Спартанский лев - Виктор Поротников

Ксеркс уступил матери и разослал глашатаев во все сатрапии, дабы в назначенный день вся персидская знать собралась в Сузах в царском дворце.

Уже перед самым советом Аместрида, жена Ксеркса, с досадой заметила мужу:

   — Среди моих рабынь есть египтянки, вавилонянки, ионянки, фракиянки... Нет только афинянок. Когда же, о мой царь, ты порадуешь меня рабынями из Афин, которые, по слухам, очень красивы и умеют замечательно петь и танцевать.

Ксеркс ничего не ответил супруге, раздосадованный тем, что уже и она в перерывах между ласками и поцелуями заводит речь о войне.

Вот почему, открывая совещание персидских вельмож, Ксеркс заявил, что с той поры, как Кир Великий победил Астиага, персы не имели продолжительных мирных передышек, но постоянно воевали. Кир создал Персидскую державу. Камбиз, сын Кира, как мог расширял царство, доставшееся ему от отца. Дарий, отец Ксеркса, спасал созданную державу от развала во времена смут. Ему, Ксерксу, уготовано судьбой расширить царство Ахеменидов на запад, поэтому он намерен объявить войну Афинам.

   — Чтобы никто из присутствующих не подумал, будто я поступаю по своему личному усмотрению, предлагаю этот вопрос на общее обсуждение, я повелеваю всем желающим высказать своё мнение, — такими словами Ксеркс закончил свою речь.

Первым слово взял Мардоний.

   — О, царь! — сказал он. — Ты самый доблестный из всех прежде бывших и из будущих персов. Слова твои прекрасны и истинны. Особенно же прекрасно то, что ты не позволишь издеваться над персами презренным грекам, живущим в Европе. Действительно, будет странно, если мы не покараем эллинов, напавших на нас первыми, в то время как саков, вавилонян, эфиопов, индийцев и многих других, не причинивших нам, персам, никаких обид, мы покорили только из желания расширить нашу державу.

Что нас страшит? Ведь мы знаем, как воюют греки, знаем, в чём они слабы. Мне довелось самому узнать это, когда я повелением царя Дария выступил против них. При этом я, дойдя до Македонии, не встретил никакого сопротивления. Кто же, в самом деле, дерзнёт, о, царь, восстать против тебя в Европе, если ты поведёшь за собой всю мощь Азии! Я убеждён, что эллины никогда не решатся на такую дерзость. Если же они по своему безрассудству всё же ринутся в бой, то узнают, что на войне мы, персы, доблестнее всех.

Мардоний умолк.

Из уважения к нему никто из персидских вельмож не осмелился высказаться против.

После долгой томительной паузы взял слово Артабан, доводившийся Ксерксу дядей.

   — О, повелитель! — начал он. — Не будь здесь различных суждений, не пришлось бы и выбирать наилучшее из них, а лишь принимать одно-единственное. Если же есть много мнений, то и выбор возможен. Ведь даже самое чистое золото нельзя распознать, только путём трения на пробирном камне вместе с другим золотом мы определяем лучшее.

В своё время я не советовал твоему отцу, моему брату Дарию идти походом на скифов, людей, не имеющих городов. Но он меня не послушал и выступил в поход. Однако ему пришлось возвратиться назад, потеряв много храбрых воинов. Ты же, о, царь, желаешь ныне идти войной против людей, которые, как говорят, одинаково храбро сражаются и на море, и на суше. Я должен сказать тебе, о, царь, и всем присутствующим здесь, что именно меня страшит в этом походе.

По твоим словам, повелитель, ты намерен построить мост на Геллеспонте и вести войско через Фракию и Македонию в Элладу. Но если эллины нападут и одержат победу в морской битве, а затем поплывут к Геллеспонту и разрушат мост, тогда положение будет опасно.

Я заключаю об этом не своим умом, но могу напомнить всем здесь собравшимся: царь Дарий построил мост на Истре[109] и переправился в Скифскую землю. Тогда скифы всячески постарались убедить ионийцев, охранявших мост, разрушить переправу. И если бы тогда Гистиэй, тиран Милета, согласился с мнением прочих тиранов и не воспротивился, то войско персов погибло бы. Даже подумать страшно, что в ту пору вся Персидская держава была в руках одного человека.

О, царь, не подвергай себя такой опасности, но последуй моему совету. Распусти нас и затем, обдумав ещё раз наедине, сообщи то решение, которое ты признаешь наилучшим.

После Артабана пожелал высказать своё мнение Ахемен, брат Ксеркса.

   — Пусть слова мои покажутся малодушными. Но лучше всех о войне рассуждает тот, кто сам воевал. Артабан прав, эллины — враг доблестный. Но я сейчас хочу говорить не о них, а об египтянах. Египет усмирён мною после долгой и тяжёлой войны. Однако замечу, что нам удалось потушить лишь пламя восстания, недовольство же египтян владычеством персов уничтожить не удалось. Недовольство и досада от неудачного восстания подобно раскалённым углям тлеют в глубине души этого упорного народа, который и в прошлом был вынужден склонять голову перед завоевателями, но в конце концов всё равно отвоёвывал свободу. Я хочу предостеречь тебя, о, царь, от поспешного похода в Грецию. Для египтян это будет прекрасным поводом для нового восстания, подавить которое станет неизмеримо труднее, поскольку лучшие наши войска отправятся в Европу.

Вслед за Ахеменом высказалось ещё несколько вельмож в том же духе: воевать с Афинами конечно нужно, но время для этого ещё не наступило.

Не произвела должного впечатления на Ксеркса и речь Артафрена, его двоюродного брата, выступавшее го, как и Мардоний, за войну. Было видно, что царь после всего прозвучавшего не настроен идти походом на Афины.

Ксеркс распустил совет, сказав, что ему нужно ещё раз всё обдумать наедине с самим собой.

По персидским меркам, Ксеркс имел очень красивую внешность. У него были большие, чуть удлинённые к вискам глаза с длинными изогнутыми ресницами. Из-за этих глаз Ксеркса в маленьком возрасте все принимали за девочку. А сестра Артозостра даже придумала женское имя, которым называла брата во время их детских игр.

Брови у царя были чёрные и красиво изогнутые. Тонкий нос имел чуть заметный изгиб, подобно клюву хищной птицы, совсем как у матери Атоссы. Своим носом Ксеркс гордился ещё и потому, что нос такой же формы был у прославленного деда Кира Великого. Цветом волос Ксеркс тоже уродился в мать. Они были золотисто-рыжеватого оттенка. У персов считалось, что людям с такими волосами покровительствует сам Митра[110].

Атосса, желая иметь влияние на сына, с юных лет развратила его, позволяя развлекаться со своими молодыми рабынями. И не только с рабынями. Используя лесть и могущество, Атосса сводила сына на ложе с теми знатными персиянками, которые выделялись красотой и статью. Ксерксу не было ещё и шестнадцати лет, когда он, по сути дела, надругался над одной из младших жён своего отца, услыхав, что соитие с нею придаёт дополнительную силу детородному органу мужчины. Эта женщина была подарена Дарию царём арахотов. Она родилась в местности, где, по преданию, окончил свои дни пророк Зороастр[111]: в водах священного озера Кансаойа чудесным образом сохранилось семя пророка. От этого семени и забеременела мать подаренной женщины, искупавшись однажды в озере. Дарий не узнал о дерзкой проделке сына опять-таки благодаря стараниям Атоссы.

К двадцати годам Ксеркс превратился в юношу божественной красоты. Женщины, знатные и простолюдинки, при всякой возможности оказывали ему знаки внимания. И Ксеркс, похотливость которого к тому времени распустилась пышным цветом на почве вседозволенности и безнаказанности, не отказывал себе в удовольствии познавать невинность дев и порочить доброе имя замужних женщин, потерявших разум от страсти к царскому сыну.

Некоторая озабоченность проснулась в Дарии лишь тогда, когда от Ксеркса родила девочку его сводная сестра Кармина, дочь одной из младших жён царя. И ещё, в непристойной связи с Ксерксом была уличена двоюродная сестра Дария, также родившая от Ксеркса ребёнка. В ту пору Ксерксу было уже больше двадцати лет.

Дарий стал чаще брать Ксеркса в поездки по разным городам своей обширной державы, давал ему поручения, загружал работой в канцелярии, видя, что сын в отличие от братьев, родных и сводных, совершенно не тяготеет к военному делу. Потому-то Ксеркс довольно рано в совершенстве овладел умением управлять огромным царством, научился разбираться в хитросплетениях дворцовых интриг, приобрёл навыки подбирать себе в помощь людей нужных и полезных. Ещё Дарий приучил Ксеркса сначала думать, а потом говорить и, главное, всегда скрывать свои эмоции под маской благодушия.

Став царём, Ксеркс приблизил к себе в первую очередь тех вельмож, которые чем-то были ему обязаны и в то же время не принадлежали к кругу военной знати. Он хорошо помнил, что самое сильное давление на его отца во всех его делах оказывали именно военные, которые постоянно рвались к новым завоеваниям. Воинствующая знать, собственно говоря, и возвела Дария на трон, когда тот был ещё совсем молодым человеком. Эти люди впоследствии не раз намекали царю, кем он был и кем стал благодаря им. Дарий как мог ослаблял влияние военных, приближая к себе людей менее знатных и даже чужеземцев. Он выстроил для себя новую столицу в горах Персиды и назвал её Персеполь — «Город персов». Из старой персидской знати лишь немногие пожелали переселиться со своими семьями в новую столицу. Древним персидским родам более по душе были Пасаргады, Сузы и Экбатаны, близ которых были погребены их предки, а также былые цари. Зато новая персидская знать, возвысившаяся при Дарии, охотно поселилась в Персеполе и ближайшем к городу округе.