Новый век начался с понедельника - Александр Омельянюк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вскоре на остановку подошёл парень, недоодетый по новой молодёжной моде.
Из-под кожаной куртки торчал не только подол свитера, но и мятой, белой рубашки, будто бы жёваной промежностью.
Старушка с интересом уставилась на диковинку.
Немного постояв, она не выдержала и подошла к молодому человеку:
– «Милок! У тебя исподнее не заправлено!» – участливо подсказала она ласковым, материнским голосом.
– Чо-о?!».
Видимо подумав, что современная молодёжь не знает слово «исподнее», старушка поправилась:
– «Ну! Эта! Срачицей раньше называлась!».
– «Чего, чего?!» – уже как-то грозно и задиристо вопросил парень.
– «Рубашка у тебя торчит!» – решил помочь старушке Платон.
– «Как будто ты только что по-большому сходил и не заправился!» – как всегда не удержался от нравоучительного уточнения проктолог Гудин.
– «Только бумажки ещё не хватает!» – не выдержал теперь и Платон.
Парень сначала, видимо, хотел нагрубить старикам, но, оценив численный перевес оппонентов, смягчился:
– «А-а! Ну, эта мода сейчас такая!» – поучил он безнадёжно отставших от жизни.
Старушка недоумённо перевела вопросительный взгляд с парня на Платона, потом на Гудина, и молча отвернулась.
– «Хм! Сратица… Пердуны старые!» – тихо и злобно добавил парень, опасливо и брезгливо пятясь от святой троицы.
– «Что за мода такая?!» – тихо вслух вопрошала гостья столицы, отходя подальше от парня и невольно всё ещё оглядываясь на него.
Воцарившую неловкость вскоре разрядил подошедший троллейбус.
Да! Многое в нашей теперешней жизни непонятно нормальному, здоровому человеку.
А провинция, видать, ещё не испортилась.
Или не испортились её старики, хранители древней морали! – рассуждал про себя Платон.
– «А ты говоришь, Лешка не аккуратный! Слава богу, что он хоть так не ходит!» – возвратился к обсуждению больного вопроса Гудин.
– «Да-а! Ему до них далеко! Да и разница в возрасте у них приличная. Считай другое поколение!» – подхватил тему Платон.
– «Куда мы ко́тимся?!» – задал риторический вопрос Иван Гаврилович.
– «А, кстати! Как она назвала? Срачицей, кажется? А как будет называться кофта, торчащая у девок из-под курток, чтобы придатки не застудить?» – вдруг продолжил он свой интерес.
– «Ну, …наверно, типа написничка!?» – подхватил Платон любимую тему Гудина.
– «А молодец, старушка! Мы-то пригляделись. Говно уже в упор не видим!» – закончил обсуждение Платон.
А вообще-то с пошлостью и явной безвкусицей надо бороться и не стесняться этого, как эта, пусть и наивная, но зато принципиальная старушка.
Иначе будем посмешищем и для самих себя и для гостей столицы! – молча заключил свою мысль Платон.
Начало этого года, ознаменовалось, прежде всего, январским празднованием 55-летия Платона.
В этом же году предстояло также отметить февральское 45-летие Ксении, июньское 100-летие отца Платона Петра Петровича Кочета, а также августовское 25-летие единственной дочери Платона Екатерины.
Год обещал быть насыщенным на празднества и события.
К торжествам начали готовиться заблаговременно.
Ещё при поздравлении родственников с наступающим Новым годом, Платон всех их пригласил на свой Юбилей.
Под ещё не растаявшим впечатлением от очень тепло отмеченного его 50-летия, все родные с радостью откликнулись.
Тогда Платону пришлось отмечать свой Юбилей два дня подряд, так как его хоть и относительно большая, но всё же однокомнатная квартира не позволяла разместить всех гостей одновременно.
В первый день собрались многие родные юбиляра, а во второй – его друзья и родственники жены.
В этот раз решили всех объединить сразу под одной крышей.
И хотя ряды родных и друзей поредели, всё же их общее количество не позволяло использовать для этого большую однокомнатную квартиру Платона.
Поэтому торжество решили перенести в квартиру сестёр в известную высотку на Котельнической.
И это, с тайного намёка Ксении, предложили сами фактические хозяева квартиры Варвара и Егор.
Но сначала предстояло отпраздновать юбилей Платона на работе.
В среду, 15 января, виновник торжества принёс в офис заготовленные, всегда по всеобщему мнению хорошо готовящей, Ксенией салаты, добавил к ним разносолы собственного производства, докупив недостающее до, по настоящему празднично-разнообразного, застолья.
Накрывая на стол, ставя на него всё новые и новые блюда, Платон услышал восхищённо-стеснительное от Марфы Ивановны:
– «Ну, ты и шиканул! Куда столько? Зачем это? У них от такого количества точно одно место слипнется!».
– «Да, нет! Не слипнется. Это только кажется, что всего много. Просто больше разнообразия, чем обычно!» – спокойно, но в то же время не без гордости, ответил Платон.
Тут же подскочил и любопытный Иван Гаврилович.
От неожиданно увиденного, его заранее заготовленная слегка саркастическая улыбка мгновенно слетела с, внезапно посеревшего от зависти, лица, лишив в первый момент его обладателя даже дара речи.
– «Надька, что ль, раскошелилась?!» – не удержался он вскоре от своей ложки дёгтя, тут же выходя из помещения.
Но в язвительном вопросе Гудина была и справедливая риторика.
Их начальница, Надежда Сергеевна Павлова, действительно каждый раз частично субсидировала очередного именинника, дабы стол не был скуден, в связи с пока скромной зарплатой подчинённых.
– «Наверно пошёл выяснять отношения с Надеждой? А не дала ли она мне больше денег, чем ему, на его скромный стол?!» – искренне и чуть злорадно поинтересовался Платон.
– «А кто его знает? Чужая душа в потёмках!» – не замечая ляпа, ответила Марфа.
Через минуту, воцарившую было паузу, прервала почти влетевшая и сгорающая от любопытства, видимо после сообщения Ивана Гавриловича, Инна Иосифовна Торопова.
– «Платон! Ну, ты даёшь!» – воскликнула она, тут же затыкая свой восторженный вопль сразу несколькими ломтиками колбасы с тарелки.
Конец ознакомительного фрагмента.
