Последняя кантата - Филипп Делелис

Профессор снова принял свой невыносимый тон. Летисия молча вышла из кабинета, а Жиль с мрачным видом все же попрощался с Дюпарком.

В вестибюле их остановил Леон. В руках он держал конверт.

— Мадемуазель Форцца, у меня для вас письмо…

— Но я не переадресовывала свою корреспонденцию на консерваторию!

— Да, мне это тоже показалось странным. Его только сейчас принес курьер. Он сказал: «Передайте ей, когда увидите».

— Как он выглядел? — спросил Жиль.

— О, один из этих невежд на скутере. Не знаю, с кем он может быть связан…

Леон отошел. Летисия вскрыла конверт и с удивлением посмотрела на его содержимое — небольшой белый листок, сложенный пополам, на котором были напечатаны три строчки:

Но где премудрость обретается?

И где место разума?

Не знает человек цены ее, и она не обретается на земле живых.[133]

— Что это значит, Жиль?

Комиссар внимательно изучил листок. Его охватило сомнение: он не хотел волновать Летисию, но и не мог скрывать от нее опасность.

— Это угроза смерти, Летисия.

37. АРИФМЕТИКА

Мир — это музыка, а музыка — это число.

Париж, наши дни

Жиль пригласил Летисию пообедать в «Телеграфе» на улице Лиль. Ресторанчик, куда издавна ходили почтовые барышни, был его любимым. Летисия выглядела мрачной. Он хотел бы видеть ее жизнерадостной и уверенной в себе, но знал, что он ответственен за ее подавленное настроение. Записка, полученная в консерватории, выбила ее из колеи. Жиль усилил меры безопасности, но угроза оставалась.

После их разговора накануне с профессором Дюпарком Летисия работала над разными вариантами расшифровки королевской темы. Жиль прекрасно понимал, какие чувства она может испытывать: она считала делом чести раскрыть секрет, который уже стоил жизни двум ее друзьям. Летисия с рассеянным видом потягивала аперитив из белого вина и черносмородинового ликера, свет ресторанных люстр так выгодно освещал ее глаза, что наводил на мысль о новой «теме взгляда»…

— Не берите все на себя, Летисия, — сказал Жиль, отставляя свой стакан. — Пьер и Морис были в расследовании почти на том же этапе, что и вы, когда они заявили, что раскрыли секрет.

— Что вы хотите этим сказать? — удивленно спросила Летисия.

— Я хочу сказать, что они догадались, что тема отходит от норм своего времени, и поняли, что она содержит в себе сообщение. Это их главное открытие, и вы его тоже сделали.

— Я думаю, что они прошли дальше.

— Возможно, они нашли какие-то элементы секрета, но не раскрыли его. Я по-прежнему убежден, что мы должны сначала найти то, что Фридрих Второй захотел спрятать, и только тогда тема станет нам ясна. Но этим займусь я, а не вы. Вам теперь необходимо отдохнуть.

— Нет, я не хочу. Сейчас я живу только королевской темой. По ночам мне снятся ноты.

— Тем больше поводов на какое-то время отключиться.

Они молча принялись за обед. Шум разговора вокруг них казался чем-то неуместным.

— Среди ваших расшифровок что-нибудь выглядит особенно значительным?

— Трудно сказать, потому что когда манипулируешь с темой и так и сяк, можно увидеть что-то не такое уж необходимое. Я хочу сказать… символы, которые Бах ввел неосознанно. Все очень сложно, потому что у Баха всегда имеется два измерения: одно явное и второе скрытое. Это в какой-то мере как музыка внутри музыки или как живописное полотно, скрытое под слоем другой живописи.

— …Которую не заметишь, если не подойти ближе и не прищурить глаза, — сказал Жиль. — Так, да?

— Да, так… Сейчас я щурю глаза — то есть уши — и, мне кажется, что-то различаю, но, возможно, прохожу мимо главного.

— Ну и что дальше?

— Так вот… я в основном работала по методу гематрии, науки производных чисел каббалы. Иоганн Себастьян особенно любил ее. Все музыканты в той или иной мере заворожены числами. У нас есть свидетельство Леопольда Моцарта, где он рассказывает об интересе его сына к арифметике еще в шестилетнем возрасте. И сам маленький Вольфганг в четырнадцать лет в письме своей сестре в Манту подписался «Вольфганг фон Моцарт, друг Ряда Чисел». Мы могли бы привести и другие примеры…

— Особенно у наших современников.

— Безусловно. Архитектор и композитор Янис Ксенакис,[134] а еще Антон Веберн, он в последние годы жизни был просто заворожен магическими квадратами.

— Все это представляется ребячеством, — неуверенно запротестовал Жиль.

— Вы ошибаетесь! — резко оборвала его Летисия, рассерженная тем, что ее педагогические усилия так плохо оценены. — Напротив, это очень серьезно! Композиторы, как, впрочем, и все другие творцы, всегда находятся в поиске определенной гармонии, естественно, в своем произведении прежде всего, но и в гармонии между самим собой и своим произведением. Эта гармония существует изначально, им надо только найти ее. Гармония управляет фундаментальным равновесием планеты, отзвуками вселенной…

— И только? — ради шутки спросил Жиль.

— Не смейтесь, вы еще ничего не знаете. Вы будете удивлены результатами гематрического анализа произведений Баха. Чаще всего достаточно посчитать такты или ноты, чтобы получить символические числа, которые не могут быть случайными. Помимо его собственных чисел 14, 41, 158, мы находим множество ссылок на дату его рождения по христианскому летоисчислению и по исчислению розенкрейцеров.[135]

— Простите?

— Теперь уже почти наверняка известно, что Бах был связан с розенкрейцерами.

— О-о, это очень интересно… Фридрих Второй — франкмасон, Бах — розенкрейцер… Чтобы дополнить картину, нам не хватает только какого-нибудь тамплиера! Но если мы ищем решение во всех тайных обществах Франции и Наварры…

— Во всяком случае, Пьер не был розенкрейцером, и Морис, я думаю, тоже. Вы можете легко в этом убедиться… Но вернемся к Баху, он не только часто использует числа розенкрейцеров, которые соответствуют имени Христиан Розенкрейц или эпитафии на его могиле, но еще некоторые исследователи нашли потрясающее доказательство того, что Иоганн Себастьян вписал дату собственной смерти — 28-7-1750 — в кое-какие из своих партитур…

— Вот именно!

Летисию позабавил ошеломленный и в то же время подавленный вид Жиля, и она от души рассмеялась. Потом продолжила:

— Мы находим эту дату в «Инвенциях», в Бранденбургских концертах, в Рождественской оратории и в «Канонических вариациях». Эти вариации, сочиненные в одна тысяча семьсот сорок седьмом году, как и «Приношение», являются прекрасным образцом символической шифровки. Он написал их, чтобы войти в ученое музыкальное общество, где ему предстояло стать… четырнадцатым членом!

— Вы всерьез думаете, что Бах знал дату своей смерти? Все это выше моего понимания… Если бы это сказали не вы, я бы, наверное, просто расхохотался…

— Я не советую вам делать это, иначе не расскажу о том, что я обнаружила в «Приношении»…

— О нет! Не наказывайте меня. Прошу вас…

— Ладно, прощаю, но чтобы это больше не повторялось… Так вот, для начала сложив цифры, соответствующие нотам темы, мы получаем число 100…

— Которое не представляет собой ничего особенного.

— Нет, но было мало шансов, что двадцать одна нота составит число столь совершенное. Тогда я заинтересовалась другими важными числами партитуры, а именно узнала, сколько по времени тактов содержит тема. Их в ней семнадцать, или если мы считаем только такт, на котором нота взята, то пятнадцать.

— К чему такое разграничение?

— Из-за многих комментариев, которые отметили нарушение в теме ритмики. В третьем такте Бах начинает хроматическое снижение на полутакте, и, главное, на третьем такте он удлиняет полутакт ми-бемоль, а в классической партитуре этого не было бы.

— Понимаю. Но что вам дают числа 15 и 17?

— Сами по себе — ничего. Но если мы разделим 100 на 15, то получим 6,66…

— Число сатаны.

— Да или, более точно, нечто напоминающее то число, какое Святой Иоанн Богослов в Апокалипсисе придал зверю земли: 666. Но 6 имеет двоякое значение, потому что может означать также дни Творения. Бах уже использовал 6 как символ Творения в своей кантате «Небеса провозглашают славу Господу», он использовал 66 тактов для хора, который предваряет фугу.

— Следовательно, это не неизбежно аллегория сатаны.

— Не неизбежно, может быть, это ссылка на работу, на эффект, который, возможно, выражает что-то сверхчеловеческое, экстраординарное.

— Это уже прекрасно. Вы должны бы радоваться этому.

— И да, и нет. Как я вам уже сказала, здесь все еще не вполне ясно. Напротив, удивительно то, что мы можем продолжать использовать и число 17. Королевская тема четко разделена на две части фуги: пять первых нот в одной части, хроматический спуск, и вторая часть, которая ведет к окончанию. Это деление на две части как бы приглашает поработать с числами 17, по количеству тактов, и 2.