Warhammer: Битвы в Мире Фэнтези. Омнибус. Том I (ЛП) - авторов Коллектив

— Тогда пойдем ко мне, Зигмар, — предложила Равенна. — Я помогу тебе уснуть, и утром ты проснешься новым человеком.

— Правда? И как же ты сотворишь это чудо? — спросил Зигмар, следуя за ней к выходу.

— Увидишь, — улыбнулась девушка.

Когда Зигмар откинулся на спину, тело его блестело от пота. Равенна положила руку ему на грудь, а ногой обвила бедро. Темные волосы разметались по убранной шкурами постели. Зигмар чувствовал аромат розового масла, которым она натерла кожу.

Огонь в очаге едва горел, но в комнате было тепло и комфортно.

Зигмар улыбнулся, чувствуя, как к нему подкрадывается приятная дремота. Вино и объятия Равенны успокоили тревоги и отогнали мирские заботы, казавшиеся теперь чем-то далеким.

Пальчики Равенны пробежали по его груди, и Зигмар погладил волосы цвета ночи, а между тем события прошлых дней уносило прочь, они переставали давить на него. Ему очень хотелось узнать об отце и воинах унберогенов, но, как любил говорить Эофорт, «если бы мысли были конями, то люди разучились бы ходить».

— О чем ты думаешь? — мечтательно шепнула Равенна.

— О сражении на севере, — ответил Зигмар и тут же вздрогнул, потому что Равенна ущипнула его.

А потом сложила руки у него на груди и оперлась подбородком на предплечье, с лукавой улыбкой глядя на него.

— И зачем ты это сделала? — поинтересовался Зигмар.

— Когда женщина спрашивает, о чем ты думаешь, на самом деле она не ждет честного ответа.

— Правда? А чего же она ждет?

— Она хочет, чтобы ей сказали, как она прекрасна и как сильно любима.

— Ах вот оно что! Почему же прямо не спросить об этом?

— Если приходится спрашивать прямо, то это совсем не то, — заметила Равенна.

— Но ты действительно прекрасна, — сказал Зигмар. — Нет никого красивее тебя на землях от западного океана до Краесветных гор. Я действительно тебя люблю, и ты знаешь об этом.

— Тогда скажи.

— Я тебя люблю. Всем сердцем.

— Вот и отлично, — улыбнулась Равенна. — Теперь мне лучше, а когда мне становится лучше… то и тебе лучше.

— Не будет ли эгоистично с моей стороны просто говорить тебе то, что ты хочешь услышать, чтобы мне самому потом стало лучше?

— Разве это имеет значение? — Голос Равенны стал тише, потому что веки ее уже слипались от усталости.

— Нет, — улыбнулся Зигмар. — Думаю, что нет. Я просто хочу, чтобы ты была счастлива.

— Тогда расскажи мне о будущем.

— О будущем? Любовь моя, я не провидец.

— Да нет, просто расскажи, чего ты ждешь, — прошептала Равенна. — Не надо говорить о великих мечтах и Империи, просто расскажи о нас.

Зигмар крепче обнял Равенну и закрыл глаза.

— Ну так вот, — начал он. — Я стану королем, а ты будешь моей королевой, самой любимой женщиной на земле.

— В этом радужном будущем у нас будут дети? — тихонько пробормотала Равенна.

— Несомненно. В конце концов, нужен же королю наследник. Наши сыновья будут сильными и храбрыми, а дочери — почтительными и прелестными.

— И сколько же у нас будет детей?

— Столько, сколько захочешь ты, — пообещал Зигмар. — Среди унберогенов наследники Зигмара станут самыми красивыми, гордыми и отважными.

— А мы? — шепотом спросила Равенна. — Что ждет нас?

— Нас ждет счастливое мирное будущее, мы будем жить долго и счастливо, — ответил Зигмар.

По лицу Герреона текли слезы, и он чуть ли не бегом влетел во тьму Брокенвалша. Пришел конец прекрасным сапогам из мягчайшей лайковой кожи: в них через край хлынула вода вперемешку с черным илом. Все дальше и дальше он пробирался вглубь мрачного и унылого болота.

У самой земли клубился туман, Моррслиб заливала болота изумрудной зеленью призрачного света. В тумане плавали огоньки, похожие на горящие свечи, но даже в своем нынешнем состоянии Герреон понимал, что идти на этот свет не стоит.

В болотах Брокенвалша полно трупов тех, кого заманили болотные огни, завели на погибель в простиравшиеся вокруг Рейкдорфа топи.

Герреон вцепился в рукоять меча, и ярость разгорелась пуще прежнего, когда он представил себе Зигмара, предающегося разврату с сестрой в его собственном доме. Когда они заявились вдвоем, Герреон как раз точил меч, и ему пришлось улыбнуться, постараться сдержаться, чтобы не заколоть сына короля прямо там.

Герреон вздрогнул, когда Зигмар вздумал положить руку ему на плечо, и полыхнувшая в глазах ненависть чуть было не выдала его.

В каждом их слове читались похотливые желания, и, хотя Зигмар и Равенна просили Герреона отужинать с ними, он извинился и сбежал во тьму еще до того, как огонь очага успел осветить его истинные чувства.

Герреон поскользнулся на краю пруда, вновь зачерпнув сапогами болотной грязи, и упал на колени. Ладони окунулись в вонючую жижу, и, когда он вгляделся в воду, с лица закапали черные слезы.

На поверхности пруда виднелось его лицо, искаженное движущейся водой. У Герреона перехватило дыхание, когда он заметил над своим плечом луну, отражение которой по непонятной причине было неподвижным.

Герреон достал из воды руки — пальцы покрывала тонкая пленка маслянистой черной жижи. В ночной темноте она выглядела совсем как кровь, и он стряхнул эту мерзость.

— Нет… пожалуйста… — прошептал он. — Я не могу!

Лунный свет освещал высокое растение на краю пруда. Герреон оторвался от созерцания воды и перевел взгляд на него. Стебли венчали плоские соцветия с огромным количеством крохотных белых цветков. От растения исходил тошнотворный запах, и с тяжелым сердцем Герреон узнал болиголов — одно из самых ядовитых растений этих мест.

Налетел ветерок, и на какое-то мгновение Герреону показалось, что болиголов кивает, манит его к себе. Пока он смотрел на растение, стебель согнулся, а потом надломился — и из полой трубки выступил и закапал маслянистый сок.

Герреон поднял лицо к темному небу. На него сверху глядела луна, холодная, безжалостная и враждебная.

Считалось, что смотреть в глубины злой луны даже недолго — не к добру, ибо Темные боги видят сердца людей, которые поступают столь опрометчиво, и насаждают в них семена зла.

Когда Герреон вглядывался в изменчивый свет, ему показалось, что он видит два мерцающих ока, неописуемо прекрасных и жестоких.

— Кто ты? — крикнул он в темноту.

Бездонные озера глаз сулили мрачные чудеса и неизмеримые познания, и Герреон вдруг ясно понял, что нити судьбы были сплетены задолго до его рождения и протянутся после его смерти.

Он встал и через пруд двинулся к поникшему болиголову.

— Вот и славно, — сказал Герреон. — Если невозможно избежать уготованной мне судьбы, значит, нужно следовать ей.

Глава десятая

Алая заря

Солнце встало среди золотистых облаков. Лучи света заиграли на бронзовых доспехах норсов, и казалось, что лесистый горный хребет объят пламенем. Грозные северяне, выстроившиеся на склонах широкого скалистого горного кряжа, стучали топорами по щитам, из их глоток вырывались жуткие боевые кличи.

Бьёрн верхом сидел у подножия хребта, с ним рядом был Альвгейр и личная стража — Белые волки, как их прозвали. На ледяном ветру, дующем с севера, трепетало знамя с изображением волка, слева и справа на фоне выстроившейся армии в вышине развевались знамена королей-побратимов Бьёрна.

Оглядев ряды воинов, король унберогенов с гордостью признал, что его бойцы, без сомнения, самые грозные и величавые. Вооруженные копьями мужи ждали приказа к наступлению, и соплеменники Бьёрна ответили на боевой клич норсов ничуть не менее грозными воинственными криками.

Дикари-черузены повернулись к норсам спиной и показали им голые задницы, а талеутенские всадники с пренебрежением проскакали галопом под носом у врага.

Высок был дух войска, а ледяной ветер жрецы Ульрика расценили как добрый знак — благословение бога зимы и предзнаменование победы.

Бьёрн повернулся к Альвгейру. Отполированные доспехи славного Рыцаря-Защитника сияли, словно золото. С поднятым забралом неподвижно сидел маршал племени унберогенов подле своего короля, но Бьёрн углядел напряженность в его лице, чего раньше никогда не замечал перед боем.

— Тебя что-то волнует? — спросил Бьёрн.

Альвгейр посмотрел на короля и покачал головой:

— Нет, я спокоен.

— А мне кажется, что ты нервничаешь.

— Мы сейчас начнем сражение, и я должен защищать короля, который готов ринуться в самый тяжелый бой, даже не думая о том, как бы выжить, — сказал Альвгейр. — Такое кого угодно обеспокоит.