На улицах Стамбула - Мария Рашова

заводилы. Около 15ти человек, скажу я вам. Я молча снял очки и положил в карман. Новенький портфель поставил чуть в сторону, обидно будет, если его порвут, мама купила на последние гроши, на новый точно больше денег не было, и я знал об этом. Я приготовился, в голове моей крутились всевозможные боевые стойки из фильмов, которые я никогда не смог бы повторить, и мысль по кругу о том, что когда я окажусь на земле и они будут меня пинать, нужно будет закрыть лицо и голову руками. «Ну чо, очкарик, — сказал рыжий Колька, наш заводила, — готовься к смерти». И огромные семиклассники переглянулись, сплюнули и заржали. И вот тут, наверное, первый раз я воззвал к Богу. Воззвал отчаянно, не знаючи ни одной молитвы, просто душа моя от ужаса происходящего возопила к нему о защите. Душа моя вскричала: «Господи, помоги!». В этот же самый момент из-за угла вышел наш молодой директор и молча посмотрел на всех. Мои мучители брызнули в разные стороны, а я остался стоять, безуспешно пытаясь нащупать очки в кармане. «Что, достают тебя?», — спросил директор. Глаза у него были добрые. Я не знал, что на это ответить, если я скажу «да», они скажут, что я их заложил и поколотят еще больше. «Молчание — знак согласия. Какой класс? Пятый?» «Пятый «А», — шмыгнул я носом. «Завтра вызову родителей», — мрачно пообещал директор. Я не знаю, говорил ли он с кем-то в итоге, или нет, но после этого случая меня никто ни разу не пытался побить. Я навсегда запомнил добрые глаза директора и свой отчаянный вопль к Богу. Возможно, это был мой первый кирпичик, вложенный в мост от меня к Богу. Когда-нибудь мы встретимся с Ним на этом мосту.

Я шел и шел по дороге, выложенной столетним булыжником, и она все не кончалась. Я больше не чувствовал, что за мной гнались, хотя эти невидимые твари могут делать это так искусно, что никогда не заподозришь. Научились веками сводить людей с ума. Опять же, порталы никто не отменял: могут сделать вид, что перестали меня преследовать, а потом появиться перед самым моим носом. Я должен был найти этот район. После безуспешных петляний по узким улочкам в стиле: «Ну кто так строит!»(с) я вышел к морю и увидел Девичью башню. Кроме печальной истории о том, как ненависть папаши к избраннику привела к самоубийству девушки, прыгнувшей с башни в море, я о ней ничего не знал. Как смог промониторил (на расстоянии это давалось мне хуже), легенда — враки. Хотя место не плохое, ничего темного я не заметил. И вдруг я увидел шпиль. От шпиля Галатинской башни до шпиля девичьей башни легко было пропустить поток энергии, чтобы накрыть тот квадрат площади света на дальнем берегу. Почему Галатинская башня не могла это сделать самостоятельно, не опираясь на Девичью на самой середине залива? Очень просто- потому что нужен был треугольник для перекачки энергии. Треугольник треугольнику рознь и часто те, кто видят в нем один только масонский символ, ошибаются. Наш треугольник и треугольник темных и выглядят по-разному, стоит лишь приглядеться. Может, они и создали свои знаки похожими, чтобы испортить впечатление от наших? Иногда и нам нужно объединить три начала, и никто лучше треугольника нам в этом помочь не может. Я побежал на ближайшую пристань, купил билет и подплыл к девичьей башне с другими тараторящими 24/7 туристами. Здесь невозможно было мечтать об уединении и сосредоточении, Стамбул — бурливый говорливый рынок, здесь невозможно остаться надолго наедине со своими мыслями, сумасшедшие потоки коммуникации затопят тебя, где бы ты ни был. Может, поэтому местные приходят к Босфору и долго- долго смотрят в его воды остановившимся взглядом? Когда ты смотришь на море, создается иллюзия, что ты общаешься с ним один на один. Я зашел в ресторан, посмотрел на столики, попытался почувствовать атмосферу. От стойки меня почти сразу оттерли голодные туристы, и я пошел наверх. Что заставило меня бросить все и плыть сюда? Из каких соображений я решил, что мне нужно срочно ехать в Девичью башню? У меня не было ответов на эти вопросы. Неведомое чувство вело меня сюда. Если светлая нить, след, который тянется за мной — это моя миссия, а иголка — это я, то, чтобы что-то зашить, иголочка должна побывать в тех же местах, где должна быть ниточка. Я постоял на смотровой площадке, вглядываясь в Босфор. Если бы я мог видеть след, который я оставляю, возможно, мне бы удалось различить еле видный прозрачный светлый путь за собой. Путь, который был призван объединить объекты, чтобы направить энергетический залп светлых в нужном направлении и создать энергетическое плато, которое было похоже на атомную бомбу, после которого все темные просто вымрут и все. И победа будет за нами. Я поднялся по винтовой лестнице на смотровую площадку и уставился на Босфор. Чайки — валоцерапторы, раскормленные туристами, ждали хлеба и орали прямо в ухо. Совести у стамбульских чаек не было в принципе. Синие воды Босфора загипнотизировали меня. Что я должен был сделать? Куда идти? Босфор обладал всеми тайнами мира, многие могли бы позавидовать его древней силе и спокойствию. Что-то как будто ныло внутри меня, не давало надолго застыть в одном месте. Моя миссия. Любой обычный человек сказал бы, что моя кукушечка поехала, что никаких сигналов не будет, ни от светлых, ни от темных, что я- идиот, ждущий непонятно чего уже который день в этом золотом осеннем Константинополе. Мне было по фиг на таких. Таскающих свое физическое тело как саркофаг по грешной земле с полностью мертвой душой внутри. Ни разу не исповеданной, ни разу не причастившейся, погрязшей в грязи душой. Мне было все равно. Я не был святым, но свою душу я ежедневно вытряхивал и чистил молитвой. Да, может, не так уж тщательно. Да, может быть, не до конца вычищал. Да, я ленив и не радею к молитве. Да, я тоже был грешен, но я знал об этом. Я знал, и бегал, как огня нового греха. Пусть это не всегда удавалось, но мне не приходило в голову, увидев грязную лужу, прийти и лечь в нее. Да, я мог, стараясь перейти ее по досочке, потерять равновесие и упасть. Но намеренно прийти и лечь в грязь — этого я никогда не позволял себе. А некоторые делали это регулярно. Хвала долготерпению и милосердию Всевышнего, если бы