Прекрасные и обреченные. По эту сторону рая - Фрэнсис Скотт Фицджеральд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Почему тебе нравится Мюриэл? – поинтересовался однажды Энтони.
– И вовсе не нравится.
– Тогда зачем ты повсюду таскаешь ее за собой?
– Нужно же с кем-то выходить в свет. С такими девушками легко, они верят каждому моему слову. Но мне больше по душе Рейчел. Такая изящная, чистенькая, как глянцевая картинка. А тебе она как? В Канзас-Сити у меня были подруги, еще в школе. И все случайные, так, девочки, оказавшиеся рядом только потому, что мальчишки куда-то пригласили нас вместе. А когда поводов для встреч не стало, они меня больше не интересовали. Теперь почти все вышли замуж. Да какое это имеет значение? Просто люди, случайно встретившиеся на пути.
– Тебе больше нравятся мужчины, верно?
– О, гораздо больше. У меня мужской склад ума.
– Склад ума у нас с тобой одинаковый и вряд ли имеет отношение к определенному полу.
Впоследствии Глория рассказала, как завязалась ее дружба с Блокмэном. Однажды Глория и Рейчел случайно встретили в ресторане «Делмонико» мистера Гилберта и Блокмэна. Мужчины обедали. Подстегиваемая любопытством Глория решила к ним присоединиться, и трапезу продолжили уже вчетвером. Блокмэн произвел весьма благоприятное впечатление и стал отдушиной после общения с более молодыми поклонниками. Он довольствовался малым, развлекал Глорию и смеялся сам, независимо от того, понимал ли смысл ее острот или нет. Несмотря на открытое неодобрение со стороны родителей, девушка стала встречаться с Блокмэном, а через месяц он сделал ей предложение, обещая осыпать всеми благами, начиная виллой в Италии и кончая блистательной карьерой на экране. Глория рассмеялась ему в лицо – и он тоже рассмеялся в ответ.
Но от своих намерений не отказался и к моменту появления на сцене Энтони сумел закрепить успех. Девушка испытывала к нему теплые чувства и все же не переставала награждать незаслуженно обидными прозвищами, понимая, что, фигурально выражаясь, Блокмэн терпеливо бредет рядом, пока она движется по узкой кромке, но готов в любую минуту схватить в случае падения.
Накануне объявления о помолвке Глория сообщила Блокмэну. Для него это стало тяжелым ударом. Девушка не просветила Энтони относительно подробностей, но намекнула, что Блокмэн не преминул затеять ссору. Энтони представил их разговор, закончившийся на повышенных тонах. Глория, холодная и невозмутимая, устроилась в уголке дивана, а Джозеф Блокмэн, один из первых людей на студии «Филмз пар экселенс», мечется по ковру с низко опущенной головой и сердито сощуренными глазами. Глории было жаль Блокмэна, но она рассудила, что лучше не показывать своих чувств. Напоследок, в порыве доброты, она попыталась внушить к себе ненависть. Однако Энтони, отлично зная, что главной притягательной силой Глории является безразличие, понимал всю тщетность этой попытки. Он часто, правда, мимоходом, вспоминал о Блокмэне, но в конце концов окончательно выбросил его из головы.
Расцвет
Однажды они нашли места на залитой солнечным светом верхней площадке автобуса и долгие часы ехали от таявшей вдали Вашингтон-сквер вдоль грязной реки. Потом, когда блуждающие лучи нашли пристанище на западных улицах, выплыли на распухшую от транспорта, погружающуюся в сумерки Пятую авеню с угрожающе жужжащими, словно пчелиные ульи, универмагами. Движение становилось все более интенсивным и вскоре окончательно застряло в хаотично образовавшейся пробке. Автобусы по четыре в ряд возвышались гигантскими платформами над толпой в ожидании свистка регулировщика.
– Восхитительно! – воскликнула Глория. – Только посмотри!
Впереди маячил припорошенный мукой фургон мельника, запряженный двумя лошадьми, черной и белой масти, которыми управлял напудренный клоун.
– Какая жалость! – воскликнула Глория. – Вот если бы обе лошади были белыми. Как чудесно смотрелись бы они в сумерках. Я так счастлива, что именно сейчас нахожусь в этом городе.
Энтони с сомнением покачал головой.
– А мне город кажется дешевым фигляром. Все время пыжится, стараясь соответствовать впечатляющей светскости, которую приписывают жизни больших городов. Из кожи вон лезет, изображая эдакий романтичный столичный лоск.
– А вот по-моему, он действительно впечатляет.
– Только на короткое время. В действительности же это насквозь фальшивое представление. Здесь имеются разрекламированные агентами звезды, шаткие колченогие декорации и, должен признать, самая многочисленная армия статистов. – Энтони на мгновение замолчал и, коротко хмыкнув, закончил: – С технической точки зрения, наверное, выглядит великолепно, но неубедительно.
– Наверняка полицейские считают всех людей дураками, – задумчиво заметила Глория, наблюдая, как дородную и весьма трусливую даму переводят через улицу. – Они всегда видят людей испуганными, беспомощными и старыми… впрочем, так оно и есть. Пожалуй, нам надо сойти, – предложила она. – Я обещала маме пораньше поужинать и лечь спать. Черт возьми, она говорит, что у меня усталый вид.
– Скорей бы пожениться, – мечтательно прошептал Энтони. – Тогда не нужно расставаться на ночь и можно делать все, что пожелаешь.
– Да, чудесно! Думаю, нам следует отправиться в путешествие. Хочется побывать на Средиземном море, в Италии. А еще хорошо бы какое-то время играть на сцене… скажем, около года.
– Так и будет. А я напишу для тебя пьесу.
– Замечательно! И я в ней сыграю. А потом, когда у нас будет больше денег, – во время подобных разговоров непременно делалась тактичная ссылка на скорую кончину старого Адама, – мы построим шикарный особняк, правда?
– Да, с собственными бассейнами.
– Их будут десятки. А еще собственные реки. Ох, хорошо бы иметь все это прямо сейчас!
По странному совпадению Энтони хотелось того же. Подобно ныряльщикам, они окунулись в темный водоворот толпы и, выплыв уже в районе прохладных Пятидесятых улиц, ленивым шагом направились к дому, полные романтических чувств друг к другу… оба прогуливались в одиночестве по погруженному в невозмутимое спокойствие саду, и каждого сопровождал обретенный в мечтах призрак.
Безмятежно-тихие дни плыли подобно лодкам по медленному течению рек. Весенние вечера, полные меланхолии, представляли прошлое в прекрасном свете с некоторым оттенком горечи, заставляя оглянуться назад и убедиться, что любовь, пережитая за множество прошлых лет, давно канула в Лету и умерла вместе с забытыми вальсами, звучавшими в ту пору. Самые трогательные, полные остроты моменты всегда случались, когда влюбленных разделяла какая-нибудь искусственно воздвигнутая преграда. В театре руки украдкой соприкасались в темноте для нежного пожатия, в многолюдных помещениях движением губ передавались слова, которые должны прочесть любимые глаза. Они не осознавали, что идут по стопам минувших и уже покрывшихся слоем пыли поколений, однако смутно догадывались, что если правда есть
