Хогбены, гномы, демоны, а также роботы, инопланетяне и прочие захватывающие неприятности - Генри Каттнер

Другое любопытное обстоятельство — он совершенно был лишен волос. Плешивость — довольно обычное явление, но человек, настолько лишенный волос, вообще не выглядел лысым. Его голый череп казался классическим по своему совершенству, и волосы выглядели бы анахронизмом на совершенной изогнутости его головы. Большой вред был нанесен ребенку 40 лет назад, но из-за плаща счастья причинили его торопливо и небрежно, так что прекрасной формы уши, плотно прижатые к благородному черепу, отличные линии челюсти и шеи, оставались линиями Харкеров, несмотря на все изменения.

Толстая шея, исчезавшая в кричащем алом костюме, была не харкеровской. Ни один Харкер не оделся бы с ног до головы в алый бархат, даже на карнавал, не надел бы позолоченный пояс с позолоченными ножнами. И все же, если бы Харкер надел когда-либо этот костюм, он выглядел бы именно так.

С толстым телом, с бочкообразной грудью, несколько раскачивающийся во время ходьбы, — тем не менее была в Сэме Риде кровь Харкеров, все время прорывавшаяся наружу. Никто не мог сказать, как и почему, но Сэм Рид носил одежду и двигался с уверенностью и элегантностью, несмотря на приземистость, которая так презиралась в низших классах.

Бархатный рукав сполз с его протянутой руки. Он стоял неподвижно, согнув руку, глядя на женщину сузившимися стальными глазами на румяном лице.

Спустя мгновение, повинуясь импульсу, который она не смогла бы назвать, женщина улыбнулась снисходительной улыбкой. Движением плеча она отбросила рукав и вытянула стройную руку с толстыми золотыми кольцами, насаженными у основания на каждый палец. Очень нежно она положила ладонь на руку Сэма Рида и сделала шаг к нему. На его толстой руке, поросшей рыжими волосами, где переплетались тугие мускулы, ее рука казалась восковой и нереальной. Она почувствовала, как при ее прикосновении напряглись его мышцы, и улыбка ее стала еще снисходительнее.

Сэм сказал:

— Когда я в последний раз видел вас на карнавале, ваши волосы не были черными.

Она искоса взглянула на него, не потрудившись заговорить. Сэм, не улыбаясь, смотрел на нее, рассматривая черту за чертой, как будто это был портрет, а не живая женщина, оказавшаяся здесь лишь по капризу случая.

— Они были желтыми, — наконец решительно сказал он. Теперь воспоминание прояснилось, вырванное из прошлого в мельчайших деталях, и поэтому он понял, как сильно был поражен в детстве. — Это было… тридцать лет назад. В тот день вы были тоже в голубом. Я хорошо это помню.

Женщина без всякого интереса сказала, повернув голову так, будто разговаривала с кем-то другим:

— Вероятно, это была дочь моей дочери.

Это потрясло Сэма. Конечно, он хорошо знал о долгоживущей аристократии. Но ни с кем из них раньше не разговаривал непосредственно. Для человека, который считает свою жизнь и жизнь всех своих друзей десятилетиями, встреча с тем, кто считает жизнь столетиями, производит ошеломляющее впечатление.

Он рассмеялся — редким, коротким смешком. Женщина повернула голову и взглянула на него со слабым интересом: она никогда раньше не слышала у представителей низшего класса такого смеха — смеха самоуверенного, равнодушного человека, довольного собой и не заботящегося о своих манерах. Многие до Кедры Уолтон находили Сэма очаровательным, но мало кто понимал, почему. Кедра Уолтон поняла. Это было то самое качество, в поисках которого она и ее современники навешивали варварские украшения, протыкали уши и распевали воющие кровожадные баллады, которые для них были лишь словами, — пока. Это была жизнеспособность, жизнестойкость, мужество, утраченные людьми в этом мире.

Она презрительно взглянула на него, слегка повернула голову, так что каскад черных локонов скользнул по плечам, и холодно спросила:

— Ваше имя?

Его рыжие брови сошлись над носом.

— Незачем вам знать, — ответил он с намеренной грубостью.

На мгновение она застыла. Потом как будто горячая волна прокатилась по ее телу, по мышцам, нервам, расслабляя тело, разгоняя холодок отчужденности. Она глубоко вздохнула, ее украшенные кольцами пальцы скользнули по рыжим волосам на его руке.

Не глядя на него, она сказала:

— Можете рассказать мне о себе — пока не наскучите.

— Вам легко наскучить?

— Очень.

Он оглядел ее сверху вниз. То, что он видел, ему нравилось, и он подумал, что понимает ее. За 40 лет жизни Сэм Рид накопил немалые знания о жизни башен — не только об обычной жизни, которая видна всем, но и о тех скрытых, темных методах, которые использует раса, чтобы подхлестнуть гаснущий интерес к жизни. Он решил, что сможет удержать ее интерес.

— Идемте, — сказал он.

Это был первый день карнавала. На третий и последний день она впервые намекнула Сэму, что эта случайная связь может не прерваться с концом карнавала. Он был удивлен, но не обрадован. Во-первых, существовала Розата. А во-вторых… Сэм Рид был заключен в тюрьму, из которой никогда не сможет вырваться, но он не согласен на кандалы в своей тюремной камере.

Повиснув в невесомости пустой тьмы, они следили за трехмерным изображением. Это удовольствие было чрезвычайно дорого. Оно требовало искусных операторов и по крайней мере один управляемый роботом самолет, снабженный специальными длиннофокусными объективами и телевизором. Где-то далеко над континентом Венеры висел самолет, сфокусировав внимание на происходящей внизу сцене.

Зверь боролся с растением.

Он был огромен, этот зверь, и великолепно вооружен для борьбы. Но его огромное влажное тело было покрыто кровью, струившейся из ран, нанесенных ветвями с саблеобразными шипами. Ветви хлестали с рассчитанной точностью, разбрызгивая капли яда, который блестел во влажном сыром воздухе. Звучала музыка, импровизируемая таким образом, чтобы соответствовать ритму схватки.

Кедра коснулась клавиши. Музыка стихла. Самолет парил где-то далеко над битвой, импровизатор неслышно перебирал кнопки. Кедра в темноте со слабым шелковым шелестом волос повернула голову и сказала:

— Я ошиблась.

Сэм хотел досмотреть конец схватки. Он нетерпеливо и резко спросил:

— В чем?

— В вас. — В темноте его щеки слегка коснулся палец. — Я вас недооценила, Сэм. Или переоценила. Или и то и другое.

Он покачал головой, чтобы избежать прикосновения пальца. Протянул в темноте руку, провел по гладкой закругленной щеке и углубился в черные волосы. Ухватился за золотое кольцо, сжимавшее волосы, и грубо потряс из стороны в сторону. Волосы мягко касались его руки.

— Довольно с вас, — сказал он. — Я не ваш любимый щенок. Что вы имели в виду?