Город холодных руин - Марк Ньютон

– Наверху у меня несколько спален, – жизнерадостно продолжал он. – Надеюсь, вы сочтете возможным остаться.

– Я в этом уверена, – согласилась Рика. – Очень мило с вашей стороны предложить нам ночлег. – И она повернулась к Рандуру и Эйр с немым вопросом в глазах.

– Да, очень мило, – поддержала сестру Эйр. – Спасибо.

«Что это задумал старый черт? – засомневался Рандур. – Подобный альтруизм не в его стиле».

Ночью Рандур проснулся на кровати посреди «парадной спальни» в заброшенном углу особняка. Эйр и Рика свернулись калачиком на двуспальной кровати у окна, за которым не было видно ни огонька, свидетельствовавшего о близости поселка или города, – сплошная тьма. Ветер то и дело бросался на окно снаружи, тряся стекла. В углу комнаты тускло горела свеча.

Сон не шел к нему. Он лежал, перебирая в памяти события прошлого, придавая им новую цель и смысл. Он хмыкнул: надо же, его старый учитель фехтования – конченый пьяница. Как все переменилось. Теперь уже не Мунио помыкает им, а наоборот.

Бросив взгляд на девушек, Рандур поднялся и вышел за дверь. Осторожно, держась рукой за стену, чтобы не споткнуться, он спустился вниз. Во тьме, поглотившей особняк, узкая полоска света, пробивавшаяся из-под одной двери, была особенно заметна.

Рандур толкнул дверь, застонали петли. Мунио стоял внутри, у одной из кожаных кушеток, и плакал.

– В чем дело? – Рандур направился к старику, его слова растворились в огромном пространстве неприбранной комнаты.

– О, это ты, Капп. – Учитель фехтования двинулся ему навстречу, он казался тенью при свете единственной свечи. – Капп…

Запах алкоголя чувствовался даже издали, в такой темноте вообще приходилось ориентироваться преимущественно при помощи обоняния. Рандур приблизился и встал перед ним.

– Какого черта ты плачешь?

– Я не плачу, – пробормотал тот.

– Ну, плакал. Я же слышал.

Пауза, затем Мунио, шаркая, вернулся к креслу и с тяжким вздохом опустился в него.

– Посиди со мной, а?

Рандур двинулся к нему на ощупь, то и дело спотыкаясь о низкие столики и скамеечки для ног. Кушетку он нашел лишь благодаря тому, что врезался бедром в ее подлокотник, и опустился на нее, правда стараясь держаться подальше от источника винных паров.

– Ты что, с вечера пьешь?

Задумчивый вздох.

– Совершенно верно, молодой человек.

– Почему ты стал таким? – спросил Рандур. – Было время, ты таскал меня за уши за меньшие погрешности против дисциплины. Что с тобой стряслось?

– Когда я приехал сюда, я был богат. Делать ничего было не нужно. Незачем было напрягаться.

– И ты все забросил, – продолжил Рандур. – Так просто.

– Ты ведь никогда не был на моем месте, на тебя никогда не обрушивалось столько денег сразу, – промямлил Мунио. – Деньги меня и погубили – что тут темнить. Но это меня не оправдывает.

– Увидев тебя в баре, мне захотелось тебе врезать.

– И правильно. Ничего другого я не заслуживаю.

– Как ты мог взять и бросить своих учеников? – спросил Рандур, чувствуя одновременно злость и жалость к своему старому учителю, который так легко смирился со своей потерянной жизнью.

– Я научил тебя всему, что умел. Тебе уже не нужна была моя помощь – в конце.

Немного помолчав, он сменил тему.

– Так эта дама, Рика, – продолжал Мунио уже куда более уверенным тоном. – Она замужем? У нее есть парень? Как думаешь, у джентльмена моего возраста есть шансы?

– Нет, никаких шансов, – вздохнул Рандур. – Она, как бы это сказать, не по этой части. – Рандуру пришло в голову, что раз уж они все равно в особняке старика, то можно доверить ему чуть больше. И он решил намекнуть ему о том, кто они такие.

Мунио долго глядел на него, не понимая.

– Императрица?

– Ну, сейчас, конечно, нет. Но никому ни слова. – Рандур затравленно оглянулся. И шепотом добавил еще кое-какие подробности. – Так что никаких надежд сойтись с ней поближе у тебя нет и быть не может.

– Обречен на одиночество. Эх, жизнь моя не удалая…

– Может, расскажешь? – предложил Рандур.

– Расскажешь! Сразу видно, что тебя вырастила женщина. Рассказывай не рассказывай, легче от этого не станет. Так что, по мне, лучше молчать и жить, как умеешь. Нет, если хочешь, я скажу тебе вот что: когда-то и я кое-что собой представлял, Капп. Но те времена давно прошли, даже в памяти мало что сохранилось, вот как. Теперь я ничто. И ты однажды станешь никем вроде меня. Сейчас тебя переполняет беспочвенный оптимизм, благословение молодости и проклятие зрелых лет. Все мы когда-то угаснем, как угасает наш мир. Цивилизации приходят и уходят, ничего не оставляя по себе. Так что мне делать, если не пить?

– Хватит ныть, – перебил его Рандур. – Люди погибают в этом мире за меньшее, чем есть у тебя. Я сам видел, как они просят милостыню у ворот Виллджамура, без пищи, без крова над головой. Беженцы, зажатые между городской стеной и морем, погибают от холода. А ты сидишь здесь и тратишь деньги и время на пьянку, а все потому, что боишься реальности. И, судя по всему, дело обстоит так уже давно – с тех самых пор, как ты заимел достаточно денег, чтобы платить за выпивку. – Рандур встал. – Я иду спать. Там у меня компания получше.

Глава семнадцатая

– Кажется, ты даже внутри изменилась. Я больше не знаю, как понимать твое поведение, твои жесты, твои сомнения. Может быть, ты уже не ты?

Что она могла на это ответить?

Физически все было хорошо, как всегда. Просто, живя с Малумом, она привыкла скрывать свои чувства и теперь очень медленно привыкала к обратному. Училась быть откровенной.

– Где твоя прежняя уверенность? Почему ты больше не поддразниваешь меня, как раньше, ты же знаешь, как мне это нравилось?

Он меня расслабляет…

– Мне нужно время. Иногда мне трудно даже думать об этом.

Они снова были в безымянном мире. В этот раз они обнаружили там пляж, и Люпус сразу предъявил на него права.

– Люпус Бич – самое подходящее название для такого красивого места, – со смехом сказал он и тут же сменил тему, словно ощутив ее внезапно возникшее напряжение.

Позже пришло желание нанести на карту этот мир, эту иную землю. Наверное, брала свое солдатская привычка анализировать действительность, рождавшая потребность систематизировать ее мир, подчинить его логике. Сначала она отговаривала его, объясняла, что здесь с каждым разом все становится немного иначе. Сколько раз она уже бывала здесь, сколько всего видела и всегда замечала варианты – появлялись другие породы деревьев, чуть заметно менялись русла рек.

– Нельзя же применять логику, – говорила она ему, видя, как он хмурится, – к месту, которое никакой логике не подчиняется.

Но его страсть к исследованиям на этом не утихла: она распространилась на изгибы ее тела, родимые пятна, вкус кожи, ставшей солоноватой от пота на здешней жаре. Речная волна, набежав, смочила их одежду, ее волосы, облепила песком их потные тела.

Горячий, как печка, луг, они двое в траве, среди ярких орхидей, в небе над ними клин незнакомых птиц, – она никогда не видела таких раньше, их крики им незнакомы. Что-то с шестью ногами, с угловатой десятигранной спиной, переваливаясь, проползло через луг к реке на водопой, и Люпус во все глаза следил за ним, не веря, что видит его на самом деле.

Из-за того что он не знал, что это за место и где оно находится, все здесь казалось ему искусственным. Это был мир без контекста. Мир, в прямом и в переносном смысле застывший во времени. Беами все время гадала, что будет, если они останутся в нем навсегда, но вокруг не было ничего сопоставимого с их собственным существованием. Это был просто мир, куда можно было сбежать, мир, в котором они без помех могли заниматься любовью.

Люпус заметил цепочку мелких синяков на спине Беами и узкую царапину на ее плече. Она немного вздрогнула, когда его пальцы пробежали по ним. Очень нежно.

– Знаешь, я ведь могу что-нибудь сделать, – предложил он. – Например, поговорить с парнями.

– Ничего ты тут не поделаешь, Люпус.

– Меня это бесит.

– Думаешь, меня нет? Оставь все как есть. Я плачу ему той же монетой.

– Прости. Я глупец, который считает, что может разрешить все твои проблемы.

Она смягчилась, понимая, что он хотел помочь. Этот разговор почти невозможно было начать.

– Он злится, но я тоже не овца какая-нибудь. Да, он меня ударил, но я однажды использовала реликвию, чтобы его остановить, а он и не заметил.

Появился гаруда, местный, иной окраски, чем на Бореальском архипелаге, с более светлым оперением и, разумеется, без оружия. Он спикировал вниз шагах в сорока от них, коснулся крылом травы, от любопытства вывернув шею в их сторону, и, снова набрав высоту, скрылся в глубокой синеве неба.