да ничего хорошего. Потому что получилось как в сказке Пушкина: «Родила царица в ночь не то сына, не то дочь…» Одним словом, урода какого-то эта кошка принесла. Пошли-ка, посмотрим.
– Да ну его, Витьк!..
– Пошли, пошли. Интересно же.
Компаньоны спустились на второй этаж.
Кошка старухи с котенком приютилась в угловой комнате. Там было темно и тихо. Кошка лежала на старом ватнике, заботливо подложенном Петровичем, и тяжело дышала. Рядом с ней ворочалось что-то большое и лохматое. Витька безбоязненно взял это нечто в руки.
– Вот ведь дьявол, а? – удивился племянник. – Какой тяжелый стал. Растет так, как будто его насосом накачивают.
Петрович невольно попятился. Котенок был ужасен: очень крупный, с большой не по размеру головой и скошенной набок пастью, он производил по-настоящему отталкивающее впечатление. Нижняя, плоская челюсть уродца заметно шевелилась, но он не издавал ни звука. Ушей у котенка почти не было, а большие, на выкате, глаза были плотно закрыты. Короткий, рысий хвост судорожно дергался из стороны в сторону.
Витька хмыкнул.
– Ишь ты, какой нервный! – племянник взял уродца за шиворот. – Ты ему на зубы посмотри, дядь Коль. Прикус как у бульдога.
– Да он и на котенка-то не похож, – неприятно удивился старик.
– Мутант, – Витька кивнул на кошку. – Наверное, старая, а в последних пометах у них такое иногда встречается.
– Витьк, выбрось ты его, а? – попросил старик – Это же выродок какой-то. Кто у нас его купит?
– Пусть живет, – Витька положил котенка рядом с кошкой. – Потом посмотрим и решим. А может быть, как раз за него мы неплохие деньги выручим, а?
Уродец подполз к сильно облысевшему животу матери и ткнулся в него уродливой головой. Кошка с трудом оторвала голову от подстилки, посмотрела на старика и жалобно мяукнула.
Петрович поставил на пол две миски с кашей и молоком.
Компаньоны быстро вышли…
Глава тринадцатая
Рецептов семейного счастья не знает никто. Даже добрые сказочники обрывают свои истории на свадьбах, искренне полагая, что все интересное в жизни их героев уже произошло. Впрочем, сказочников можно легко понять: по-житейски грубое определение семьи, как ячейки общества, способно растерзать на клочки любую нежную мечтательность. Ячейка!.. Это что-то длинное, узкое и темное среди сотен миллионов таких же крошечных и одинаковых дырочек. Ячейка лишена лица, она только крохотная, типографская точка на газетном портрете общества. Одетое в отутюженный, серый костюм общество неподвижно и строго. И даже газетный лист, на котором оно изображено,
