Плеск звездных морей (Журнальный вариант) - Исай Лукодьянов

Он сразу повеселел, вот уж воистину как ребенок.

— Улисс, ты не представляешь, как много значит для меня…

— Все, все! Закончим этот разговор. Пойду погляжу в последний раз на корабль.

— На корабль? — Лицо у Феликса стало озабоченным. — Как же я забыл — ведь меня специально привезли для какого-то совещания…

Запах корабля!

Я шел знакомыми коридорами и вдыхал этот неповторимый запах, который не передашь никакими словами. Я смотрел на стены и вспоминал надписи монтажников, язвительные надписи, скрытые теперь облицовочным пластиком. Вспоминал рифмованные радиообъявления, треск сварки, бодрый гул голосов, тяжкие вздохи пневматических устройств…

Теперь здесь стояла тишина — та особая, хорошо мне знакомая сосредоточенная тишина, которую корабль, готовый к старту, как бы примеривает к глубокой тишине космоса. Еле уловимая вибрация палубы говорила мне о том, что реактор введен в режим.

Из-за двери кают-компании доносились голоса. Я остановился в нерешительности. Конечно, командир корабля пригласил меня на инструктаж, и я имел полное право войти. Но зачем? Не стоило мешать занятым людям.

Белокурый Грегори, сопровождавший меня, деликатно ожидал, чтобы я первым вошел в кают-компанию. Я сказал ему, что сидеть на инструктаже мне не хочется, лучше я похожу немного по кораблю — если можно.

— Тебе, конечно, можно, старший, — сказал Грегори.

Он скрылся за дверью кают-компании, а я прямиком направился в рубку. Я мог бы пройти туда с закрытыми глазами.

Рубка. Я отворил тяжелую дверь и перешагнул высокий комингс. Сердце стучало у самого горла. Я горько усмехнулся при мысли о том, что в таком состоянии не прошел бы медосмотра даже для полета на линии Земля — Луна.

Как во сне я прошагал к креслу первого пилота. Сел, откинулся на спинку амортизатора. Передо мной на пульте покойно горел зеленый глазок, свидетельствующий, что реактор в режиме. Машинально я протянул руку и положил палец на красную стартовую кнопку. Достаточно мне нажать, и…

Весь космос был сейчас у меня под кончиком пальца. Большой космос, безбрежные звездные моря, далекие чужие миры, все прошлое и все будущее.

Одно лишь легкое нажатие… нет, не такое уж легкое, она тугая, эта кнопка, надо приложить полтора ньютона, но это же совсем немного…

Сколько раз я преспокойно нажимал стартовую кнопку, и перегрузка вжимала меня в амортизатор, и корабль, послушный мне, начинал разгон.

Но эту кнопку нажму не я. Ее нажмет командир корабля. Ну что ж. Все правильно, абсолютно правильно.

Я сидел с закрытыми глазами. Надо было уйти, поскорее уйти отсюда, но я не мог заставить себя подняться.

Вы, сказки и мифы древности, что вы значите по сравнению с чудом, которое спрятано здесь, в красной кнопке под моим пальцем?

Я вздрогнул от щелчка включившегося динамика корабельной трансляции.

— Улисс Дружинин, тебя просят пройти в кают-компанию.

Только теперь я обнаружил, что щеки у меня мокрые. Я вытер слезы и, не оглядываясь на кресло первого пилота, вышел из рубки.

Робин встретил меня у двери кают-компании. Мы молча обнялись.

Он был вылитый отец. Большелобый, коренастый, с квадратным подбородком. Чем дальше, тем становился он все более похожим на Анатолия Грекова. Поразительное сходство.

— Ну вот, — сказал Робин, вглядываясь в меня. — Видишь, как все получилось.

— Все правильно, — ответил я.

— Не совсем. Лететь должен был ты.

— Ну какое имеет значение, кто полетит, — сказался. — Когда выйдешь на орбиту вокруг Сапиены, не торопись высаживаться. Уточни как следует обстановку.

— Ты должен был лететь, — повторил Робин. — Только ты.

— Мы с тобой, — поправил я. — Или лучше так: один из нас. Так что все правильно.

— Как тебе живется, Улисс? — спросил Робин.

— Хорошо.

— Я снова прошел комплекс тренировки, а то ведь зажирел немного. И все вспоминал, как мы с тобой крутились на тренажерах, Помнишь?

— Помню, — сказал я.

— Это от ожогов? — он указал на пятна на моих щеках. — Будь осторожен с черными теплонами, Улисс.

Всеволод взглянул на часы, потом на Робина.

— Пора начинать генеральный осмотр, старший.

— Начинай, — сказал Робин. И снова ко мне: — Я чертовски рад, дружище, что ты прилетел проводить меня.

Мы, провожающие, стояли над обрывом, километрах в двух от космодрома, раскинувшегося на равнине Моря Ясности. Рядом со мной стоял Самарин. В ярком свете лунного дня его лицо за стеклом шлема казалось изрезанным черными морщинами. На Луне не бывает полутонов — резкий свет или резкая тень.

Дальше — женщина со страдальчески поднятыми бровями, заплаканная и взволнованная. Это мать Всеволода. Никак не может примириться, что ее сын улетает так далеко.

Дальше Анатолий Греков и Ксения. У нее бесстрастно-неподвижное красивое лицо, только очень бледное.

Пестрые пятна скафандров на фоне черного неба, шорохи и невнятные голоса в шлемофонах, а там, на спекшемся от плазмы поле космодрома, громада «Борга». Правильно назвали этот корабль. Вообще все правильно.

Смотрю на часы. Быстро бежит секундная стрелка. Ровно семнадцать по-земному.

«Борг» выбрасывает желтое пламя из дюз. Ощутимый толчок под ногами. Опираясь на длинные столбы плазмы, корабль медленно, как бы нехотя, устремляется ввысь.

Шквалом обрушиваются голоса. Кто-то кричит: «Счастливого пути, ребята!», «Успеха вам!» Кто-то всхлипывает. Какой-то чудак рискованно высоко подпрыгивает от радостного возбуждения.

«Борг» уже далеко. Яркая желтая звездочка среди вольного разлива звездных морей.

Звездные моря…

Я хочу вобрать их в себя, насмотреться вдосталь, навсегда. На Венере ведь их не увидишь сквозь плотную муть атмосферы. Отец никогда не видел их. И Олив. Они знают звезды только понаслышке, по фотографиям и картинам. Им не нужны звезды. Пока не нужны…

Я вижу немигающие, полные недоумения глаза Олив — такими, какими они были на экране видеофона, когда я сказал ей, что срочно улетаю. Были сильные помехи, ее лицо то размывалось на экране, то возникало вновь, и я особенно запомнил ее вопрошающие глаза.

А вот глаз Рэя Тудора я не вижу: они прикрыты темными очками, Рэй носит их с тех пор, как его ослепил в полете близкий высверк молнии, теперь он не переносит яркого света. Я вижу, как Рэй стоит на поле венерианского космодрома, и Леон торопит меня на корабль, а мы с Рэем обмениваемся непонятными Леону менто. «Я прятал от тебя радиограммы», — отвечает мне Рэй и повторяет это, хотя я прекрасно понял его менто с первого раза. «Я просил не показывать их тебе, потому что…» Но тут я его прерываю: