Добро пожаловать в прайд, Тео! - Дарья Волкова

Ты о ней подумал? О ее чувствах? О ее удовольствии?

Нет. Ты думал только о себе. Получил свое и благополучно уснул.

Неудивительно, что она сбежала. У Лолы в тот день был сильный стресс. А ты, Фёдор Михайлович, в утешение порвал девушке девственную плеву, наверняка сделал больно и потом удивляешься, почему она не хочет с тобой разговаривать.

Фёдор попытался себя оправдать. Тем, что первый раз у девушек – это всегда больно. И тут же сам смел свои же возражения. Он мог бы дольше и тщательнее ласкать ее. Он мог бы сначала подарить ей наслаждение пальцами или языком. Он ведь про все это знает и все это умеет. Тогда и боль, возможно, не так бы чувствовалась. Тогда ей было бы наутро что вспомнить, кроме этой боли. И разочарования.

Фёдор попытался еще раз сам перед собой оправдаться. Он ведь не знал, не был готов к тому, чтобы стать у Лолы первым. И эта попытка оправдания тоже не увенчалась успехом. Что же, у нее должна была табличка на лбу зажечься: «Attention! First time!»?! Девушка тебе доверилась. Тебе. Взрослому, тридцатичетырехлетнему мужику. В надежде на то, что он сделает как надо.

А ты… ты…

Дерьмовый ты любовник, Фёдор Дягилев, вот ты кто. Певец оперный ты хороший, даже, может быть, очень хороший, а вот любовник – хреновый. Хотя, с учетом предстоящей премьеры, может и очень хорошим оперным певцом быть тебе осталось недолго.

Он повернулся, снова перекинул ногу через сиденье, надел шлем и повернул ключ в замке. Рокот мотоциклетного мотора нарушил вечернюю тишину маленькой пьяцца, с которой «Дукатти Монстр» уносил своего хозяина вместе с его сомнениями.

***

Энрико Кавальери был в ударе. Он орал, топал ногами, брызгал слюнями. Таких раньше, наверное, называли бесноватыми. А еще, наверное, есть мера терпения, которую человек в состоянии вынести. И сегодня, сейчас, сию минуту у Фёдора Дягилева она исчерпалась.

Фёдор резко вскинул вперед руку ладонью от себя. Так резко, что режиссер от неожиданности замолчал. По нему в жизни не скажешь, что он психопат и истерик. Высокий рост, коротко стриженый ежик седых волос, смешные круглые очки, тонкий нос и узкий рот. Он был похож на французского актера Жана Рено. Но интеллигентности Рено в Кавальери не было и в помине.

Еще одним резким движением Фёдор выудил телефон из заднего кармана джинсов. Кавальери надул щеки, явно собираясь заорать – телефоны на репетициях в руках артистов доводили его до исступления. Но Фёдор проигнорировал надутые щеки.

Браннер ответил сразу.

- Сол, скажи, что мне будет, если я расквашу этому итальянскому гению морду? Как - какому? Кавальери, конечно. Я спокоен. Я абсолютно спокоен, ответь на мой вопрос. То есть, дело может обойтись штрафом, если я не буду слишком усердствовать? Отлично! Спасибо, Сол. Я думаю, что могу себе позволить маленькое удовольствие за несколько тысяч евро.

Обратно он телефон убирал медленно. И так же медленно поддернул рукава тонкого джемпера. Кажется, на сцене замерло все и всё – как в детской игре. Только мелко крестилась Виктория Войня, с которой они снова стали партнерами по сцене. Фёдор сделал шаг вперед. Замерла даже Виктория.

Кавальери ненавидела все постановочная труппа. Кроме, разве что, дирижёра, который был тоже тем еще гавнюком-гением, но он третировал большей частью оркестр.

Фёдор сделал еще шаг.

- По тысяче евро за каждый подбитый глаз. Сломать нос, наверное, дороже, - он хрустнул пальцами и отвел руку назад. - Я собираюсь развлечься тысяч на пять.

- Вы посмотрите, какой храбрый мальчик! – фыркнул Кавальери. Он не сдвинулся с места, но с некоторым напряжением следил за рукой Фёдора. И голос его звучал почти нормально, без истеричного визга. – Ну а что ж ты раньше-то молчал, весь из себя такой недовольный, ранимый и нервный? Значит, нам надо поговорить. – А потом уже привычным визгливым фальцетом проорал. – На сегодня репетиция окончена. Завтра работаем с оркестром! - Артисты стали спешно покидать сцену, а Кавальери кивнул Фёдору. – Пошли.

Шагая за долговязым и немного нескладным Кавальери, Фёдор думал о том, что лучше уж пусть его выгонит режиссер постановки, нежели самому облажаться на сцене. Хотя один хрен на карьере в этом случае можно поставить крест.

***

Пришли они, как оказалось, в ресторан, находившийся в двух шагах от театра.

- Значит так, - Кавальери снял свои смешные круглые очки, которые придавали ему ложный вид милого и интеллигентного человека. За очками обнаружились такие же круглые глаза с тяжелыми веками. Глаза эти смотрели внимательно и немного устало. А еще они выдавали умного и проницательного человека – запоздало вдруг понял Фёдор. А орет он, наверное, потому, что ему просто так, без крика, работать скучно. Или по какой-то еще причине. Мало ли… - Значит, так, - повторил режиссер, возвращая Фёдора из размышлений к разговору. – Сейчас я скажу тебе крайне неприятную вещь. Постарайся держать себя в руках.

- Можно подумать, вы умеете говорить другие вещи, - процедил Фёдор. Непонятная, только что зародившаяся если не симпатия, то понимание к этому человеку, начали испаряться.

- Это будет неприятно особенно. Особенно – тебе, - Кавальери явно было плевать на тон Фёдора. Наверное, он привык, что его не очень-то любят. - Я хочу, чтобы ты поклялся мне памятью своей матери, что на премьере ты споешь как надо.

Фёдору чудом удалось не вздрогнуть. Да как смеет этот… даже упоминать…

- Я предупреждал, что буду говорить неприятные вещи, - итальянец невозмутимо отпил вина.

- Я не могу вам этого пообещать, - резко ответил Фёдор.

- Значит, я снимаю тебя со спектакля.

Фёдор лишь пожал плечами. Они оба понимали, что это не так-то просто. В дело вступит Сол, будет трясти контрактом, а Браннеру даже Кавальери по зубам. Нужны веские, очень веские причины для такого решения. Другое дело, что и сам Фёдор чувствовал, что… Нет, это даже не чувство, это страх… липкий, удушающий, подминающий под себя все его нутро. Страх не справиться. И где взять силы, чтобы сопротивляться этому страху?..

- Я могу вам это пообещать при одном условии.

- Я слушаю.

- Отстаньте от меня до генерального прогона. Совсем. Если на генеральном вам не понравится, как я пою – снимайте.

Они молча смотрели друг на друга. Принесли заказ. Кавальери одобрительно посмотрел на заказанное Фёдором мясо.

- Я рискую, - наконец проговорил режиссер.