Идущий вопреки (СИ) - Ра Дмитрий

«Ага, и мне не нравится», — мысленно проявил я солидарность.

Бам! Я вздрогнул всем телом.

«Бам… Бам-м… Бам-м-м» — громко отозвалось эхо.

Позади меня что-то упало.

Стражники в противоположном конце зала синхронно развернули головы — в их глазах мелькнул испуг. Посмотрев друг на друга, один из них нервно сказал:

— Иди ка проверь.

Я быстро развернулся всем телом, сжимая в руке острую отмычку. На полу лежал, пошатываясь словно под порывами сильного ветра, канделябр. Поломанные свечи и восковая крошка разлетелись во все стороны. Разжиревшая крыса в испуге удирала по деревянному выступу на стене вглубь темного коридора.

«Гнумья мать… Повезло, так повезло», — выругался я про себя и замотал головой во все стороны.

— Почему я? Пошли вместе, — спорили бесстрашные стражи порядка.

Один из них уже тянулся к канделябру с горящими свечами.

Моя комната слишком далеко, и если я сорвусь сейчас с места, то меня могут услышать. Если буду бесшумно красться, то не успею и меня увидят. Безоблачная погода щедро дозволяет серебряным лучам ночного светила проникнуть в редкие оконные прорези в коридоре. Я медленно отступил от края стены на несколько шагов. Две пары окованных ног неуверенно шли в мою сторону.

Дверь. Я быстро нагнулся и заглянул в замочную скважину. Громкий звук здесь никого не разбудил. Отмычкой я быстрым движение заковырял в замочной скважине.

«Ну же, ну же», — торопил я себя, но рука не дрожала. При наличии второй мне было бы проще.

Желтый свет от свечей начал проникать в коридор, разгоняя серебряные тени. Шаги уже совсем рядом.

Щёлк!

Дверь открылась, и тёмная тень проскользнула внутрь.

В самый последний момент я успел закрыть за собой дверь, и бесстрашная стража прошла мимо. Под дверью, у порога, заиграли желтые лучики света от церковных свечей.

— Чертовы крысы! — проговорил один из стражей. Раздался скрежет металлического канделябра о холодные полы.

Позади что-то зашуршало, но я не сдвинулся с места. Здесь только единственный больной, и не стоит ему видеть моего лица. Лишь бы не шумел, иначе…

На мое плечо легла чья-то ладонь. Мгновенно среагировав, я отступил назад и уперся в кого-то спиной. Если бы это был враг, то я схватился бы за вытянутую руку, что сейчас лежала на моем плече где-то на уровне локтя и дернул бы ее вниз, с хрустом выламывая кости. Но это был не враг, поэтому я развернулся вокруг своей оси и оказался позади человека. Моя рука в локте зажала горло старика. Запах перегара ударил в нос. Он захрипел.

У меня не было второй руки, и я не мог зажать рот человек — пришлось развернуть его в сторону кровати и ударить под колени. Ноги его согнулись, и он свалился животом на кровать, уткнулся лицом в сенник. Я сжал сильнее руку, передавливая артерии.

— Тшшшш, спи, я не обижу, — прошептал я ему в ухо. Неприятная вышла ситуация — стариков душить мне еще не приходилось. Но нельзя было допустить, чтобы он поднял шум. Как только бы он открыл рот, я бы все равно среагировал, но так, по крайней мере, он не увидел моего лица, и вряд ли будет мутить завтра воду. Он пьян и, скорее всего, в его бредни никто бы даже не поверил.

Через какое-то время он перестал дергаться и затих. Я перевернул его на спину и проверил пульс. Живой.

— Прости, дед, — тихо извинился я бессознательному телу и подошел к двери.

Стража ушла вдаль коридора. Похоже решили все-таки убедиться действительно ли крыса устроила такой переполох. Я приоткрыл дверь и слегка высунув за проем голову, огляделся. Видны далекие спины стражников, освещенные тусклым желтым светом. Это мой шанс.

Я закрыл за собой дверь. Щёлк — отозвался замочный механизм на движения отмычки. Всё — заперто.

В зале было светло, но на этот раз пусто и тихо. Вдоль стены я обогнул часть зала и примкнул к каменной спине богини Ганры. Она действительно холодная женщина. Почему-то даже холоднее черных уродливых стен. Проскользнув незамеченным в противоположный коридор, я зашагал в сторону нужного мне помещения. Там, где меня расспрашивал старый фанатик в шрамах.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Я остановился за десять шагов до тяжелой двери. Помимо уже привычных мне звуков, я услышал что-то другое. Стоны. Немного отличающиеся от стонов боли. И исходили они за нужной мне дверью.

Не повезло. В такое время там кто-то есть. Придется возвращаться, но перед этим…

Я подошел ближе и заглянул в большую замочную скважину.

Зрелище было не из приятных.

Все было в полумраке, но я видел. Видел всё. Эйлин лежала животом на столе и надрывно постанывала. Глаза ее были пустыми и смирившимися со своей участью. Подол обтягивающего наряда был задран на спину, а сзади к ней пристроился брюхастый отец в шрамах и натужно кряхтя, ритмично двигался, пошатывая девушку вместе со столом в такт ее болезненных стонов. В руках старик держал черную кожаную плеть и периодически хлестал свою жертву по округлым ягодицам, оставляя довольно глубокие и красные полосы. С каждый таким ударом он с удовольствием охал.

Рядом с ними стояла другая девушка — золотоволосая Лина. Обнаженная по пояс, она смотрела на издевательства и томно улыбалась. Ей, похоже, зрелище это нравилось.

Вот отец задвигался быстрее и тяжело покрякивая испустил выдох последнего наслаждения. Эйлин опустила голову на стол и тихо заплакала.

— Не плачь, дочь моя, — тяжело дыша, сказал отец и, хлестнув себя по спине плеткой, охнул. — А-а-а, хорошо. Мое семя — это благословение Её. А это твоя отверженность во имя Её.

В воздухе засвистело. На последних словах он ударил ее по обнаженным длинным ногам плеткой. Один раз, второй, третий. Девушка плакала, но он не останавливался. Лина улыбалась.

Эйлин не кричала, не звала стражу. Даже плакала она очень тихо…

«Безмолвие — это путь»

«Гнев — это пустота»

Невозможно опорочить то, что уже сгнило с самого основания. Отец, трактующий достаточно глубокие и миролюбивые заветы Богини Ганры на свой лад, считает себя мессией-осеменителем? Такой человек учит и вдохновляет целые молодые поколения, которые потом так же насилуют и убивают.

Верит ли он в Ее величие? О да. Но верит по-своему, лицемерно выражая всю свою отверженность во благо других своим застарелым отростком. Страшнее тех, кто не верит — это те, кто уродует религию под свои убеждения.

Я встал, посмотрел на тяжелую дубовую дверь и развернулся. Сегодня мне нечего здесь делать, но всё равно нужно немного поспешить. Меня и так держат на лечении довольно долго без всяких веских причин, что кстати довольно странно. Рука действительно кровоточит вот уже какой день, но насколько это стоит внимания сестер, жидкой похлебки и отдельной койки? Меня, конечно, не очень сильно это тревожит, ведь я хотел посмотреть на богадельню изнутри, что я и сделал. Поэтому, даже если меня вдруг выпроводят завтра, то я все равно смогу пробраться сюда под покровом ночи, но, по крайней мере, уже не буду слепым котёнком.

Вдоль стены я прокрался до края зала. Выждав, когда вернувшиеся стражники отойдут достаточно далеко и отвернутся, я проскользнул за спину холодного монумента. Похоже, что крыса их очень испугала, и теперь они ходили вместе, словно влюбленная пара. И я их не осуждаю, здесь неприятно было находится даже мне, а ведь я был в местах и помрачнее. Что-то тут угнетало: воздух, казалось, тяжело давил на плечи, а затхлость и коридорная влажность черного камня раздражала чувствительный нос.

Стража, разумеется, не убрала разломанные свечи с пола. С утра сестрам будет немного больше работы. Добравшись было до своей двери, я снова примкнул к замку, но…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Почему же двух пустых тарелок не хватало? В дальний конец коридора она отнесла семь чудесных яств, а вот обратно пустой тары вернулось лишь пять. Испортить или сломать одеревенелую посуду весьма непросто. Оставила кому-нибудь на потом? Может быть, но уж больно строгие в богадельни порядки. Да и не один раз я наблюдал такую картину.

Я повернул голову направо и попытался разглядеть последним глазом непроглядную темноту. Был бы я чистокровным…