Кровь Олимпа (ЛП) - Рик Риордан

Как и призрак, Аид был одет в наряд францисканского монаха, от чего Нико стало не по себе. Его темная мантия была перевязана на поясе простой белой веревкой. Капюшон его был приподнят, показывая темные волосы, прижатые к голове, и глаза, сверкавшие, словно замерзшая смола. Выражение лица бога было спокойным и уверенным, словно он только что вернулся с прекрасной вечерней прогулки по Полям Наказаний, где наслаждался криками проклятых.

— Собираешь идеи для ремонта? — спросил Нико. — Быть может, стоит отделать столовую черепами средневековых монахов.

Аид изогнул бровь.

— До сих пор иногда не могу понять, шутишь ты или нет.

— Почему ты здесь, отец? Как ты тут оказался?

Аид провел пальцами по ближайшей колонне, оставляя белые следы на старых костях.

— Тебя сложно найти, сын мой. Я искал тебя несколько дней. Когда скипетр Диоклетиана взорвался... что же, это действительно привлекло мое внимание.

Нико почувствовал, как покраснел от стыда. А затем разозлился на себя за это чувство.

— Скипетр сломался не по моей вине. Нас вот-вот одолели бы...

— Ох, скипетр мне не важен. Такая старая реликвия... удивительно, что ты вообще сумел воспользоваться ею дважды. Взрыв просто дал мне некую наводку. Он позволил мне обнаружить твое местоположение. Я надеялся поговорить с тобой в Помпеях, но они такие... ну, римские. Лишь в этой капелле моя аура стала достаточно сильной, чтобы я мог явиться тебе в своем же образе — то есть, в образе Аида, бога мертвых, без примесей другой манифестации.

Аид вдохнул спертый, сырой воздух.

— Это место меня сильно привлекает. Для строительства Капеллы Костей использовались останки пяти тысяч монахов. Она служит напоминанием того, что жизнь коротка, а смерть вечна. Тут я могу сосредоточиться. И все же, у нас есть всего лишь несколько минут.

«Прямо история наших отношений, — подумал Нико. — Всегда есть только несколько минут».

— Итак, выкладывай. Чего ты хочешь?

Аид свел руки в рукавах мантии.

— А ты можешь предположить, что я явился сюда с целью помочь тебе, а не попросту потому, что мне чего-то там хочется?

Нико едва не рассмеялся, однако в его груди было слишком пусто для этого.

— Я могу предположить, что ты явился сюда по нескольким причинам.

Бог нахмурился.

— Справедливо. Тебе нужна информация об охотнике Геи. Его имя — Орион[80].

Нико заколебался. Он не привык получать прямой ответ, без игр, загадок или миссий.

— Орион. Как у созвездия. Разве он не был... другом Артемиды?

— Это так, — подтвердил Аид. — Гигант, рожденный для борьбы с близнецами, Аполлоном и Артемидой... но, как и Артемида, Орион отверг свою судьбу. Он стремился жить по собственным принципам. Сначала он попробовал обжиться со смертными и стал охотником короля Хиоса[81]. Но, хм, столкнулся с некоторыми неприятностями касательно его дочери, поэтому по приказу короля Ориона его ослепили и изгнали.

Нико вспомнил слова Рейны.

— Моей подруге снился охотник с горящими глазами. Если Орион слеп...

— Он был слеп, — поправил его Аид. — Вскоре после изгнания Орион встретил Гефеста, который сжалился над гигантом и смастерил ему глаза еще лучше прежних. Орион подружился с Артемидой. Он был первым мужчиной, которому позволили присоединиться к ее охоте. Но... что-то между ними пошло не так. Точных данных у меня нет. Ориона убили. Теперь он вернулся как преданный сын Геи, готовый выполнять все ее указания. Его ведут горечь и злоба. Ты можешь это понять.

«Да что ты знаешь о том, что я чувствую?!» — хотелось закричать Нико.

Вместо этого он спросил:

— Как нам его остановить?

— Это невозможно, — ответил Аид. — Ваша единственная надежда — бежать и завершить поиск прежде, чем он вас настигнет. У Аполлона или Артемиды был бы шанс победить его стрелами против стрел, но близнецы не в состоянии вам помочь. Орион уже сейчас идет по вашему следу. Его охотничья стая почти наступает вам на пятки. Не видать вам хорошего отдыха до самого Лагеря Полукровок.

Грудную клетку Нико словно обвязали и стиснули веревками. Он оставил тренера Хеджа караулить, пока Рейна спала.

— Мне нужно вернуться к моим спутникам.

— Разумеется, — сказал Аид. — Но это не все. Твоя сестра... — Аид замолк. Как всегда, вопрос Бьянки висел между ними, словно заряженный пистолет — смертоносный, в пределах досягаемости, который невозможно было проигнорировать. — Я имею в виду другую твою сестру, Хейзел... она узнала, что один из семерки умрет... и может попытаться это предотвратить. Таким образом, она рискует потерять из виду свои приоритеты.

Нико не доверял своему голосу.

На удивление, первым делом он подумал не о Перси. Больше всего он беспокоился о Хейзел, потом о Джейсоне, а потом уже о Перси и об остальном экипаже Арго II. Они спасли его в Риме, приняли на своем корабле. Нико никогда не позволял себе такую роскошь, как наличие друзей, однако команда Арго II была к этому ближе, чем кто-либо еще. Сама мысль об их смерти опустошала, будто его снова заточили в вазу, в темноте и в одиночестве, подкармливая только кислыми семенами граната.

Наконец, он спросил:

— С Хейзел все в порядке?

— На данный момент — да.

— А что насчет остальных? Кто погибнет?

Аид покачал головой.

— Даже если бы я знал, то не сказал бы. Я говорю тебе это, потому что ты мой сын. Ты знаешь, что некоторые смерти нельзя предотвратить. А некоторые смерти не следует предотвращать. Когда придет время, тебе придется действовать.

Нико понятия не имел, что это значит. Да и узнавать ему не хотелось.

— Сын мой, — голос Аида был практически ласковым. — Что бы ни случилось, ты заработал мое уважение. Ты принес честь нашему дому, когда мы вместе восстали против Кроноса[82] на Манхэттене. Ты рискнул моим гневом, чтобы помочь Джексону — провел его к реке Стикс, освободив из моей тюрьмы; умолял меня поднять армии Эреба, чтобы помочь ему. Никогда прежде меня так не изводил мой собственный сын. Перси то, Перси это. Как же мне хотелось обратить тебя в пепел.

Нико поверхностно вздохнул. Стены комнаты затряслись, из трещин между костями полетела пыль.

— Это было не только ради него. Я поступил так, потому что весь мир был в опасности.

Аид позволил себе едва заметно улыбнуться, но в его глазах не было жестокости.