Отряд особого назначения. Диверсанты морской пехоты - Макар Бабиков

Теперь встретились снова. Эриксен уже не скрывал перед Бертвусеном, кто он и чем занимается. А Эйгиль в разговоре потом признался, что он еще в прошлый раз догадался, зачем Эриксен пожаловал к ним в Берлевог. Он охотно согласился помогать разведчикам.

Изредка виделись в рыбацкой избушке в Сан-фьорде, но приходить он туда часто не мог, работа у него строго регламентирована, он должен быть на месте ежедневно, свободными оставались только ночи. Все, что узнавал в Берлевоге и через знакомых из других селений, особенно по Тана-фьорду, пересылал через Эйстена или Ананиансена. Не курил, а табак по карточной норме покупал, пересылал его разведчикам, снабдил их чистыми тетрадями, сильным карманным фонарем на аккумуляторе.

Еще до ухода на задание Эриксен знал, что Харальд Утне не контролирует себя при выпивках. Командир и политрук норвежской группы отряда перед выходом на задание предупредили Эриксена, чтобы он помнил об этой слабости Харальда, разрешал выпить только для согревания.

Изредка разведчики наведывались к своим ближайшим соседям, супругам Луэ. Хотя они люди еще сравнительно молодые — Освальду сорок лет, а его жене Дагни тридцать, но семья у них изрядная — как говорилось у русских, семеро по лавкам. Дети еще маленькие, старшему сыну всего десять лет. Луэ жили раньше в Берлевоге, но испытывали нужду. Чтобы как-то добиться хоть небольшого достатка, Освальд вступил в партию «Националь самлинг». Покинув Берлевог, переселился в этот одинокий хуторок: тут поменьше рыбаков в бухте, улов понадежнее и сенокосы пообширнее. В хлеву около дюжины овец и коз. Шлюпка у него с дизельным движком, выходить на лов полегче.

Эйстен и Ананиансен заверили Эриксена, что Освальд хоть человек и нетвердых убеждений, к правящей партии примкнул из-за материальной корысти, но они в нем не сомневаются.

А разведчикам миновать эту семью, как и хуторок Антона Стенмана, — невозможно, они живут в полукилометре.

В прошлом году Стенман отказался помогать Эриксену. Жизнь у него одна, узнают немцы — с семьей не посчитаются. За деньги дровишек продать или угля, кое-что из продуктов, особенно свежей рыбы, — это он может.

Стенману 36 лет, жена его Нелли постарше на два года, у них пятеро детей, все малолетки. У семьи четыре козы и десять овец.

Стенман перебрался сюда, в Летвик, тоже из Берлевога, не захотел работать на немцев.

Поскольку избежать общения с соседями было невозможно, разведчики через некоторое время отправились к ним в гости. В доме семьи Луэ сели за стол. Освальд был не прочь приложиться к стакану. Распили фляжку водки, основательно закусили, попили кофе и собрались возвращаться в свой шалаш. Эриксен и Лейф Утне ушли, а Харальд остался, сказав, что еще хочет поговорить с соседом. Выпитого за ужином ему показалось мало, он предложил Освальду еще опорожнить бутылочку. И в той ничего не осталось на донышке.

Уже под утро Освальд выпроводил Харальда из дома, но тот пошел не к своему жилищу, а к другому соседу. Стенман только что поднялся, собирался заняться по хозяйству.

Харальд достал из кармана фляжку и предложил Антону вместе с ним выпить. Тот отказался, сказав, что с утра делать этого не следует, впереди целый трудовой день, забот у него тьма. Обиженный и раздосадованный, что не находит компаньона, Харальд ударил Антона по лицу. Тот связал вконец захмелевшего Харальда, положил его на скамью, а сам пошел к Эриксену сказать, чтобы тот забрал пьяного.

Пока Антон ходил, Харальд уговорил жену Стенмана Нелли развязать его и отпустить домой. Та пожалела его, сняла с пьяного путы и выпустила на улицу.

Оказавшись на воле, Харальд побежал искать своего обидчика. Вскоре он увидел Антона, достал пистолет, выстрелил раз, потом другой…

Стенман кинулся от греха подальше бегом в Берлевог, с перепугу по пути потерял ботинок, шапку. Не заметил даже, как пробежал четырнадцать километров, спрятался у своей матери и скрывался там три дня, пока сын не принес ему одежду и обувь.

Услышав стрельбу, Трюгве и Лейф опрометью кинулись узнать, что случилось. Последний патрон из пистолета Харальд выпустил в сторону бегущих товарищей.

Подоспевшие изловили пьяного, скрутили, привели в шалаш и уложили спать.

Проснулся он поздно вечером. Вахту стоял Лейф, а Трюгве грелся у очажка. Вид у Харальда был угрюмый, помятый. Он сидел на лежаке, опустив голову и охватив ее руками. Сознание содеянного медленно приходило к нему. Он силился вспомнить все детали, но не мог. Пошарил в кармане, пистолета не было. Трюгве молча смотрел на него. Наконец Харальд поднял голову, поглядел на Эриксена, попросил разъяснить ситуацию. Трюгве позвал Лейфа с вахты, и они описали Харальду все его похождения.

Харальд опустил голову, задумался. Потом поднял глаза на товарищей и, тяжело вздыхая, сказал:

— Простите меня, виноват. Перебрал и столько грехов натворил.

— Как теперь с Антоном и Освальдом встретишься, с их женами? — спросил Лейф.

— Стыдно. На коленях буду просить прощения.

— Хорошо, если простят. А станут ли доверять, ведь бояться будут.

— Мне в Мурманск нельзя возвращаться, меня строго накажут, выгонят из отряда.

Трюгве сказал, что все теперь зависит от него самого, сколь глубоко осознает свои ошибки, как будет дальше жить с товарищами, как станет нести службу, как сможет вернуть доверие соседей.

Когда Антон вернулся из Берлевога домой, Харальд сходил к Стенманам и к Луэ, повинился перед ними, пообещал, что больше ничего подобного не будет.

Инцидент посчитали исчерпанным, дали Харальду путь к искуплению грехов.

А вахта разведчиков на Нолнесе шла устоявшимся порядком. Несмотря на молодость и первую самостоятельную работу, Лейф Утне со своими обязанностями справлялся успешно. Материалов появилось много, и они часто были так важны, что в некоторые дни ему приходилось выходить в эфир по два-три раза. Его четкой работой на базе были довольны.

Сведения ни малейшего сомнения в достоверности не вызывали, на Эриксена полагались, он был проверенный сотрудник. Кроме того, прохождение караванов или отдельных кораблей подтверждали другие посты, летчики и подводники. На картах в штабе появлялись все новые и новые обозначения батарей, прожекторов, прослушивающих устройств, складов, минных полей.

Еще в первую высадку Эриксен подружился с Иенсеном Кристианом. Они почти ровесники. Кристиан недавно овдовел, остался с двумя сыновьями-юношами 15 и 17 лет. Как и все жители селения, он рыбак. До захвата Норвегии фашистами был социал-демократом, но в войну от политической жизни отошел.

Иенсен несколько раз встречался с Эриксеном, сообщал о вражеских конвоях, о зенитных орудиях на окрестном берегу. Помогал разведчикам честно, от чистого сердца, как настоящий патриот Норвегии.