Антология исторического детектива-18. Компиляция. Книги 1-10 (СИ) - Хорватова Елена Викторовна
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Спасибо…» — пролепетал Некрасов. — «Но… пиво? Почему пиво?»
— Обойдетесь и пивом, — отрезал я. — И вообще: пора приводить себя в порядок! Вы что же: до конца своих дней решили топить себя в алкоголе? Ну так будьте уверены: ваши дни закончатся раньше, чем вы полагаете.
«Возможно, было бы и неплохо».
— Чепуха. Вашим несчастьям пришел конец.
«Боюсь, они только начинаются».
— С чего бы?
«Если подумать… осознать…»
— Да бросьте вы это слюнтяйство! Хватит! Я вам, конечно, сочувствую и всякое такое, но не испытывайте мое терпение: ненавижу нытиков!
Некрасов облизнул растрескавшиеся губы и ничего не ответил. Прошла минута. В прихожей вновь послышался топот, а затем в гостиную ввалился бегавший за пивом надзиратель. За один только его вид он мог бы угодить под стражу: представляю, как удивлялись прохожие, видя полицейского с пивными бутылками в руках!
— Держите. — Я принял одну из бутылок, откупорил ее и протянул Некрасову.
Борис Семенович начал пить: жадно, быстро, взахлеб. Бутылка опустела в считанные секунды.
— Полегчало? Ну, рассказывайте!
Он вновь облизнул губы: теперь уже влажные, а не растрескавшиеся. Зелень и синева начали медленно уходить с его лица. Глаза — уж извините за тавтологию — буквально на глазах из красных стали превращаться в самые обычные: в тусклом свете трудно было определить их цвет, но мне показалось, что они от природы — серые. В общем, бутылка оказалась весьма функциональной, правда, ждать от нее устойчивого эффекта не приходилось: все-таки пиво — не тот напиток, которым следует опохмеляться. Но, господа, поймите меня правильно: если я не хотел, чтобы Некрасов прямо передо мной и в считанные минуты напился до нового бесчувствия, выбирать не приходилось — только пиво и ничего крепче.
Полагаю, Некрасов и сам понимал, что испытываемое им облегчение — ненадолго. Он с тревогой посмотрел на руки надзирателя и мысленно сосчитал остававшиеся в них бутылки. Подсчет вселил в него определенную надежду, и он заговорил о деле.
«В тот вечер, когда мне сообщили о произошедшем с братом несчастье, я был и без такого известия на взводе: с самого утра всё как-то не заладилось, шло не так, вываливалось из рук. Когда мне позвонили из полиции и пригласили следующим утром явиться для опознания брата, нервы мои окончательно сдали. Я, каюсь, грешным делом напился… Нет-нет, господин Чулицкий! Не смотрите на меня так: я не был ни пьяницей, ни даже просто выпивохой — ничего подобного. Но — не сдержался. Да и как мне было сдержаться? В неделю… ладно — чуть больше — я потерял двух единственных родственников: дядю, с которым всегда был в наилучших отношениях, и двоюродного брата, пусть и не родного, говоря-то строго, но с измальства своего и потому куда более близкого мне, чем мог бы им быть даже родной!»
— Стоп! — оборвал я Некрасова. — Что значит — не родного?
«То и значит, — ответил Некрасов. — Неродной он мне по крови. Он — сын дядиной жены. От ее первого брака».
— Ах, вот оно что!
«Да, именно так».
— Ну что же: вот и еще одно объяснение произошедшему… продолжайте!
Во взгляде Некрасова появился вопрос, но я этот вопрос проигнорировал:
— Продолжайте, продолжайте: все пояснения — потом!
Он продолжил:
«В общем, напился я, причем изрядно. Крепко. Домой меня доставили… нет: приволокли — воспоминания об этом у меня отрывочные, но помню, что кто-то волок меня под руки. Позже выяснилось, что это были официант из ресторана и взятый им извозчик. Влетело мне все это в копеечку, но сожаления ко мне так и не пришли: нечто совершенно другое завладело моим разумом!»
— Еще одно уточнение, — я вновь перебил Некрасова. — Где вы жили тогда?
«Здесь же, конечно. Где же еще?»
— Так, стало быть, эту квартиру вы занимаете давно?
«Сколько себя помню».
— То есть? Вы здесь родились?
«Родиться-то, конечно, — Некрасов улыбнулся, — я родился не здесь: в деревне. Но большую часть жизни провел — и проведу, очевидно — именно в этой квартире».
— Родительская?
«Дом принадлежит моей бабушке».
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})— Вот как! — я обвел взглядом ужас до какой степени загаженное помещение: этот вопрос — почему домовладелец был так снисходителен к своему квартиросъемщику — тоже прояснился. — А где она сейчас?
«В деревне. Она давно уже не выезжает и в город практически не наведывается».
— Так это вы о ее деревне говорили?
«Ну, да…»
— Понятно. А что же ваши родители?
«Умерли, когда мне было двенадцать лет».
— Как именно умерли?
«Ничего особенного, если, конечно, так можно сказать о смерти отца и матери. Они погибли в одночасье, оба, в крушении на железной дороге. Вы, конечно, знаете о кукуевской катастрофе? — вот в ней они и погибли».
Я вздрогнул и пристально посмотрел на Некрасова: странный он все-таки человек, раз может так спокойно — да еще и с эпитетом «ничего особенного» — говорить о смерти своих родителей при таких ужасных обстоятельствах[394]!
Вероятно, Некрасов понял, о чем я подумал, и сделал попытку оправдаться:
«Происшествие, конечно, страшное, спору нет. Но что вы хотите от ребенка? Не мог я тогда испытывать сильных чувств при мысли о смерти, какой бы она ни была. А сейчас я сам оказался в положении, которое в тысячу крат страшнее. По сравнению с ним, естественно, что смерть родителей представляется мне вполне обыденной!»
— Ладно. — Я не стал вступать в пререкания. — Давайте о том, что приключилось с вами.
«Хорошо. Но прежде — позвольте мне еще бутылочку…»
Я кивнул надзирателю, и он передал Некрасову бутылку. На этот раз Борис Семенович открыл ее самостоятельно и пить в три горла не стал. Отхлебнув немного, он зажал бутылку в ладонях и, сгорбившись к коленям, заговорил:
«Очнулся я, надо полагать, глубокой ночью: было совершенно темно, даже свет придомового фонаря едва-едва проникал в спальню… беда с этим газовым освещением! Да и качество газа, говорят, не самое лучшее. Экономят в Обществе столичного освещения… сволочи[395]!»
— Не отвлекайтесь.
«Да, конечно…» — Некрасов сделал еще глоток и снова зажал бутылку в ладонях. — «В общем, было темно, как в той пещере: свет где-то хотя и мерцал, но светло не было. Я лежал на кровати в собственной спальне, что было уже хорошо, но чувствовал себя отвратительно. Очень хотелось пить. Во рту — извините за подробность — была настоящая помойка. Казалось, если я немедленно не сделаю глоток воды, то уже никогда не оправлюсь! Но вместе с тем и встать казалось невозможным: руки и ноги налились свинцовой тяжестью, в голове мутилось, тело покрылось холодной испариной… Пересилив себя, я все-таки сполз с кровати на пол и — едва ли не на четвереньках и уж точно — придерживаясь за стены — побрел в кухню, где надеялся найти сельтерской или что-то подобное. До кухни я дошел. И воду нашел. И даже успел выпить немного из наспех открытой бутылки. А дальше… всё! Дальше — случилось это!»
Борис Семенович замолчал. Его лицо побледнело. Бутылка в задрожавших руках начала мелко и быстро позвякивать о какую-то железку: возможно, о пуговицу или застежку.
— Это? Что — это?
«Появился призрак».
— Где? Как? Откуда? — я сыпал вопросами, требуя подробностей.
«В кухне. Почти прямо передо мной. Как — не знаю… ну как появляются призраки? Откуда они появляются? Мне-то откуда знать?»
— Но что конкретно произошло? Что вы увидели?
«Я пил. И вдруг услышал покашливание…»
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})— Покашливание?
«Да, у себя за спиной».
— И?
«Бутылку я сразу уронил. Волосы на моей голове тоже сразу встали дыбом…»
— Вас так напугало простое покашливание?
«О, нет, господин Чулицкий! — Некрасов горько усмехнулся. — Совсем не простое! Видите ли, я сразу его узнал!»
— Ну! — я уже понял.
