Водный Мир - Джулия Бертанья

В соборе пусто; тишина стоит такая, что звенит в ушах и тошнота подкатывает к горлу. Но нет, здесь не совсем пусто. На полу лежит маленькая скрюченная фигурка.

— Винг!

Мара, всхлипывая, кидается к нему. Но это не Винг, это какой-то другой мальчишка. Оглядевшись, она замечает, что повсюду вокруг неё валяются окровавленные детские тела. Мару бьёт крупная дрожь, но она упрямо подходит и заглядывает в лицо каждому ребёнку по очереди. Осмотрев всех и убедившись, что Винга среди них нет, Мара неожиданно видит башмак, торчащий из-за гробницы. Она осторожно приближается — водяная шпана башмаков не носит.

За гробницей лежит тело полицейского. Мара берёт его за руку и пробует пульс. Мёртвый. Вот и хорошо! Она собирается уйти, но в последний момент всё-таки оборачивается, — мертвые руки так неестественно выгнуты, что хочется распрямить их и положить ровно. Снова склонившись над телом, Мара с удивлением понимает, что перед ней — девушка. Ей, наверное, не больше восемнадцати — двадцати лет. Мара растерянно выпрямляется; они с девушкой почти ровесницы…

Невыносимый ужас, отвращение, смешанное с недоумением, заставляют её стремглав выбежать из собора, громко хлопнув за собой тяжёлой дверью. Постояв немного среди могил, Мара наконец заставляет себя двигаться. Она спускается к берегу, отыскивает плот, надёжно скрытый в густых зарослях камыша, добирается до острова древогнёздов и поднимается на Голубиный Холм.

В роще стоит мёртвая тишина. Мара в ужасе начинает звать древогнёздов.

— Мы здесь, Мара! — откликается сверху Бруми-ло. Повсюду шелестят ветви, слышится топот, — древогнёзды спрыгивают на землю.

— Мы так волновались за вас! — Молиндайнар крепко обнимает Мару.

— А где Горбалс? — испуганно спрашивает Бруми-ло. Мара медленно оборачивается к подруге.

— Разве он еще не вернулся?! Он уже должен был вернуться!

Хотя, как он мог вернуться без плота?

Все молчат. В сгущающемся сумраке древогнёзды смотрят на Мару. Мара с ужасом смотрит на них. Тут Бруми-ло, не выдержав, начинает плакать, и Мара отворачивается. Она без сил опускается на землю и закрывает лицо руками.

Этого не может быть! Неужели Горбалса забрали небесные люди?!

Она не смеет поднять голову. Опять из-за неё пострадал человек, её друг! Ни на кого не глядя, Мара залезает на свой бук и зарывается на самое дно гнезда, мучаясь стыдом, угрызениями совести и отчаянным страхом за Горбалса.

Спустя какое-то время кто-то забирается в её гнездо. Она слышит около уха нежное посапывание маленького Клэйслэпса и оборачивается.

— Обними его, — шепчет Бруми-ло, укладывая сонного Клэйслэпса рядом с Марой, — это поможет.

Мара послушно обнимает мягкое тёплое тельце, и вскоре ей, действительно, становится немного легче.

— Может быть, Горбалс прячется где-то на соборном острове и не решается выйти, а может, он ранен. Несколько человек уже отправились на поиски, — тихо говорит Бруми-ло.

— Я их слышу, — откликается снизу Кэндлриггс. — Они возвращаются.

Мара кубарем скатывается с дерева и мчится вниз по склону, но Горбалса по-прежнему нет. Хмурые древогнёзды вернулись без него.

— Мы осмотрели все тела, — качает головой Айброкс, — обыскали все закоулки. Среди убитых его нет, значит, его забрали в город.

Мара поднимает голову к небесному городу. Горбалс станет рабом в Новом Мире?! И Винг тоже? Она медленно оседает на землю.

— Ты ни в чём не виновата, Мара, — говорит Молиндайнар.

Но Мара-то знает, что, если бы не она, Горбалс никогда не очутился бы на соборном острове, а сидел бы в безопасном укрытии.

Ночь накрывает их точно крышка гроба. Ни ветерка не тревожит бездвижную поверхность моря; единственный источник света — холодный слабый отблеск исполинских башен Нью-Мунго. Древогнёзды молча сидят вокруг прогоревшего костра.

— Поешь немного, Мара, — просит Бруми-ло, хотя сама ничего не ела и трясётся как в лихорадке.

— Она сама не своя, сидит как на иголках, — отвечает за неё Айброкс, отодвигая свою тарелку. — Впрочем, и я тоже.

— Расскажи нам историю, Кэндлриггс, — умоляюще говорит Бруми-ло. — Сегодня нам очень нужна история.

— Да, — подхватывают остальные, — историю, Кэндлриггс, историю.

— Мне сегодня не до историй, — вздыхает старуха. — И, кроме того… — она смотрит на древогнёздов глубоко запавшими глазами, — бывают такие истории, которые лучше не рассказывать…

Мара решительно поднимается на ноги.

— Но, может быть, сейчас самое время их услышать! — восклицает она.

Кэндлриггс переводит на неё взгляд своих круглых глаз, и Мара вздрагивает — столько во взгляде этом горечи и боли.

— Возможно, ты и права, Мара Бэлл, — говорит старуха. Голос её звучит резко и громко. — Древогнёзды, в эту жестокую ночь я расскажу вам жестокую историю.

Все как один придвигаются поближе.

— Давным-давно, — начинает Кэндлриггс, — я полюбила одного юного мечтателя. Мы оба учились в университете, в том самом старинном здании на холме, где ты нашла свои книги, — она поворачивается к Маре, — и мечтали о прекрасном будущем. Но затем налетела эпоха штормов и разметала, начисто смела наши мечты.

Кэндлриггс тяжело вздыхает.

— Мы учились на факультете природных технологий; тогда эту науку называли наукой будущего. Каледон, мой возлюбленный, считался одним из лучших студентов; он изобретал удивительные конструкции и технологии, а за основу брал явления, уже существовавшие в природе. Вскоре Каледона забрали в свою лабораторию учёные, которые бились над тем, как остановить наступающий океан. Это он придумал небесные города, которые смогут выдержать любой потоп. Я хорошо помню, как смеялась над его первыми проектами — они выглядели невозможными, невыполнимыми. Но, как видите, оказались вполне реальными.

Все невольно бросают взгляд вверх, на гигантские туннели, нависающие над их головами.

— Каледон считал, что пора оставить Землю со всеми её проблемами и начать осваивать небо. Мы станем небожителями, говорил он. Это звучало как прекрасный сон, который очень скоро обернулся кошмаром. Когда я начала понимать, во что может превратиться его мечта, я потребовала, чтобы он остановился, но, конечно, это было бесполезно. Мы были молоды и упрямы — и сердиты друг на друга. А мечта уже захватила его целиком; он ничего не хотел слышать и стал твёрд, как кремень.

В глазах Кэндлриггс вспыхивает боль, и Мара сжимается, ощущая эту боль как свою собственную.

— Книги стали топливом, без которого его мечта не смогла бы осуществиться. Сокрытые в них знания заслонили от него реальный мир, заставили позабыть о самом себе… — Кэндлриггс смотрит прямо перед собой. — Он учился в университете, и если бы не это знание, почерпнутое из книг, между нами и небом сейчас не было бы преграды, не стояла бы стена, не выпускающая нас наружу и не впускающая других людей внутрь… Не было бы полиции, которая забирает людей, чтобы обратить их в рабов и заставить строить небесную империю. Теперь вы понимаете, почему я ненавижу университет и всё, что с ним связано? — Она опускает голову, и голос её начинает дрожать. — Это гиблое место превратило юношу, которого я когда-то так любила, в изобретателя жестоких небесных городов Нового Мира,

Древогнёзды сидят, онемев от изумления. Однако у Мары рвётся с губ вопрос:

— Но, Кэндлриггс, он ведь спас множество народу! Ведь в Нью-Мунго живут тысячи людей, которые иначе бы утонули, и такие города построены по всему миру. Конечно, он не мог помочь всем, но почему он не спас вас? Почему вы здесь, хотя должны были быть вместе с ним, в Новом Мире?

— Поначалу предполагалось, что Новый Мир должен вместить всех, — отвечает Кэндлриггс. — Да, я уверена, что Каледон хотел именно этого. Он надеялся спасти всех, кого только будет возможно. Но за 30-е и 40-е годы прошлого века не выдалось ни одного прохладного лета. Стояла безумная жара, и вода поднималась гораздо быстрее, чем ожидалось. Все прогнозы и предположения оказались ошибочными, а все международные договоры о мерах, предупреждающих глобальное потепление, были нарушены. Правительства разных государств никак не могли прийти к соглашению по этому поводу, а если какие-то договоры и заключались, то никто их всё равно не соблюдал. А потом стало слишком поздно. По всей планете начались ужасные наводнения. Поначалу Европу это не очень затронуло. Но после того как потоп уничтожил Нью-Йорк и Токио — столицы двух чрезвычайно могущественных государств, — в мире началась паника. Уходили в отставку правительства, рушилась экономика, распадалось общество. Никто больше не отвечал ни за что, и помощи ждать было неоткуда. Мир был как огромный корабль, налетевший на скалу и быстро уходящий под воду. Невозможно описать ужас и отчаяние тех дней…