Пока смерть не разлучит нас - Галина Романова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Грибов заставлял Викторию вспоминать все, любые детали, мельчайшие подробности, а он слушал. Слушал и наблюдал за ней.
Ему нравилось в ней все. Как она говорит, как поправляет волосы, как смотрит на него с болью и надеждой, не оправдать которую он не имел права. Как встает из-за стола и снова идет к плите, чтобы подогреть без конца остывающий чайник. Раза четыре подогревала, чтобы Грибов невесть откуда взявшуюся жажду утолить мог.
А ведь не было никакой жажды, если честно. И любителем чая Грибов никогда себя не считал. Мог на работе одним пакетиком пару раз воспользоваться, не брезговал. Опять же лучше, чем пустой кипяток гонять, а бежать в магазин не всегда с руки.
Жажды не было, его сегодня запотчевали чаем этим, но он все равно четыре кружки у Виктории махнул, вынуждая ее вставать из-за стола и идти к газовой плите.
Она шла, а он с удовольствием смотрел на то, как она идет, как забрасывает волосы на спину, потому что они постоянно сползали ей на лицо и мешали газ зажечь. Как путается в полах длинного халата, смущается и нервничает от этого. Как подливает воды в чайник, ставит его на огонь, потом возвращается к столу, снова неловко путаясь в длинных полах.
Может, и глупо, но ему эта неторопливая незамысловатость движений жутко нравилась. Подумаешь, чайник поставила вскипятить, волосы поправила, обыденное же дело, а он млел. И уходить ему никуда не хотелось. Вызывать такси, прощаться у порога, кивать с серьезным казенным лицом и говорить, что если она что-то вспомнит, то непременно должна… И если вдруг что-то ей понадобится, он всегда рад… А когда возникнет в ней у них необходимость, пускай уж она будет любезна по первому зову и все такое…
Все это говорилось им прежде неоднократно, эту скороговорку он за многие годы работы выучил наизусть. Но уходить все равно не хотелось.
– Наверное, мне пора, – вставил он вдруг в пространную тираду о возможно грозящей ей опасности, потому что запутался в своих же словах и понял неожиданно, что, может быть, не так уж и не прав. – Надо бы вызвать такси.
Уходить не хотелось, черт побери!
От нее, с ее растерянностью и непониманием: и чего это он вдруг к ней на ночь глядя пожаловал, если днем виделись и говорили очень подробно. Пусть так, но все равно он бы еще посидел.
И из дома ее уходить тоже не хотелось. Это снаружи он ему серым и неуклюжим показался, на фоне хмурого неба. Внутри все оказалось не так. Внутри оказалось тепло и уютно, невзирая на притаившуюся по углам печаль. Чайник посвистывал, поигрывая крышкой. В плетеной корзинке в центре стола круглые булочки в розовой помадке. Настенные часы с бегущей секундной стрелкой. Мягкие складки тяжелых портьер, занавесивших их от всего мира. И если бы не этот портрет…
Грибов спиной к нему уселся, а все равно присутствие чужое чувствовал. И какое-то робкое еще, неоформившееся чувство вины. Он ведь снова забросил заниматься причинами его смерти, так? И тот список, что она ему вручила, так и остался до конца не охваченным. Счел, что разобрался уже. Все чушь, ерунда, и никаких причин, кроме неуравновешенной психики, умереть у этого парня не было.
И тут вдруг, когда Виктория в очередной раз подливала ему в чашку кипятка, он сказал:
– Я все равно дойду до конца, Вика. Я обещаю вам.
Она сразу поняла, о чем он, и кивнула. Говорить ничего не стала и на портрет тут же глянула тайком от Грибова. Но он все равно заметил…
– Наверное, мне пора, – повторил он и стал нехотя выбираться из-за стола.
А чего он ждал, собственно? Что она сейчас станет его оставлять у себя, за рукава цепляться? Скажет, что поздно уже и что такси в их края не ездят? Она же не скажет так? Не скажет. И тогда Грибов решил все это сам сказать за нее. Уже до вешалки дошел и за курткой своей потянулся, как вдруг:
– Вика, а вы не постелите мне где-нибудь, чтобы мне не возвращаться домой так поздно? Как представлю сейчас, что придется на остановке торчать и транспорт ждать…
– Да вы его и не дождетесь. Последний автобус уже ушел, – она глянула на часы и неуверенно пожала плечами. – Раз вы так считаете…
Но не говорить же обо всем этом сейчас Елене, которая прищурилась в своем углу и смотрит на него, смотрит и откровений ждет. Ага, как же, щас прямо все он и выложил! И про чай, который, кажется, до сих пор в желудке плещется, и про то, что на ночлег напросился, и про то, как потом полночи слушал шаги Вики на втором этаже и пытался угадать, что она сейчас делает там, в своей спальне.
Она и правда ему на первом этаже в кухне постелила, тут Ленка снова оказалась права. И утром завтрак ему приготовила, деловито приговаривая, что начинать день голодным мужчине вредно. И Грибов, тот самый Грибов, который ничего, кроме яиц и кофе с бутербродами, на завтрак не употреблял никогда, сидел и послушно черпал из глубокой фарфоровой тарелочки манную кашку. И ему опять, кажется, это нравилось, хотя он и вкуса почти не чувствовал. И какао потом с булкой, с которой розовая помадка куда-то странным образом испарилась, пил. Хотя не пил его с детства и всерьез вообще к этому напитку не относился. Считал его забавой малолетних. А тут пил, и снова будто бы здорово…
– Я так думаю, что ты сам напросился, Грибов, – досадливо сморщилась Елена Ивановна. – Ты ведь у нас наглый. Если что задумал, то напролом прешь. Я угадала?
– Ну… – Он кивнул после паузы. – Ты молодец, Аль. Восхищен!
– Да ладно тебе, ты мне лучше расскажи, что узнать сумел, когда по ее соседям ходил.
Грибов подробно рассказал Елене все, что ему вчера удалось разузнать.
– Ого! Оказывается, у нас еще кандидатура на роль подозреваемого вырисовывается, – присвистнула Елена совершенно по-пацански. – Сизых-то этот, оказывается, не промах. И не прочь был за молодой вдовой приударить. Если при муже к ней клеился, то теперь, когда она одинокой стала, то…
– То Чаусов с Бобровым ему как кость в горле, – закончил за нее Грибов.
– Понятно… – Елена задумалась, потом потянулась к телефону, начала раздавать указания, закончив, подытожила: – Так, алиби Боброва – липа, алиби Сизых – под вопросом. Надо их сюда всех собирать, голубчиков, и работать, работать с ними. Дожмешь, Толя? Только еще раз прошу тебя: будь ты с этим Бобровым полояльнее. Не приведи бог, нажалуется куда-нибудь, от проверок потом не отобьешься. Сам же знаешь.
– Да знаю. Обещаю быть лояльным. – Он улыбнулся, прикладывая руку к сердцу. – Слышь, Аль, ну а ты как, одобряешь или нет мой интерес?
– К Мальиной?
– К ней.
– Мне-то что! – фыркнула Елена. – Только, Толя, готовься к длительной осаде, вот что я тебе скажу. Какие орлы вокруг нее грудились, всем от ворот – поворот. А тут опер какой-то.
– Я не какой-то, а самый лучший! – похвалил он себя с обидой.
– Самый лучший, а до сих пор в причинах смерти ее мужа не разобрался, – поддразнила она его. – Узнал, почему он с трех последних мест работы увольнялся? Нет? Вот, а говоришь, что лучший. А я ведь тебя просила, чтобы узнал. Ну, да ладно, не до того теперь. Меня уже за Чаусова с утра против шерсти знаешь как гладили! А доложить мне нечего, Толя. Если узнают, что я тебя послала копаться в причинах смерти самоубийцы, меня тогда точно уволят. Так что дожимай фигурантов, дожимай…
Не успела Елена договорить, как в дверь осторожно поскреблись. Именно поскреблись, а не постучали. Они переглянулись недоуменно, дежурный снизу не звонил и не докладывал, что к ним посетители, а тут вдруг кто-то под дверью топчется.
– Войдите, – пригласила Елена, с любопытством поглядывая на дверь, не дождалась ответной реакции и снова повторила: – Да входите же!
Дверь приоткрылась, и в кабинет протиснулась высокая худощавая женщина. Бледнолицая, светловолосая, весьма ухоженная, но так и не сумевшая обмануть свой возраст. Сорок, тут же навскидку определил Грибов, откинулся на спинку стула и спросил:
– Вы к кому?
– Мне нужен Грибов Анатолий Анатольевич. Это вы?
– Так точно, – кивнул он, игнорируя гневное движение Ленкиных бровей, обязывающих его сесть как положено. – С кем имею честь?
– Я Боброва. Маргарита Боброва. Я жена Николая Алексеевича, – скороговоркой представилась вошедшая и жалко улыбнулась.
Сейчас тоже начнет врать, решил тут же Грибов. Муж вчера необдуманно себе липовое алиби состряпал, жена теперь явилась исправлять ситуацию. Сейчас начнет городить про то, что соседи по старости да сослепу не рассмотрели, а Коля был на даче, был точно. И сын их, и его друзья могут это подтвердить.
С сыном и его друзьями работа всю ночь наверняка проводилась. Те в любом суде присягнут, что дядя Коля, папа приезжал, да не остался. И заехал он с другой стороны, потому-то его соседи и не видели. А они точно видели!
Конечно, врать сейчас начнет Маргарита. Она же не знала, что Грибов вчера, вместо того чтобы после работы на любимый диван упасть, по пригородам мотался. И соседей всех опрашивал. И даже дачу Бобровых по периметру всю обошел и рассмотреть сумел, что с заднего двора никакого подъезда нет. И не знала эта холеная женщина, что в другом месте видели ее преуспевающего мужа и тоже присягнуть смогут. И про безобразную скандальную сцену теперь Грибову все известно, так что…
