Мартовские дни 1917 года - Сергей Петрович Мельгунов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В такой атмосфере и родился «приказ № 1». «Советские» мемуаристы довольно однородно рассказывают, как выработаны были основные положения, вошедшие в текст приказа. Происходило это на дневном общем собрании Совета первого марта, когда Совет с учреждением «солдатской секции» превратился в представительство не только рабочих, но и солдатских депутатов. Объединение явилось естественным результатом событий и не может быть поставлено в зависимость от какого-то обдуманного плана противодействия думской агитации, как хочет представить Суханов. Распыленные солдатские массы сделались центром событий с момента, когда февральские рабочие демонстрации превратились в солдатский бунт, решивший судьбу старого политического строя. Оставаться дезорганизованными в вихре революционных событий эти массы, конечно, не могли. По утверждению Шляпникова, только «после долгого колебания» из-за боязни вовлечь армию в «политическую борьбу» и сделать ее тем самым «небоеспособной» Исп. Ком. постановил 28-го вечером организовать при Совете специальную «солдатскую секцию». Не столько настойчивость представителей большевиков, выступавших против аргументации, которая развивалась «в рядах оборонческих групп», сколько жизненная необходимость разрешила вопрос.
Совершенно естественно на первом общем собрании Совета с делегатами от воинских частей был поставлен на обсуждение волновавший гарнизон «солдатский» вопрос: о пределах компетенции военной комиссии, о выдаче оружия, об отношении к возвращающимся офицерам и т.п. В результате совещания, происходившего под председательством вездесущего Соколова, были приняты положения, формулированные занимавшим отнюдь не крайнюю позицию с.-д. Кливинским, одним из ближайших сотрудников газеты «День»: «1. Немедленно предложить тов. солдатам не выдавать оружия никому. 2. …немедленно избрать представителей в Совет солд. и раб. депутатов по одному на каждую роту. 3. Предложить тов. солдатам подчиняться при своих политических выступлениях только Совету Р. и С.Д.; 4. Предложить тов. солдатам, подчиняясь во фронте офицерам, вместе с тем считать их вне фронта равноправными гражданами». Заседание не протекало в атмосфере какой-то особой непримиримости и враждебности. Разработка и окончательное редактирование положений, установленных на совещании, были поручены комиссии, куда вошли представители солдат, дополнительно избранные в Исполнительный Комитет. Суханов, мало интересовавшийся тем, что делается на безответственном «митинге», каким в его глазах являлось общее собрание, и занятый, как мы знаем, в это именно время в Исп. Ком. выяснением основной политической линии советской демократии, «лишь походя» мог наблюдать картину, как писался текст будущего «приказа № 1»: «За письменным столом сидел Н.Д. Соколов и писал. Его со всех сторон облепили сидевшие, стоявшие и наваливавшиеся солдаты и не то диктовали, не то подсказывали Соколову то, что он писал». «Приказ этот был в полном смысле продуктом народного творчества», – заключает Суханов. Заключение это стало общим местом, и его любили повторять те, кто хотел снять ответственность за «приказ № 1» с деятелей Исп. Ком. «И если среди всех актов Совета Р. и С.Д., если среди всех документов, носящих подпись Исп. Ком. – докладывал Стеклов в Совещании Советов, – имеется какой-либо, который был подлинным творчеством народных масс, то это был приказ № 1, выработанный солдатскими депутатами, пришедшими с улицы и из революционных казарм; это настолько был акт творчества этих масс, что большинство членов И. К. … узнали об этом акте, когда он был уже напечатан». И все-таки это, конечно, не совсем так – уже потому, что «представители солдат», «товарищи» Садовский, Падерин, Линде, Кудрявцев и др. (не говоря уже о прис. пов. Соколове, который, по мнению Суханова, был лишь «техническим выполнителем предначертаний самих масс»), были партийными людьми – некоторые из них были враждебны согласительной политике, доминировавшей в руководящем центре Исп. Ком.94.
Общие «положения», принятые в Совете, значительно заострились в конкретной формулировке «редакционной» комиссии. Вопрос о невыдаче оружия был формулирован так: «Всякого рода оружие… должно находиться в распоряжении и под контролем ротных и батальонных комитетов и ни в коем случае не выдаваться офицерам даже по их требованиям». Текст о подчинении гарнизона Совету в политических выступлениях получил добавление: «Приказы военной комиссии Гос. Думы следует исполнять за исключением тех случаев, когда они противоречат приказам и постановлениям Совета Р. и С. Д.». Положение о подчинении «во фронте офицерам» и о гражданском равноправии «вне фронта» формулировано было следующим образом: «В строю и при отправлении служебных обязанностей солдаты должны соблюдать строжайшую военную дисциплину, но вне службы и строя в своей политической общегражданской и частной жизни солдаты ни в чем не могут быть умалены в правах, коими пользуются все граждане». Пункт этот добавлялся указанием, что «обязательное отдание чести вне службы отменяется»; «равным образом отменяется титулование офицеров», «воспрещается обращение к солдатам на “ты”» и т.д. Вводный первый пункт устанавливал немедленное учреждение комитетов «из выборных представителей от нижних чинов» «во всех ротах, батальонах, полках… отдельных служб… разного рода военных управлениях и на судах военного флота». На этот абзац надлежит обратить особое внимание, ибо впоследствии со стороны тех, кто в «приказе № 1» видел первооснову разложения армии, шли настойчивые утверждения, что приказ устанавливал выборность офицерского состава.
Нам придется ниже вернуться к «приказу № 1» и давать его оценку по существу в связи с правительственными попытками реформировать уклад армии. Сейчас более интересна для нас формальная сторона вопроса. Между советскими мемуаристами получилось существенное расхождение в определении пути официального прохождения по инстанциям приказа. Суханов, как и Стеклов, утверждает, что Исп. Ком. познакомился с подлинным содержанием злополучного документа только на другой день из текста, напечатанного в «Известиях». По-иному излагает, как непосредственный свидетель, Шляпников. Он подчеркивает, что члены Исп. Ком. не вмешивались в техническую работу редакционной комиссии, но по окончании работы текст был оглашен Соколовым в Исп. Ком. Ни одного принципиального возражения не было представлено, и «той же группе товарищей» было предложено провести «приказ» на собрании Совета, еще не разошедшегося, хотя время было «под вечер». Текст был заслушан. «Солдаты были вне себя от восторга…» Если даже допустить, что память мемуариста точно и объективно воспроизвела обстановку формального принятия «приказа № 1», все же довольно ясно, что текст был принят в порядке простой митинговой резолюции и не подвергся предварительному рассмотрению по существу в исполнительном органе Совета. Этот роковой в некоторых отношениях документ истории революции прошел фуксом,
