Я. Истории из моей жизни - Кэтрин Хепберн

Когда мы снимали длинный кусок, в котором умирала Бет и все плакали, особенно бурно я, у нас произошла накладка со звуком. Господи, как же мы намучились. Из-за этой неполадки пришлось снимать сцену снова и снова. Мука. Наконец меня стошнило, и съемку пришлось завершить только на следующий день.

Однажды в гости приехала Таллула Бенкхед. Она была очень дружна с Кьюкором. Он послал ее посмотреть на нашу работу. Сцены настолько ее разволновали, что она уезжала, заливаясь слезами.

Все было сносно.

Работалось на картине очень приятно — Джордж Кьюкор на ней блистал. Он действительно прочувствовал атмосферу. Что касается меня — это была моя юность!

«Огнедышащая»

Несгибаемый дух горца на эдакий южный манер. Позор тебе, Кэти.

Потом я вернулась в Нью-Йорк играть в спектакле «Озеро».

И снова позор тебе, Кэти.

Ничего хорошего.

Возвращение в Нью-Йорк

Я взяла удачный старт, снявшись в фильмах «Билль о разводе», «Кристофер Стронг», «Ранняя слава», «Маленькие женщины», «Огнедышащая». Все — в течение одного года, вернее, полутора лет. Семь месяцев 1932 года и почти весь 1933-й. И даже получила «Оскара». Потом настал черед «Озера».

Нужно объявить мой следующий — выразимся так — «шаг». Я — как бы это сказать поточнее — упивалась собой, это легко себе представить. В Калифорнии — сплошной успех. А теперь — назад в Нью-Йорк. Мое положение было — да-да! — прочным. А мои отношения с бывшими друзьями складывались по-разному: я четко решила, что их мнение станет первой проверкой, своего рода оселком. Я стала фигурой, с которой нужно было считаться. В сущности, в такое положение тебя ставят сами люди, тебя окружающие. Они смотрят на тебя как бы снизу, а ты, с высоты своего нового положения, делаешь вид, будто ничего, собственно, не изменилось.

Вернувшись в Нью-Йорк, я решила, что нам с Ладди необходимо больше простора. Мы нашли дом, в котором я теперь живу. Меблировали его. Арендная плата — сто долларов в месяц. Мы поселились в нем, перевезя и свою скромную тогдашнюю мебель, а в 1937 году я наконец купила этот дом за двадцать семь с половиной тысяч долларов. Мне повезло. Владельцы — Шулер Смит и его жена — пришли и забрали остаток той мебели, которая частично исчезла за то время, которое я провела в том доме.

На верхнем этаже разобрали стену и оборудовали большую гостиную. На первом этаже оборудовали туалет, а потом — о да! — я сделала себе камин в спальне. Дымоход там уже имелся. Я покрасила камин в белый цвет. Вот, собственно, и все новшества, которые были внесены в убранство дома. Он удобен и уютен — фасадом выходит на юг и всегда наполнен солнечным светом. Теперь небоскребы, выросшие на улице за домом, крадут много солнца — весьма прискорбный факт, тем не менее дом полон покоя и комфорта, к тому же он — мой собственный и нравится мне.

Вообще-то я не помню, как съезжала чета Смитов. Как бы там ни было, они оставили только серебряное блюдо для визиток, которое стоит на столике возле входной двери, и очень красивый стул в гостиной. Думаю, что за годы, пока я арендовала дом, они просто-напросто забыли, что, собственно, принадлежит им.

Ладди всячески помогал мне добиться успеха. Ни разу он даже вскользь не упомянул о том, что участие в «Искусстве и миссис Боттл» и в «Супруге воительницы» поставило меня перед необходимостью подниматься вверх по ступеням, которые неминуемо отдаляли нас друг от друга. Он заботился обо мне. Я пользовалась его машиной. У него была очаровательная квартира. Он перевел свой бизнес в Нью-Йорк исключительно ради того, чтобы мне было удобней. Он разрабатывал систему автоматической выплаты зарплаты работникам бюджетной сферы и внедрял ее в крупные компании.

Когда 4 июля 1932 года я распрощалась с Ладди и уехала в Голливуд, оказалось, что это начало конца нашего брака.

Что, черт возьми, я бы делала без Ладди — моего покровителя? Я бы бежала со страху из этого огромного города, иссохла бы и умерла. А Ладди? Смысл его жизни был во мне, а смысл моей жизни сводился единственно к тому, чтобы стать кинозвездой.

Пишу эти строки, и мне стыдно оттого, какой полнейшей свиньей я была. Говоря о Ладди, нельзя не упомянуть, разумеется, и о том, что я разбила его сердце, тратила его деньги, а моя сестра (Пег) выжила благодаря его крови. Такова правда.

Это случилось в Вашингтоне, когда она была беременна двойняшками. У Пег развивалась так называемая эклампсия, и она распухала от отеков. Да, в больницу ее доставили своевременно. Они с мужем жили на ферме. Пег так разнесло, что она не могла уже носить ничего из собственной одежды, даже не обувала своих туфель. Но процесс опухания происходил так медленно и постепенно, что она как бы привыкла к нему. Потом Пег почувствовала, что происходит что-то неладное; опасаясь, что могут случиться преждевременные роды, муж решил, что нужно действовать. Они взяли телефонную книжку и стали обзванивать врачей, но никто не соглашался приехать на дом. Тогда они сами поехали в больницу. Но по пути в больницу спустило колесо. Что было делать — пришлось ехать на ободе. К тому же они не знали, где в Вашингтоне искать больницу. Это было во время войны. В 1942 году. К тому же был час пик. Тем не менее они добрались-таки до больницы, где и выяснилось, что у Пег двойня, что ее жизнь — в опасности. Ладди находился в Вашингтоне в командировке по своим делам. Он узнал, что у Пег серьезное осложнение. Мы были тогда в разводе, но он оставался частью нашей семьи. Оказалось, что у него нужная группа крови. «О чем, собственно, тут и говорить. Берите мою кровь», — сказал Ладди. И у него взяли кровь. Все шло нормально, но какую-то часть крови пролили на пол. Потом кто-то из медперсонала наступил в ту лужицу. Все, естественно, происходило в великой спешке. Но для Ладди это было уже слишком. Он потерял сознание. А моя сестра выжила благодаря ему. Все это было давным-давно.

Милый Ладди. Он всегда встречал поезд или самолет, когда я возвращалась из Голливуда. Отвозил меня в Фенвик или Хартфорд. Мы жили врозь. Потом развелись. На Юкатане, в Мексике. Я не считала, что развод принесет нам какую-то пользу, но мне думалось, что он расставит все по своим местам.

Ладди снял другую квартиру. Он оставался по отношению ко мне максимально доброжелательным.

Трудно поверить, но в начале 1941 года, когда я подружилась со Спенсером, он сказал мне: «Почему ты эксплуатируешь Ладди? Почему ты не перестанешь использовать его?!»

Пришлось задуматься над этими словами. Ведь в своих действиях я всегда руководствовалась только эмоциями. И перестала обращаться с просьбами к Ладди.