Неман! Неман! Я — Дунай! - Василий Агафонов

Наши штабы не сидели на месте. Стремительный темп наступления повлек за собою частую смену КП армии. С 20 по 31 августа, например, КП сменился одиннадцать раз, а с 1 по 13 сентября — семь. Особенно трудно было поддерживать в этих условиях проводную связь со штабами соединений.

24 и 25 августа, когда КП армии находился в Опришнице, а потом в Чиокани, проводная связь с корпусами отсутствовала, и все управление войсками обеспечивалось по радио и самолетами связи.

— Почему я лишен возможности говорить с командирами корпусов по телефону, а они со своими командирами дивизий имеют телефонную связь? — спросил меня недовольный командарм, только что вернувшийся из корпуса. — В чем дело, товарищ Агафонов?

Я знал, что можно соединить все провода перемычкой в начале и в конце линии и получить телефонную связь, но это было запрещено, так как затрудняло ремонт линий. Однако не все начальники соединений считались с запретом. К тому же линейные части, имевшие только конский состав, не могли своевременно маневрировать своими силами и средствами. Необходимо было придать ННСам телеграфно-строительные отделения для ремонта разрушенных постоянных линий, но у нас не было автотранспорта. Я не стал докладывать командарму, почему некоторые соединения так легко устанавливают телефонную связь, и только попросил его выделить в мое распоряжение шесть грузовых автомашин.

— Что же вы раньше молчали?

— Думал как-нибудь выкрутиться, да ничего не получается, товарищ командующий.

Трофименко тут же позвонил своему заместителю по тылу генерал-майору А. А. Кацнельсону, приказал выделить машины и обратился ко мне:

— Товарищ Агафонов, нужна связь со 104-м корпусом. — И после паузы добавил: — Телефонная связь.

Я вызвал командира 295-й кабельно-шестовой роты капитана Н. В. Черепанова и поставил ему задачу.

Вечером увидел Черепанова. Он шел понурив голову, никого не замечая.

— Капитан Черепанов! Молодцы! Вовремя восстановили связь. Генерал Трофименко доволен вашей работой… Да что с вами, капитан?

— Лейтенанта Матюшина убили, товарищ полковник, — глухо ответил Черепанов.

Взвод Матюшина строил линию. Дойдя до зоны минометного огня гитлеровцев, лейтенант приказал своему помощнику установить контрольно-телефонный пост, а сам с тремя бойцами, двинувшись вперед, занялся прокладкой телефонной линии. Усилился минометный огонь, но связисты продолжали работать. Матюшин был убит разорвавшейся миной, но его бойцы все-таки закончили работу и в срок установили связь.

— На чужой земле похоронили, вон там, — показал куда-то назад капитан Черепанов.

А через час позвонил из батальона связи заместитель командира по политчасти старший лейтенант Александр Николаевич Кураков и сообщил, что во время работ телеграфно-строительная рота попала сначала под минометный огонь, а потом под бомбежку. При бомбежке тяжело ранило командира роты капитана Василия Егоровича Тагасова.

— Как себя чувствует Тагасов?

— Плохо, отправлен в госпиталь, товарищ полковник.

— Кто принял командование ротой?

— Начальник штаба батальона капитан Сергей Иванович Иванов.

— Товарищ полковник! — раздалось за спиной, и я увидел через плечо бравого сержанта, каких обычно рисуют на плакатах вне боевой обстановки. Ладный такой, в аккуратненьких яловых сапогах и короткой гимнастерке, делавшей его еще шире в плечах. Сержант прямо впился своей вытянутой ладонью в висок.

— Товарищ Кураков, передайте комбату, завтра буду у вас. Вот-вот должны подойти машины. — Я положил трубку и повернулся к сержанту.

— Машины прибыли, товарищ полковник! — отчеканил он, сразу сообразив, о чем шел разговор.

— Сколько?

— Шесть штук, товарищ полковник.

— Хорошо, сержант. Давно воюете?

— Второй год, товарищ полковник.

— Значит, все время наступаете?

— А зачем отступать? — удивился сержант. — Это Гитлер пускай отступает, теперь его очередь.

— Верно. Пойдемте посмотрим машины.

Мы вышли во двор. Осень в Румынии была спокойной. Днем в низинах по-летнему припекало солнце и было тепло. По вечерам с Карпат веял прохладный ветерок, становилось знобко. Я поежился и пожалел, что не накинул шинель. «А вот сержант до первого снега температурных изменений не заметит», — с грустью подумал я.

В отдалении стояли машины, их ветровые стекла поблескивали в лунном свете, на капотах сидели водители. Машины были совершенно новенькие.

— Откуда такие красавцы? — спросил я сержанта.

— Водители?

— Машины.

— Машины какой-то буржуй запрятал у себя на складе. Мы случайно их обнаружили, и вот нас поощрили… Мы давно присматривались.

— А где же ваши собственные?

— Остались на дорогах войны, — торжественно констатировал сержант.

Теперь дело с проводной связью стало значительно лучше. По одному отделению из телеграфно-строительной роты придали ННСам, а тремя оставшимися машинами усилили роту подвижных средств связи полка. Вскоре строительство оси было закончено, телеграфно-строительные подразделения подошли к постоянной магистрали, ремонт и восстановление которой двинулись быстрыми темпами.

С неожиданными трудностями встретились радисты. Горы и лесные массивы оказывали экранирующее действие на прохождение радиоволн, «мертвые зоны» создавались даже в пределах радиуса надежного действия войсковых радиостанций. Особенно резко это сказывалось в ночное время. Радиосвязь, устойчиво работавшая днем, зачастую прекращалась с наступлением ночи.

Чтобы выйти из положения, мы иногда высылали в соединения промежуточные радиостанции или придавали им более мощные рации. Когда, например, штаб армии и 104-й стрелковый корпус оказались разделенными горным массивом Трансильванских Альп[8], решено было установить промежуточную радиостанцию. В назначенное время она не ответила на наш вызов, и мы с майором Сергеем Петровичем Аверьяновым срочно выехали к месту развертывания радиостанции.

С утра было солнечно, но к середине дня небо затянуло облаками, и сразу стало быстро темнеть. Мы пробирались по узким крутым дорогам. В горах приглушенно громыхали то ли оружейные выстрелы, то ли приближающиеся раскаты осеннего грома. На одном из склонов в зарослях потемневшего бука и граба одиноко белела глиняная хата. Сумерки все сгущались, того и гляди мог начаться дождь. Мы решили завернуть в хату.

Подъехали. Навстречу вышел старик румын. Ему наверняка было лет шестьдесят пять, но выглядел он еще очень крепким и держался довольно молодцевато.

— Прошу в дом, — пригласил с поклоном старик, сняв с головы потертую остроконечную меховую шапку. Во дворе нашелся небольшой стожок свежего сена, к нему сразу потянулись наши лошади.

— Пускай лошади сено едят, все равно моего жеребца немцы свели со двора, — говорил старик, приглашая нас в хату.

Быстро занавесив окна, хозяин зажег керосиновую лампу. В хате было тепло, аппетитно пахло каким-то варевом и разложенными на камышовых подстилках душистыми яблоками. Под окном стояла большая корзина с затуманившимся виноградом, в углу спело желтели свежие початки кукурузы. Возле побеленной печи на веревках сушились какие-то травы. Грубо сколоченный стол, лавки… Все вместе создавало впечатление громадного натюрморта.

Старик пригласил нас к столу, поставил кувшин молодого виноградного вина, вытащил из печи большую миску с дымящимся супом.

— Чорба. Щи. — И тоже присел к столу.

Хозяин дома жил до революции в России — работал на шахтах. Поэтому и понимает русский язык. Потом вернулся на родину, завел семью. Обе его дочери уже замужем. Старуха умерла, а сына взяли в армию, с сорок третьего пропал без вести…

— Скорей бы кончилась эта проклятая заваруха, можэ сын в плену, можэ еще дождусь его, — затосковал старик.

— Если сын в плену, то непременно вернется. Как только кончится война, так и вернется, — успокаивал я.

— Скорей бы, скорей бы, — повторял он, подавая на стол традиционную румынскую мамалыгу.

Старик охотно согласился провести нас ночью по горным тропам. Минут через пятнадцать мы уже пробирались в кромешной тьме. Наш проводник уверенно шагал впереди.

— Дождя не будет? — спросил я.

— Дождя? — Он шумно потянул носом воздух, потом запрокинул голову к небу, уверенно сказал: — Дождя не будет.

Часа через полтора мы были на месте. Оказалось, радиостанция во время пути получила повреждение — съехала в кювет машина. Сергей Петрович, не теряя ни минуты, занялся ремонтом. К утру была установлена связь со штабами армии и корпуса.

Темпы нашего наступления все нарастали. Только с 3 по 14 сентября войска армии продвинулись на 350 километров. Преодолев труднейший переход через Трансильванские Альпы, освободили румынские города Питешти, Брашов, Сибиу, Себень, Альба-Юлия и другие. В некоторые дни войска продвигались за сутки на 40–50 километров. Связисты еле поспевали за ними. Никогда еще телеграфно-строительным подразделениям не приходилось в таком темпе восстанавливать постоянные линии. Подъехав к месту работы одной из рот, я спросил майора Ковалева: