Михаил Булгаков. Морфий. Женщины. Любовь - Варлен Стронгин

В 1919 году, когда в Киев пришли белые, Булгаков получил бумагу о мобилизации на фронт в качестве врача. Тася провожала его на вокзале и по глупости или для того, чтобы он ее помнил, для ревности, попросила разрешения сходить в кафе, которое пользовалось в Киеве не самой приличной репутацией. Михаил обиделся: «Я на фронт ухожу, а ей, видите ли, кафе понадобилось! Какая ты легкомысленная!»

Потом, перед отходом поезда, они целовались, и Михаил буквально впивался губами в ее губы. Ей это было приятно. Значит, он по-прежнему любит ее и даже ревнует. И вдруг у Таси стало печально и тревожно на душе. Миша уезжает на фронт. Даже когда он болел, а это было ужасно, она знала, что он живой, что он рядом с нею, а теперь он уезжал на войну, в самую страшную неизвестность. И еще жалела, что разлетелась из своего гнезда прекрасная жизнерадостная семья, и не по своей доброй воле, а по злой судьбе. Николка и Ваня ушли к белым и пока не дали о себе весточку.

Дальнейшую жизнь Тася плохо себе представляла. Единственным светлым пятном был ее Миша. Она – жена военного врача, и на возвращение к прежнему укладу жизни, к земству, надеяться не приходилось.

– Но не может же война продолжаться вечно? – в отчаянии спросила Тася.

– Что значит – вечно? – удивился Миша. – Ты спрашиваешь, когда она закончится, в каком году? Этого, по-моему, не знает даже Бог. Может, виднее генералу Деникину? Или твоему любимому Александру Федоровичу Керенскому? Сомневаюсь… Он сейчас где-то на юге, кажется, у генерала Краснова. Наше офицерство научилось сражаться с чужестранными врагами, а как получится со своим народом… Посмотрим… Ты меня жди, Тася!

Глава четвертая Кавказские и другие мотивы

Удивительно, что в такой дружнейшей семье, как Булгаковы, где дети – разумеется, помимо любимого брата – относились к Тасе с уважением и нежностью, особенно Надя и Ваня, холодность, если не сказать суровость, к ней сохранилась у Варвары Михайловны. Тому причиной была изначальная неприязнь к невестке из инспекторской чиновничьей среды. Возможно, Варвара Михайловна прочила в жены своему любимому и талантливому сыну более подходящую подругу. Ведь есть матери, которые непреклонно считают, что их сын достоин лучшей спутницы в жизни, чем та, что он избирает, и все старания Таси, не только верностью и любовью, но и силой духа вытащившей Михаила из тяжелейшего и почти неизлечимого заболевания, не смягчили сердце Варвары Михайловны. В Киеве молодые снимали комнату недалеко от булгаковской квартиры, а к родителям ходили на обеды, Тася своим присутствием не докучала свекрови, но снискать ее любви, даже теплого отношения, не смогла. Между женщинами, особенно между свекровью и невесткой, такое случается. Единственное, в чем можно обвинить Тасю, так это в расточительстве, особенно в первые месяцы семейной жизни, но не она, а Михаил нанимал пролетку или такси при каждом удобном случае, желая сделать приятное молодой и красивой жене. Возможно, неудовольствие Варвары Михайловны Тасей складывалось из мелочей. Например, Тася привыкла к тому, что в доме всегда была прислуга. Это сейчас можно только предполагать, но первоначальное решение Варвары Михайловны не женить Михаила на Тасе, еще перед венчанием высказанное ей, не изменило их отношения даже в нелегкие годы, которые обычно сплачивают семьи. А положение в Киеве, не видевшем за свою историю столь быстрых смен властей и количества убийств, когда человеческая жизнь не стоила ничего, кроме выпущенной пули или удара штыком, усложнялось. Но все же любовь Таси к сыну Варвара Михайловна признаеть в письме к дочери Надежде: «У меня обедают Миша с Тасей, которая вернулась еще 1 октября, не будучи в силах вынести дольше разлуку с Мишей» (18 октября 1915 года). Позже Надя записывает: «Татьяна Николаевна пережила с М. А. все трудности вступления в самостоятельную жизнь, годы империалистической войны (работа в Красном Кресте. – B. C. ), затем скитания, жизнь в с. Никольском (в 40 км от г. Сычевки Смоленской губернии) и Вязьме, переезды, материальные недостатки, каторжную работу в начале литературной деятельности…»

Михаил Афанасьевич высоко оценивал помощь жены. В письме к матери от 12 ноября 1922 года из Москвы в Киев он пишет: «Таськина помощь для меня не поддается учету…»

Хотя Михаил Афанасьевич закончил Киевский университет с дипломом детского врача, столкнувшись в Смоленской губернии с невероятным распространением сифилиса, он решает менять медицинскую специальность и открывает в Киеве частный кабинет врача-венеролога. И снова рядом с ним помогающая ему при лечении больных Тася. Татьяна Николаевна вспоминает: «Когда осенью 1919 г. пришла повестка от белых – он нигде не служил, занимался практикой. Ему дали френч, шинель…»

Очень характерно и точно о положении в Киеве тех лет пишет Илья Эренбург в своей знаменитой книге «Люди, годы, жизнь»: «…Никто не знал, кто кого будет завтра расстреливать, чьи портреты вывешивать, а чьи прятать, какие деньги брать, а какие постараться вручить простофиле». И нет сомнения, что виденные в Киеве многочисленные и, по глубокому разумению, не вынужденные обороной убийства, объясняемые борьбой за власть, потрясли юную душу Михаила и позднее отразились без всяких сантиментов.

История менялась так быстро, что на самом деле то, что вчера казалось незыблемым на века, очень скоро превращалось во время одномоментно прошедшее. В газете «Киевлянин» передовая статья вещала: «В настоящее время исход борьбы Добровольческой армии с большевиками решен: большевистская сила окончательно сломлена, бандиты Ленина и Троцкого более не в состоянии оказывать Добровольческой армии мало-мальски серьезного сопротивления, а руководимым А. И. Деникиным армиям… остается только преодолевать пространство и налаживать тыл и гражданское управление в стране».

Журналист газеты Василевский – Не-Буква, бывшей жене которого Любови Евгеньевне Белозерской предстоит оказать немалое и не самое благотворное влияние на судьбу Михаила и Таси, сообщает, что «регистрация офицеров, чиновников и врачей у Киевской комендатуры продолжается… Ежедневно записываются не менее ста человек…» Видимо, в эту регистрацию попал Михаил, а Тася, дружившая в саратовской гимназии с еврейкой Мейерович, доброй и отзывчивой девушкой, разделявшей ее взгляды на жизнь, такой же, как и она, любительницей театра, с ужасом наблюдает, что недалеко от Бессарабской площади, где жили евреи, деникинцы устраивали дикие погромы. «Каждую ночь слышались исступленные крики, плач, били в металлические вещи, ведра, тазы – подлинный шабаш ведьм. По утрам вся Бессарабская площадь была покрыта пухом, перьями, ломаной посудой и другими атрибутами человеческого боя». Именно после таких погромов покинул Киев великий еврейский писатель Шолом-Алейхем, увидев утром из окна подвала, где он прятался с семьей, землю, «как снегом покрытую пухом из вспоротых еврейских перин». В России пока оставалась живущая под Одессой его дочь, вырастившая позднее свое чадо – ныне известную американскую писательницу Бэл Кауфман, автора популярной у нас книги и киноповести «Вверх по лестнице, ведущей вниз». Очевидец тех событий оставил дневник, из которого явствует, что «большинство временных властей, приходя в Киев, занималось мародерством, спекуляцией и грабежом населения». И вот когда, по мнению Михаила и большинства киевлян, в городе установилась, и надолго, крепкая и нерушимая власть Доброволии, Булгаков как врач направляется на регистрационный пункт, собирающий офицеров на войну, где он увидит новые и многочисленные смерти и постарается спасти от гибели раненых. Но большевистские лидеры, и среди них Николай Щорс, впоследствии ставший комиссаром Киева, были иного мнения о судьбе города и Украины, сделанных совдеповскими. Но разве можно было тогда разобраться в происходящих событиях, предугадать их окончательную судьбу, хотя бы на несколько десятков лет вперед? И Булгаков следует на мобилизационный пункт не только по повестке, но и по велению сердца. Тасе снова провожать его в опасную дорогу. И поймем ее, молодую девушку, что тогда она ни в чем не перечила матери мужа, и потом, в преклонные годы, не восхваляла ее, но и не обмолвилась о ней ни одним недоброжелательным и обидным словом. Она не делает этого не только как женщина опытная, понимающая взаимоотношения людей, тем более семейные, но и зная, как Михаил обожал свою мать. Надя вспоминает, что в разговорах Миши с мамой «затрагивались житейские и весьма широкие мировоззренческие вопросы науки, искусства. Михаил любил поражать мать, как и других своих собеседников, парадоксальностью, оригинальностью суждений, едкой иронией…»