Не боги - Макс Игнатов

– А я так скажу – так ему и надо, – сказала женщина. – Сыночка нашего, сволочь, в петлю загнал, и не его одного, так пусть сейчас в аду горит, мразь! Нашелся все же кто-то, кто за сыночков наших отомстил гадине, – и она заплакала. Мужчина что-то ей сказал, и машина двинулась с места.

– Вот черт! – пробормотал Шевчук.

Потом они сидели в «тойоте». Шевчук курил, а Артем корил себя, что не успел предотвратить гибель Либермана.

– А что бы ты смог сделать? – спросил Толя.

– Не знаю. Я сегодня к нему приехал, хотел отговорить его. И опоздал.

– Ты правильно выразился: решение было принято, – сказал Шевчук. – У Василия ведь так же было. Считай, он был вдвое моложе Либермана – но уже все понимал. И отговаривать его тоже было бы бессмысленно. Но если бы я только знал! Ай, да я тебе тогда все это рассказывал…

– Я помню.

– Ну вот. Тогда ты мне все объяснял, теперь я тебе.

– Да уж, – горько усмехнулся Артем.

– Я много думал об этом, – Шевчук выкинул только закуренную сигарету в окно. – Понял одно: Вася так поступил не потому, что он не ценил жизнь. Он просто хотел достойно встретить смерть. И сделать в конце жизни что-то нужное, как это не грубо звучит – хорошее. Пусть даже это будет месть – месть во благо. Все они этого хотели. И приняли то самое решение.

– Кошмар какой-то, – воскликнул Артем. – Расскажи кому – ведь не поймут. Скажут – дурость, идиотизм. Совестить начнут. Про права вспомнят, про суд, про государство, про Бога, наконец.

– Знаешь, Артем, я на войне был, и там нашими автоматами не Бог управлял. Там твои боги – командиры, они что-то решали, ну и мы что-то сами додумывали. Но если ты там задумываться будешь, про совесть начнешь вспоминать или про права – тебя Боженька быстро к себе заберет.

– Так здесь не война.

– К сожалению. – Толя вздохнул. – Не заморачивайся. Кто надо, и так поймет, а что до остальных… Чтобы судить об этих поступках, надо оказаться в их ситуации. Не дай Бог этого ни тебе, ни мне. Никому.

Глава 37

Когда Артем уже подъезжал к дому, на телефон поступили два звонка. Первый был от следователя, второй – от адвоката. Тема, понятно, была одна.

– Завтра с самого утра жду вас с адвокатом, – жестко процедил Соломин. – Повестку получите на месте.

– Он мне ничего не объяснил, – посетовал адвокат, – даже разговаривать со мной не стал толком. Что-то случилось, Артем Григорьевич?

– Да, Андрей Андреевич. Давайте где-нибудь пересечемся, перекусим, и я все объясню.

После этого он позвонил племяннику Либермана. Говорить про гибель Льва Соломоновича было крайне трудно. Пообещав еще позвонить, если узнает что-то новое, Артем прервал связь и вытер взмокший лоб.

Адвокат почти не ел, в отличие от Артема, но слушал очень внимательно. Момент, связанный с утренними звонками Либерману, его немного опечалил.

– Придется объясняться…

– Да, – согласился Артем, – я уже об этом думал. Если у них телефон Либермана, а это наверняка так, то они увидят и утренние, и вчерашние звонки. При желании можно отследить мои перемещения и понять, что мы встречались. А утром он убивает этого полковника. Все, как назло, укладывается в ту самую историю, которую они себе надумали.

– Пока только по Либерману, – отметил Мотовилов. – И это еще придется доказать. При том, что все держится, насколько я понимаю, на словах Ялынского, который сам ничего не видел и знать не может. Что вы еще могли мне не рассказать из всей этой истории? Подумайте.

Артем ел и одновременно вспоминал. Адвокат внимательно смотрел на него.

– Не, все рассказал, – вытерев салфеткой рот, сказал Артем. – Вы и не поели ничего.

– Ем мало, зато сплю много, – Мотовилов поджал губы, потом посмотрел по сторонам и сказал: – Знаете, что я хотел бы вам поведать, Артем Григорьевич? Как говорится, не для протокола.

Артем подался вперед.

– Я никогда в жизни не сталкивался с подобной историей, – сказал адвокат. – Когда вы мне обо всем рассказали – я просто обалдел. И, если честно, я вам немного завидую.

– Мне??? – Артему показалось, что он сказал это излишне громко, и теперь он посмотрел по сторонам. Но заведение, где они обедали, было очень пристойным, и его обитатели не обращали внимания на соседей.

– Да, вам, – адвокат кивнул. – Потому что судьба свела вас с удивительными людьми. И мне очень жаль, что, во-первых, я их не знал и, во-вторых, их уже нет на этом свете. Потому что про людей, которые могут пойти на подобные жертвы, я никогда не слышал. Я даже уверен, что среди моих знакомых – а знакомых у меня, сами знаете, немало – личностей подобного уровня просто нет. И об этом я тоже очень сожалею.

– Андрей Андреевич, но ведь вы юрист…

– В первую очередь, Артем Григорьевич, мы – люди. И оценивать других людей мы должны именно по человеческим качествам, а не по профессиональным или еще каким-то. Поэтому – прошу извинить меня за эту минутку откровения, но я должен был вам это сказать. Давайте собираться, завтра у нас с вами нелегкое утро.

Пока Артем ехал домой, он обдумывал слова, сказанные адвокатом. Это было весьма неожиданное признание со стороны уважаемого человека, к тому же обладающего большим опытом работы в судебной сфере. Пожалуй, Артем был готов услышать нечто обратное.

Приехав домой, он первым делом постарался успокоиться. Набрал Савелию, но тот не взял трубку. Тогда Артем позвонил Светлане. Та как будто ждала звонка и взяла трубку после первого же гудка.

Они разговаривали долго. Сначала Артем рассказал все события, случившиеся за последние дни, и они долго все обсуждали. Потом Света рассказала о своей жизни: новостей нет, на работе все как прежде, у дочки и мамы все хорошо, любит, ждет… Потом они просто говорили, как говорят друг с другом два любящих, но находящихся далеко друг от друга человека. И пусть часто повторялись одни и те же слова – это было не важно, никто этого не замечал.

– Люблю тебя…

– И я тебя люблю…

– Не знаю, когда смогу приехать. Завтра вот пообщаюсь – и позвоню.

– Я буду ждать.

– Я позвоню. Люблю тебя!

– И я тебя…

Дождавшись, пока любимая нажмет «отбой», Артем встал и подошел к окну.

Он не мог не рассказывать Светлане о том, что творится вокруг него. И она сейчас наверняка сидит вся на нервах из-за всего вот этого сумасшествия. Может даже, плачет. Конечно, он упускает