Голая королева - Татьяна Гармаш-Роффе

Больше? Больше не люблю? Неправда. Я и Филиппа никогда не любила. С ним вышло то же самое, что и с Алексом, – мне нужно было расстаться с прошлым, со всем тем ужасом, в который превратил мою жизнь дядя Виталий, – и я кинулась в отношения с Филиппом, пытаясь реабилитировать в моей душе само понятие любви… И эти отношения я приняла поначалу за любовь.

Приняла за любовь, а не любила. Вот это будет – правда.

Я вообще никого никогда не любила. Я не знаю, что такое любовь. Я ее искала, да, но так и не нашла. Поэтому я ушла от Филиппа. Поэтому я должна уйти от Алекса. Чтобы найти любовь».

Аля вздохнула. «Я должна это сделать», – заверила она себя еще раз. Но ей почему-то не нравилось ее решение. Что-то в нем было неправильным, но она не знала, никак не могла уловить – что.

Внизу раздался какой-то звук. Она напряглась.

Это гулковатый звук перекладин лестницы. Филипп поднимался к ней.

А это его шаги уже по чердаку.

Один.

Другой.

Третий.

Аля едва удержалась, чтобы не прикрыть голову руками в ожидании очередного удара. Ее спина окаменела.

Она услышала его дыхание над собой.

– Алечка… Маленькая моя, не плачь! Прости меня! Я…

Аля осторожно обернулась. Филипп стоял на коленях у ее тюфяка. Он плакал.

– …Я так люблю тебя! – шептали его по-детски вспухшие от плача губы.

Так было всегда: он ее бил, потом плакал и просил прощения. Потом начинал целовать…

– С чего ты взял, что я плачу? – холодно спросила Аля.

Он глянул на нее: ледяной взгляд, надменное и отрешенно-чужое лицо… Такую Алину он не знал. Та, которую он знал, должна была тоже плакать; должна была сейчас припасть к нему, захлебываясь от рыданий, ища защиты у него – от него же; он бы гладил ее по голове, утешая, шепча нежные слова; потом бы они занимались любовью…

– Убери от меня руки, – спокойно приказала Аля. – И убирайся из комнаты.

Она сама себя не узнавала. Она бы никогда не подумала, что способна так разговаривать с Филиппом – так смело, так независимо, так жестко. Она вообще не умела так разговаривать – ни с кем. А уж тем более с Филиппом. Его она всегда боялась и теперь не понимала, откуда взялась в ней вдруг такая отвага…

Филипп ошеломленно посмотрел ей в глаза. Кажется, он не верил своим ушам. Он медленно поднялся с колен, зачем-то отряхнул их… И послушно и молча покинул чердачную комнату.

Аля была потрясена самой собой.

Больше Филипп к ней не заходил. До восьми часов; в восемь он сунул голову в дверь и сказал без всякого выражения:

– Уже время звонить.

Аля не шелохнулась. «Все гораздо проще на самом деле, – додумывала она свою мысль, – странно не видеть таких простых решений. Нужно только дойти до дверей, открыть их и оказаться на улице. Там – дорога, машины проезжают, люди в окна смотрят, можно закричать…» Аля чувствовала в себе небывалую, новую для нее отвагу.

Он подождал. Не получив никакого ответа, Филипп поднялся в комнату и сел на краю люка.

Аля пристально посмотрела на Филиппа. Нет, он спокоен, он будто принял как должное, что она прогнала его. Конечно, это нормально: он должен понять, что их отношения закончились четыре года назад и возврата к ним нет. Аля изменилась, и жизнь ее тоже изменилась: она больше не принадлежит Филиппу, у нее нет ничего общего с ним, а у него нет никаких прав на нее. Она замужем. Он должен с этим смириться.

Замужем! Мысль об Алексе больно кольнула в груди. Но времени размышлять об этом не было.

– Восемь, Аля. Ты обещала позвонить в восемь. Сейчас уже Марго будет перезванивать. Поторопись.

– Какой смысл? Все равно банки до утра закрыты.

– А нет, а нет! Ты мне больше не морочь голову. То одно, то другое, то третье – ты все время находишь отговорки!

– Зачем давать ему ночь для размышлений? Подумает, рассудит, что никаких фактов против него у меня быть не может, что я просто блефую, угрожая ему скандалом; а то, что я якобы «запуталась», по зрелом размышлении может у него вызвать только удовлетворение: нечего было от мужа ночью сбегать!

– Кончай, я сказал!

– Разве я не права? – спокойно продолжала Аля. – Разве это не логично? Я ведь о ваших интересах забочусь, – сказала она ехидно.

Филипп растерялся. Он ничего не понимал.

– Позвони Марго, спроси у нее, что делать, раз сам не можешь сообразить, – с издевкой посоветовала Аля.

– Я и без Марго разберусь, – тяжело ответил он. – Вставай.

– Я никуда звонить не буду, – твердо сказала Аля.

– То есть – как это? Ты обещала! Мы договорились!

– Я передумала.

– Ты нас обманула! – В его голосе начала закипать ярость.

– Думай, как тебе нравится.

– Нет, ты позвонишь! Вставай! Вставай, я тебе сказал!

– Нет.

– А я говорю – да! – Филипп подошел к тюфяку и стал с него стаскивать Алю. Аля скатилась на пол и села возле постели.

– Бесполезно, Филипп. Ты можешь меня притащить к телефону или телефон ко мне – я звонить не буду.

– Но почему?! Ты же была согласна! Тебе-то что, раз ты от него ушла!

– Ты все равно не поймешь, Филипп… Я не могу просить деньги у человека, от которого я ушла. Я не могу вымогать у него эти деньги. Хоть они и не мне, а для вас – все равно, обязанной ему буду я.

– Послушай… – Филипп сел на пол рядом с ней. – Послушай-ка. Раз ты ушла от него – тебе ведь тоже деньги нужны, верно? Попроси у него шестьсот тысяч: одна сотня будет для тебя. Уж по крайней мере, будешь знать, за что ты ему обязана. Хорошая мысль, а?

Аля рассмеялась.

– До чего же ты прост, Филипп!

– А что? Разве плохо?

– Для тебя, наверное, хорошо.

– А ты, значит, такая особенная, для тебя, значит, не хорошо… – начал заводиться Филипп.

«Пусть заводится, – бодрилась Алина, – именно это мне и нужно сейчас…»

Их разговор был прерван телефонным звонком. Звонила, несомненно, Марго. Филипп нехотя встал и без всякого энтузиазма спустился вниз к телефону. Аля последовала за ним.

Слушая, как он мучается и путается в объяснениях, Аля сама взяла у него из рук трубку.

– Я никуда не буду звонить, Марго… А вот так, без всяких объяснений. Звоните сами, если вам так хочется. – И она передала трубку Филиппу.

Марго, судя по всему, крепко отчитала Филиппа, так что он был красный, как помидор, когда закончил разговор. Аля, глядя на него, рассмеялась:

– Что, намылило шею начальство?

Филипп посмотрел на нее. Она была необыкновенно хороша… Этот смеющийся нежный рот… Эта тонкая гибкая шея… Эти близорукие, сиреневые, с огромными кошачьими зрачками глаза!..

Он вскочил. Аля тоже. Он кинулся к Але. Она помчалась от него. Она смеялась, она дразнила его. Она заставляла его принять игру.

Он бегал, разгораясь, за ней по комнатам. Аля носилась вокруг стола, Аля запрыгивала на диван, пробегая по нему на другую сторону, юбка вспенивалась над ее округлыми коленками, открывая быстрые белые ноги…

Заливисто хохоча, Аля опрокинула ему под ноги стул, потом другой и третий и, пока он путался в них, бросилась в коридор. Еще немножко, и она была у двери!

Заперта, конечно. Ничего, вот замок – р-раз! А, черт, еще один! Нет, не в эту сторону! Ну, быстрей поворачивайся!..

Нет, не может быть! Третий замок тоже заперт! В какую сторону?! Скорее, Аля, скорее!

Поздно. Он настиг ее у дверей.

– Вот ты как, – сказал он, отдуваясь. – На этот раз не уйдешь.

Он прижал ее к дверям. Как тогда, днем, к стенке. Но теперь он не целовал, не ласкал ее – он просто начал расстегивать шорты… Расстегнул.

– Нет, Филипп, нет!

– Да, моя маленькая, да! Да, моя девочка! Сейчас Марго приедет, больше ждать некуда…

Он начал сдирать с нее трусики, нетерпеливо прижимаясь к ее животу мощно вздыбленным пенисом, мешая сам себе; трусики не снимались, завернутый передний край юбки падал между ними, разделяя два жарких тела, Аля пихалась и царапалась.

– Ты ушла от мужа, – дышал он ей в ухо, – правда, ты ушла от мужа? Возвращайся ко мне, я тебе все прощу, я люблю тебя, слышишь, я люблю тебя, – бредил он, – и ты меня любишь, правда ведь, любишь? И эта маленькая писечка, – он загреб в горсть ее лобок, – хочет меня! Признайся, твой старикашка не умеет, как я…

Там, сзади нее, под ее правым локтем, был последний неоткрытый замок – только бы повернуться, только бы повернуть круглую шайбочку, только бы!..

Задыхаясь от желания и нетерпения, Филипп потянул ее колено к себе на бедро, шаря руками под ее беспрестанно падающей юбкой…

Письмо! Она не перепрятала из кармана письмо!

Все. Карман легко царапнул его по руке. «Что там у тебя? Что ты за ерунду в карманах носишь, царапается – мало твоих ногтей…» Он отпустил ее колено, его штаны съехали, и он так и стоял, все еще прижимаясь к ней обнаженным горячим низом и откинувшись назад верхом… Его глаза бегали по бумаге.

Когда он закончил читать, он отодвинулся от нее, застегнул шорты и странно посмотрел на нее.