Вейская империя (Том 1-5) - Юлия Латынина

Но главное чудо было такое:

В десяти государевых шагах от столице в деревне жил крестьянин Лахут Медный Коготь. Медным Когтем его известно за что прозвали. Еще в молодости, когда у него не было этого прозвища, и был он голь перекатная, сделал он себе в лесу расчистку. Община расчистку отобрала и разделила по справедливости. С годами Лахут забрал большую власть, пол-деревни пошло ему, как говорится, в приемные отцы. А приемный отец - это вот что такое: продать землю нельзя, а отдать приемному сыну - можно. Есть, впрочем, и другие способы.

Лахут потребовал расчистку обратно. Началась склока. Расчистка как-то заросла в пастбище, и Лахут послал туда работника пасти телят. Год работник Лахута пас там телят, а потом как-то утоп. Лахут на это ничего не сказал, а послал другого работника, очень дюжего. Этот работник тоже год пас телят, а потом его нашли с расколотой головой. Третьим вызвался пасти племянник Лахута, и Лахут добыл ему меч и рогатое копье. Прошел год: что ты будешь делать, заколдованное место, опять сгиб человек! В деревне все сходились на том, что тот, первый работник, был человеком жадным до богатства и поэтому, утонув, обратился в злого духа и стал губить прочих. Это с корыстолюбцами обыкновенная история.

Лахут, будучи другого мнения, повздыхал и поехал в столицу. В столице ему не понравилось: навоз течет бесполезно в реку, шум, гам, перекупщики торгуют на рынке втрое дороже, чем покупают у Лахута. Лахут долго ходил, везде подносил на "кисть и тушечницу". Наконец его свели с одним чиновником, и Лахут изложил свое дело:

- Убили племянника, а до этого - двоих работников. И я знаю, кто, потому что на убийцу в это время бросилась собака и вырвала клок из штанов. Он заколол собаку, но клок из штанов остался в ее пасти. А он так до сих пор и ходит, оторванный, потому что других штанов у него нет, а пришить - лень.

Чиновник велел прийти через день. Лахут пришел через день. Чиновник выпучил глаза и заорал:

- Ах ты бесчувственная тварь, стяжатель! Да как ты смел зариться на общинную расчистку! Здесь тебе не деревня, где ты помыкаешь людьми, как хочешь, а столица! Вот я тебя упеку! У племянника твоего был меч в личном пользовании - за такие вещи наказывают всю семью преступника, не считая детей во чреве матери! Притом про клок из штанины ты мне все наврал, и я так думаю, что, в случае чего вся деревня покажет, что ты этому оборванцу сам подарил дырявые штаны, стало быть, и племянника сам убил... не поделили, чай, чего...

У Лахута глаза стали треугольные от ужаса. А чиновник распинался целый час и так напугал деревенского богача, что Лахут ему отдал все, что взял с собой и еще посулил каждый месяц присылать по головке сыра, лишь бы закрыли дело. Лахут вернулся на постоялый двор, стал пить чай на дорогу и плакать. Вдруг видит, - входят в харчевню трое.

- Что, - говорит самый старший, - и на тебя, хармаршаг, нашлась управа?

"Хармаршаг" значит "сын тысячи отцов". Раньше так называли государя, а теперь богатея. Лахут поглядел на старшего и говорит:

- Сколько у меня отцов, это не твое дело, разбойник, а ведь и у тебя их было немало: один обтесал ноги, другой руки, третий уши, - и все, видать, хозяйствовали в спешке.

А что этот человек - разбойник, Лахут сразу угадал по выговору, да еще прибавил:

- Ты, чай, клеймен, что повязку носишь!

- А ты, - заухал разбойник, - степенно ходишь, чтоб на подметках дырок не разглядели!

- Тут будут дырки на подметках, - разозлился Лахут, - тут чиновники и без штанов оставят, да еще спасибо велят сказать.

- А какая твоя беда? - спросил Лахута второй человек.

Лахут взглянул, и этот второй ему как-то необыкновенно понравился: молодой чиновник, платье потрепанное, но чистое. Лицо нежное, прозрачное, верхняя губка как-то припухла, глаза карие, большие, чуть испуганные, брови изогнуты наподобие ласточкина крыла. Лахут горько заплакал и все рассказал: и как убили племянника, и как в одной управе чиновник взял у него деньги, усадил на лавочку, велел ждать - и пропал с деньгами бесследно, и про того чиновника, которому обещал головку сыра. Вздохнул и посетовал, что корыстолюбивые чиновники обманывают государя и народ. А клейменый подмигнул спутнику да и спрашивает:

- А сколько ты мне, хармаршаг, дашь, если я сведу тебя с государем?

Деревенский богач рассердился:

- Куда тебе, висельник, до государя!

- Не твое дело, - говорит клейменый, - я, может, ходы знаю.

Лахут дал ему десять желтеньких, разбойник нанял на рынке какую-то бочку и провез в бочке Лахута во дворец. Спутники клейменого куда-то пропали. Вот Лахут вылезает из своей бочки: дивный мир! Хрустальные фонари сияют, как тысячи солнц, колеблются невиданные цветы и травы, по лугам гуляют заводные павлины. Клейменый тащит Лахута по пестрой дорожке, а Лахут не знает, на том свете он или на этом. Вот они обогнули беседку, похожую на тысячелистый цветок, Лахут глядит - за беседкой огромный пруд, на берегу пруда гуляет черепаха из золота, над черепахой растет золотое дерево, а к дереву идет государь со свитой: одежды так и плывут по воздуху, на лице - рисовая маска.

"Распуститесь", - говорит государь, и на золотом дереве распустились цветы. "Созрейте", - говорит государь, - цветы пропали, на ветвях повисли золотые яблоки.

Государь взял в руку яблочко.

- Какая твоя беда, - спрашивает Лахута.

Тут старик повалился ему в ноги и заплакал:

- Ах, государь, бес меня попутал! Я думал, мне голову морочат, а теперь вижу - настоящий государь! Как соврать? Сто полей - и все государевы! Я великий грешник! И расчистку я обманом отобрал, и племянника убил! Тот чиновник верно угадал: только штанов я не дарил, а выдрал клок загодя и повесил так, чтоб непременно стащили! А отчего все? Оттого, что рынок близко, растет бесовство, сводит покупателей с продавцами! Государь! Запрети рынок, - не вводи народ во искушение!

Тут уж многие среди придворных заплакали. С этой-то историей Лахут и вернулся в деревню. Государь простил ему преступление. Землю Лахут всю раздал, переродился совершенно, посветлел, сам в город не ездил и другим заказал. Из деревенского богача стал деревенским святым.

Мы с этим Лахутом еще встретимся.

Из-за указа о харайнском канале секретарь Нана, Шаваш, не знал передышки, и ему не то что до сводок о чудесах, - до девиц и вина, и до тех не было дела.

В третий день, покончив с указом и побывав у нужных людей, Шаваш выхлопотал себе пропуск и отправился в главный архив ойкумены, именуемый Небесной Книгой, и расположенный в северном округе дворца.

Площадь перед дворцом истекала потом и зноем, праздный народ расхватывал амулеты и пирожки, скоморохи на высоком помосте извещали, что сейчас будет представление "Дела о подмененном государе".