Босс для Золушки (СИ) - Алёна Амурская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Катя… — шепчет он, оторвавшись от моих распухших губ. — Девочка моя… такая нежная…
Его рука скользит от моих волос вниз по шее и останавливается на груди. Я вздрагиваю, как от ожога, ощутив шокирующе откровенное прикосновение. Это для меня слишком много. Слишком рано. Только не сейчас… Я не готова!
В голове как-то резко проясняется.
— Пусти… те! — я с усилием отталкиваю Царевичева и вырываюсь из его объятий.
Он может меня удержать, если применит силу. Может. Легче лёгкого, проще простого. Но не делает этого. Просто разжимает руки и тяжёлым голодным взглядом следит, как я нервно поправляю растрепанные волосы.
И от этого моя внутренняя тоска по нему только усиливается. Я так сильно хочу вернуться обратно, в жар его страсти… или зареветь от разрывающих сердце чувств. Но не могу, нельзя. Только не в его присутствии.
Из последних сил выдавливаю чуть подрагивающим голосом:
— Артём… Александрович… это ошибка. Я не хочу заводить интрижку. Ни на работе, ни где-то ещё. Давайте забудем об этом. Пожалуйста!
И, не глядя на него, быстро сбегаю прочь.
Глава 21. Босс меняет тактику
На следующее утро мне страшно выходить из гостевой спальни. Но обязанности няни никто не отменял, и я спускаюсь в столовую вместе с зевающими детьми.
Царевичев уже там. Стоит и пьет кофе, прислонившись к домашней барной стойке, умопомрачительно властный и красивый. Впервые с тех пор, как я к нему переехала, он присоединяется к совместному завтраку. И давление его взгляда ощущается почти физически.
От напряжения и неловкости у меня нет аппетита. Свой омлет я скорее размазываю по тарелке, чем действительно ем. Одно радует: Костя с Настей никакого напряжения не чувствуют и спорят, где играть интересней — дома или в садике.
— Конечно, в садике! — заявляет сестрёнка. — Там куча девочек и мальчиков.
— Зато дома мы одни, и никто не мешает, — бурчит Костя. — У меня много самых интересных игрушек. В твоём садике таких нет. И Катя играет только со мной.
Настюша ревниво смотрит на меня и надувает губы. Я вздыхаю и торопливо подыскиваю темы, какими ее можно отвлечь, пока малышка не начала капризничать.
— Интересней всего кататься на аттракционе, — вдруг говорит мой босс. — Как насчёт того, чтобы повеселиться по-настоящему?
— Я хочу! Я! — мгновенно откликается Настя и подпрыгивает на стуле.
— На аттракционе? — восторженно повторяет его сын и с недоверием уточняет: — Но у тебя же нет времени пойти туда со мной…
— А сегодня есть.
Вот это сюрприз. Царевичев отложил работу, чтобы побыть вместе с сыном… и со мной?
Смотрю на него осторожно. На его губах, которые вчера так жадно целовали меня, играет лёгкая улыбка. Взгляд над кофейной чашкой спокойный и слегка насмешливый.
— Что скажешь, Катя? Едем?
Молча киваю и иду собирать детей.
Второй сюрприз поджидает на пороге дома, когда мы выходим на крыльцо всей гурьбой. Большой такой сюрприз, лохматый и неистово виляющий обрубком хвоста.
— Люси! — радостно кричит Костя и бежит гладить старого эрдельтерьера, который защитил нас в парке от странного очкарика. — Настя, иди сюда! Не бойся, он ест только злых людей!
— Не ест, а кусает, — механически поправляю я, а потом удивлённо оглядываюсь на Царевичева. — Вы привезли старую бездомную собаку к себе домой?
— Как видишь. Ветеринар псину уже осмотрел. Этот ваш… Люси, — усмехается над собачьим именем босс, — почти здоров, и у него полно блох. Поживет пока у нас, а там посмотрим.
— Повезло ему, — улыбаюсь я, глядя, как дети наперебой гладят блаженствующего от ласки пса. — Он заслуживает лучшего.
— Он защитил тебя и Костю. Это его главное везение.
На аттракционе в последний раз я была очень давно в детстве, ещё когда была жива мама. Когда мы все, накатавшись на скоростных вертушках, пересаживаемся на огромное и медленное колесо обозрения, какое-то пронзительно ностальгичное чувство поднимается из самой глубины моей души.
Поворачиваю голову к сидящему рядом молчаливому Царевичеву.
— Почему вы все это делаете… Артём? — спрашиваю тихо, впервые обратившись к нему без отчества, неофициально, с затаённой надеждой на откровенность. — Для нас… для меня. Я не совсем понимаю.
Он отвечает не сразу. Разглядывает мое лицо, смотрит в глаза. И роняет небрежное:
— А что тут непонятного? Нравишься ты мне. Красивая, милая. Сына моего спасла, о сестре заботишься, как мать. И смущаешься так… забавно.
Нравишься. Это простое слово окутывает меня, словно безумно приятный теплый плед в холодную погоду. И оно же одновременно будит во мне ужасную тоску и желание услышать другие слова. Самые заветные. Которые мечтает услышать от мужчины каждая влюбленная женщина.
— Ясно, — вздыхаю я и смотрю через бортик на крошечные фигурки людей.
Сейчас мы на самой вершине колеса обозрения, и от одного взгляда вниз с такой высоты слегка кружится голова. Сидящие напротив Костя с Настей прижались друг к другу от восхищенного страха и с разинутыми ртами глазеют во все стороны. Им не до нас.
— За вчерашнее извиняться не буду, — вполголоса говорит Царевичев так, чтобы слышно было только мне. — Я хотел получить твой первый поцелуй, и сделал это.
Меня охватывает чисто женское возмущение.
— Да вы…
— Тише, тише. Рядом дети.
— Не знала, что вы такой наглый тип, — перехожу я на сбивчивый шепот. — Думала, что вы хороший и добрый.
Рука Царевичева незаметно оказывается поверх моей и крепко стискивает ее.
— Никаких больше «вы», Катя… — он тоже говорит шепотом, только не сбивчивым, а соблазняюще-тягучим, как мёд, медленно капающий с ложки. — Раз уж назвала по имени, то отступать уже поздно. А хорошие и добрые в нашем бизнесе тонут ещё на старте. Я не такой. Я всегда беру своё.
Мой босс говорит так откровенно, что моя привычная сдержанность с ним даёт трещину. Это просто… просто черт знает что! Феерический уровень самоуверенности!
Я выдергиваю руку из его ладони и шиплю на грани слышимости:
— Не знаю,
