Покоритель джунглей - Луи Жаколио

Друзья спешно отправились в путь, идя той же дорогой, что и утром. Они добрались до участка Сердара, не найдя там ничего, что могло бы помочь их поискам.

Напрасно кричали они до полного изнеможения, напрасно стреляли каждые пять минут, им отвечало только горное эхо. Наступила ночь, черная, глубокая, какими обычно бывают ночи на экваторе до восхода луны, а они в отчаянии продолжали свои поиски, отказываясь верить постигшему их несчастью.

Наконец они решили, что Сердар тоже мог найти проход в горах и, возможно, на обратном пути воспользовался этой горной дорогой. Предположение было вздорно и совершенно нелепо, но как бы тонка ни была соломинка, утопающий все же хватается за нее. Торопясь изо всех сил, они вернулись к поджидавшему их Сами, но у него тоже не было никаких новостей. Все трое в глубоком отчаянии направились к гроту, который они с такой надеждой покинули утром.

Сомнений больше не было: либо Сердар пал от пули шпиона и предателя, купленного англичанами, либо его растерзала одна из черных пантер, которыми кишела местность.

Только юный Сами, непоколебимо веривший в звезду хозяина, качал головой и неизменно говорил потерявшим надежду товарищам:

— Сахиба Срадхану так просто не убить!

Напрасно Рама убеждал его, что в такой час Сердар не может блуждать в джунглях.

— Но мы-то сами в джунглях! — отвечал метис с несокрушимой уверенностью.

— Мы здесь только потому, что ищем его.

— Ладно! — отвечал тогда Сами, которого ничто не могло убедить. — Но тому, кто этого не знает, мастеру Барнетту например, разве легко объяснить наше отсутствие? Нет, не правда ли? Так вот, пока нам неизвестны мотивы поведения сахиба, мы ничего не можем сказать. — И для пущей убедительности он произнес свою любимую фразу: — Сахиба Срадхану так просто не убить.

Поразмыслив, он добавил:

— Я даже уверен — и мне говорят об этом знакомые духи, — что Сердар вернется раньше нас.

Сами был сыном служителя пагод, поэтому он знал назубок иерархию девов и младших духов, которым боги поручили руководить людьми и направлять их. Он безоговорочно верил их внушениям и подсказкам.

Что же делал Боб в то время, как в джунглях происходили эти драматические события? Оставшись один, он начал с того, что плотно позавтракал остатками убитого накануне олененка. Несколько собранных на кустах перцев придали остроту нежному, вкусному мясу, большой корень иньяма прекрасно заменил хлеб, которого Бобу не хватало, а с помощью пары калебасе, наполненных забродившим пальмовым соком, он неплохо спрыснул пиршество, закончив его фруктами, причем выбор их был таков, что Поталь и Шабо отдали бы все, лишь бы выставить их у себя в витрине. Затем Барнетт закурил трубку и, растянувшись в тени большого мандаринового дерева, защищавшего его от палящего солнца, спокойно предался прелести сиесты, погрузившись в мечты и отложив на вечер визит к уткам, о которых он, конечно, не забыл.

Небеса снизошли к Барнетту, пребывавшему в состоянии сладостного блаженства, и для полноты счастья послали ему дивные сны. Расквитавшись с Максвеллом в дуэли по-американски, о которой написала вся мировая пресса, он с помощью революции восстановил себя в правах, титулах, привилегиях и званиях, которые у него отняли англичане. Он вернулся к себе во дворец, чтобы отпраздновать реставрацию, ступая, как по ковру, по телам факиров, распластавшихся перед ним ниц. Из рук самого набоба Дели он получил орден Зонта и чин субедара Декана, что было равноценно званию маршала Франции. Короче говоря, усыпанный почестями, он выписал из Америки младшего брата, Вилли Барнетта, которого обожал, ибо никогда не видел, и передал ему многочисленные титулы. Наконец, вместе с главой черных евнухов он замыслил удушить старого набоба, идя навстречу пожеланию народа, который во что бы то ни стало хотел сделать султаном Барнетта, но в этот момент он проснулся и довольно вздохнул.

— К счастью, это был только сон! — заметил он покаянно. — Ведь я собирался сделать большую подлость. Впрочем, это было бы вполне на восточный манер, в духе местного колорита. Потом я бы, конечно, посадил на кол этого мерзавца черного евнуха, чтобы он знал, как строить пакости своим повелителям, это помешало бы ему проделать то же самое со мной… Все же нет! Хорошенько подумав, — тут он потянулся и зевнул так, что едва не вывихнул себе челюсть, — я решительно прихожу к выводу, что не стал бы душить старого набоба, несмотря на местный колорит и традиции, ибо я как раз уважаю традиции предков, а они… Но вообще-то жаль: среди Барнеттов еще не было монархов, в Америке это придало бы нашему семейству определенный блеск. Кто был бы удивлен, так это папаша Барнетт, он всегда предсказывал, что из меня не выйдет толку и что я кончу на виселице! Два дня назад я чуть было не угодил на нее, на эту знаменитую виселицу! Если бы я мог отрезать от нее маленький кусочек, говорят, это приносит счастье, а я уже известил семью о моей смерти… К счастью, для них это не будет сильным ударом, у Барнеттов сердца суровые, можно не опасаться, что кто-то из них помрет от радости, ознакомившись с нечаянной «уткой», которую я им запустил. Ведь в самом деле все было так серьезно, и если бы не слон Сердара… Кстати, раз уж речь зашла об утке, не убить ли мне одну-другую? Думаю, на сей раз я смогу их съесть спокойно. Два раза подряд носорог на нас не нападет, да и Ауджали со мной.

Продолжая монолог, он взял карабин и направился к озеру Калоо, на которое ему указал утром Рама-Модели. Озеро находилось в глубине джунглей, почти напротив грота. Подгоняемый навязчивой идеей, Боб смело углубился в чащу. Он прошагал примерно полчаса среди сплетенных лиан, карликовых пальм и кустов, где ему, конечно, было бы не пройти, если бы не помощь Ауджали, который хоботом вырывал кустарники с такой легкостью, словно это были пучки травы. Вдруг он услышал, как вдалеке прозвучал сначала один выстрел и следом за ним — второй.

— Надо же! — сказал Барнетт. — Похоже на карабин Сердара. Только у нас с ним стволы из литой стали. Я слишком хорошо знаю их чистый, серебристый звук, чтобы ошибиться. Что это он там делает? Впрочем, если продолжить линию, по которой я иду и которая как бы делит долину пополам, то она как раз приведет к тому участку горы, где находятся сейчас мои друзья. Наверное, долина в этом месте совсем неглубока, если звук выстрела донесся до меня так ясно…

Услышав выстрелы, Ауджали внезапно остановился, начал втягивать воздух хоботом и загудел, словно кузнечные мехи. Уши его, как два веера, ходили туда-сюда, мерно ударяя его по лбу, а умные глазки вопросительно уставились в пространство.