Меченый Маршал - Александр Трубников

Их с Тенгизом любовные отношения давно не были ни для кого секретом. Вместе они составляли на удивление прекрасную пару, и, несмотря на то, что Тенгиз исповедовал ислам, все, кроме, пожалуй, ее управляющего, радовались тому, что она решила последовать за своим возлюбленным в далекий Египет.

Мелису перспектива оказаться в сарацинском гареме нисколько не пугала. По тому, как она по-хозяйски вела себя с Тенгизом, который давно боялся и слово сказать ей поперек, было ясно, кто окажется в Каирском дворце любимой и самой главной женой.

Пока Анна и Мелиса, ожидая погрузки вещей, плакали в обнимку, на деревянной пристани, весело цокая копытами, появился ослик, запряженный в двуколку. Повозка была сплошь уставлена запечатанными смолой масляными амфорами с эмблемой Дмитрия — солнечным колесом. Ослика вел под уздцы крестьянский мальчик, а над вихляющимся на ходу сооружением, возвышался напыжившийся Ставрос. Он, по своему обыкновению, ухитрялся одновременно пискляво огрызаться направо и налево, погонять оливковой веткой осла и мальчишку, и ей же отгонять мух.

— Господин Тенгиз! — толстячок, не дожидаясь, пока ослик соизволит остановиться, неуклюже соскочил с двуколки, и подбежал к прощающимся, — ну, слава Аллаху всемилостивому и милосердному, успел! Эти крестьяне из Вази, что на маслобойке работают, да съест их Шайтан, так долго запечатывали масло, что я уж боялся, что не успею до вашего отплытия. Это первый отжим и лучшая очистка, господин Тенгиз и госпожа Мелиса, с тех самых деревьев, о которых молва по всей Греции идет! Будете там, в чужих краях, кушанья заправлять, да нас вспоминать, может, и Ставроса добрым словечком удостоите. Тут, ежели ни с кем не делиться, на несколько лет хватит. Один евр… то есть, тьфу, что я говорю такое, один почтенный негоциант из Болоньи, мой добрый друг, рассказал по секрету, что именно это наше маслице закупает у него римская курия для изготовления святого миро, которым пользуется для помазания христианнейших монархов сам римский Апостолик, — при этих словах брови Дмитрия и Тенгиза одновременно поползли вверх, а Ставрос, поняв, что сболтнул лишнего, попробовал улизнуть под видом того, что без его участия погрузка драгоценного масла, да и прочего багажа, обречена на провал.

Тем не менее, он был удостоен дружеского шлепка по спине от Тенгиза, который был поражен неслыханной щедростью, явленной этим редкостным пройдохой и скупердяем.

— Да уж, — ехидно пробормотал Дмитрий так, чтобы его слышала только Анна, — я думаю, что если бы Тенгиз не забирал Мелису в Каир, и ее лен не переходил под мою руку, наш управляющий не был бы так щедр. Роща, о которой он говорил, лежит как раз на границе наших земель, и испокон веку была предметом спора между владельцами. Так что он ухитрился подарить им их собственное масло!

В конце концов, прощание завершилось, и Тенгиз с Мелисой взошли на борт. Под громкое сопение расчувствовавшегося более всех остальных Ставроса матросы втянули внутрь сходни и отдали швартовы. Полоса воды между пристанью и бортом начала расти, гребцы выдвинули весла, и под первый удар задающего ритм большого барабана, разом опустили их в воду. Вскоре галера скрылась за зелеными холмами острова Негропонте.

19

Шамарин, чертыхаясь, покинул пассажирский салон «Боинга», везущего челноков из Салоник, и, размахивая направо и налево удостоверением, с надписью на обложке «Верховна Рада Украины», ринулся в грузовую зону получать свой невеселый багаж.

Изуродованные в автокатастрофе тела археологов, которые ему пришлось опознавать в греческом морге, через неделю после аварии в горах, куда их непонятно каким ветром занесло, возвращались на родину.

Согласно распоряжению шефа, тела несчастных должны были быть отпеты в небольшой часовне на территории Лавры, а затем отданы родственникам для захоронения там, где они этого пожелают. При этом Наместник сделал широкий жест и заверил семьи пострадавших, что Киево-Печерская Лавра берет на себя все хлопоты по доставке к месту погребения.

Выместив злобу на водителях двух нанятых автобусов, Шамарин погрузился в «Ягуар», который оставил перед отъездом на правительственной стоянке, и, поглядывая на часы, ринулся в сторону центра, чтобы до начала церемонии успеть переговорить с Наместником, и поделиться с ним своими соображениями.

Он успел лишь ступить на порог кабинета, как Наместник, который отвечал на какой-то звонок, приложил палец к губам и нажал на клавишу громкой связи.

— Господин архиерей? — раздался в динамике незнакомый голос. Его обладатель выговаривал слова по-русски медленно и с сильным акцентом. Это был определенно иностранец, отметил Шамарин, так как по «официальному» званию здесь к Наместнику не обращался никто, — с вами будет разговаривать господин Рене Синклер. Я его буду переводить. Речь пойдет про Турин и Салоники.

Стараясь не производить ни малейшего шума, Шамарин медленно опустился на ближайший стул, и превратился в слух.

20

Солнце не успело подняться над бесконечными рядами виноградных лоз, которые окружали богатую бургундскую деревню, как в церкви тамплиерской прецептории зазвонил колокол. Это означало, что наступила суббота, и пора собираться на ярмарку.

Якоб прикрикнул на жену, чтобы не мешкала с завтраком, урезонил младших детишек, затеявших в доме игру в прятки, и велел достать из сундука свой лучший наряд. Ведь он был не простым вилланом, а вольным и зажиточным крестьянином, который добился для себя и своих потомков столь желанного крепостного права.

Конечно, привилегия укрываться в крепости их господина, барона де Боне, вместе с семьей и двумя телегами скарба, в случае опасности или войны, обходилась недешево. Но зато теперь, когда в замковую книгу было внесено его имя и прозвище, вместе с количеством свиных туш, которые он был обязан ежегодно поставлять в замок, Якоб Весельчак мог чувствовать себя вполне спокойно.

Он нагрузил телегу забитыми вчера свиньями, и, раскланиваясь с соседями, выехал за околицу.

Соседи, крепостной привилегии не имевшие, из зависти утверждали, что для того чтобы чувствовать себя в безопасности, достаточно соседства тамплиеров, которым они платят церковную десятину. Здесь неподалеку от города Боне, за стенами своей прецептории, храмовники обучают военному делу тех братьев, которые вступают в орден во Франции, Бургундии, Нормандии, Провансе и Лангедоке, и готовят их к отправке в Святую Землю, так что в рыцарях нет недостатка.

Правда, священник в своих проповедях частенько рассказывает о том, что храмовники все время нарушают заповеди Господни. При этом он частенько приводит в пример поговорку: «Пьет и ругается как тамплиер». Но Якоб, который водил дружбу с каменотесами, знавшими всех и вся, знал, в чем тут дело.

Епископ диоцеза Боне, который из-за соседства большого тамплиерского дома терял доходы, готов был тамплиеров окрестить кем угодно, хоть еретиками, хоть язычниками, лишь бы прихожане отдавали десятину не в прецепторию, а в его приходы. А пословицу эту принесли из Лангедока, где слово «тамприер», а (вовсе не тамплиер!) на местном наречии обозначает «стеклодув».

Зная, что на тамплиеров возводят напраслину, Якоб Весельчак, тем не менее, заносчивых храмовников не любил. Как бы в подтверждение этим мыслям, его обогнал, обдав пылью, и чуть не перевернув телегу, заставив съехать на обочину, большой отряд. Два десятка воинов-монахов в плащах из бурой, неочищенной шерсти, с поднятыми вверх копьями, пророкотали мимо и скрылись за поворотом дороги.

Когда пыль немного улеглась, Якоб сильно хлестнул лошадь, выместив злобу и испорченное настроение на бессловесном животном, и продолжил свой путь.

Дмитрий, возглавлявший отряд, который с раннего утра занимался полевой выучкой, не заметил на скаку телегу, которую отогнал в сторону Тамош, потому что в это время вычитывал одного из неофитов.

— Ну и сколько можно с тобой возиться, Жак? — повернувшись в сторону молодого человека, он вдалбливал в его упрямую голову слово за словом, будто гвозди вбивал, — ты что, совсем не в состоянии выучить Уложение? «Когда они построены в эскадроны, никто из братьев не должен переходить из одного эскадрона в другой, либо садиться в седло, либо брать свой щит, или копье без разрешения. А когда они вооружатся, и двигаются эскадроном, они должны держать своих оруженосцев с копьями перед собой, а тех, кто с конями, позади себя, так, как приказывает Маршал либо тот, кто на его месте. Никто из братьев не должен поворачивать назад своего коня, чтобы сражаться или кричать, либо из-за чего-нибудь еще, пока они находятся в эскадроне»[2].