Стервы - Джиллиан Ларкин

Глория глубоко вдохнула воздух, выдохнула. На этот раз она уже не смеялась.

Джером сел за пианино, выпрямился и положил пальцы на клавиши.

— Не начать ли нам петь?

И заиграл первые аккорды грустной песни, которую Глория никогда прежде не слышала, однако что-то в душе подсказывало: она рождена для того, чтобы спеть эту песню.

***

Чем больше Глория смотрела на коктейль из креветок[72], тем больше ей казалось, что креветки смотрят на нее своими крохотными глазками-бусинками.

— Милая моя, тебе подали недоваренные креветки? — спросил ее Бастиан. — Мы можем отказаться от этого блюда.

— Нет-нет, очень вкусно, — ответила Глория. Ей не просто казалось, что креветки живые, они еще вроде бы и осуждали ее. Им было известно, где она провела нынешний день — в подвале «Зеленой мельницы», вместе с Джеромом. На другом конце света от ресторана, в котором она сидит сейчас.

Хотя отель «Дрейк» открылся уже три года назад, его закрытый клуб и поныне пользовался исключительным престижем в тех кругах, где вращался Бастиан. Чтобы попасть в этот ресторан, надо было два года ждать своей очереди. Впрочем, у Бастиана имелись связи с нужными людьми.

— Позволь, я поделюсь с тобой этим. — Жених переложил на ее тарелку часть своей порции полосатого окуня. Одет Бастиан был в щегольской темно-синий костюм, волосы безукоризненно расчесаны и напомажены, лицо гладко выбрито — нетрудно было принять его за кинозвезду. — Попробуй, дорогая.

Глория откусила маленький кусочек и сразу скривилась.

— Ой, я и забыла, что терпеть не могу голландский соус[73].

— И давно не можешь?

— Вот с этой минуты. — Она подумала, не выплюнуть ли окуня на салфетку, но Бастиана от этого вполне мог хватить удар — он не выносил подобного поведения, не подобающего истинной леди. И от этого искушение нарушить приличия только усиливалось.

— Глория, когда ты перестанешь капризничать? — спросил Бастиан, вытерев рот салфеткой. — Это ведь только подчеркивает твой возраст. Что ты станешь делать, когда мы будем принимать у себя гостей? Подавать одни бутерброды? Или выбрасывать икру в унитаз?

— Боже упаси меня от такого!

Бастиан внимательно обвел зал своими ледяными зелеными глазами. Когда они были вместе, у Глории возникало такое впечатление, что он смотрит куда угодно, только не на нее. Она вздохнула.

— Нужно ли мне приучиться любить еще что-нибудь, пока мы сидим здесь? Петрушку, кинзу, тимьян?

— Да нет, полагаю, пока достаточно, — ответил Бастиан, откладывая вилку.

Они надолго замолчали, Глория стала вглядываться в огонек стоявшей на столике между ними свечи. Как это не похоже на те минуты, когда они молчали вместе с Джеромом! То молчание было таким многообещающим, это же — просто неловким. Глория представила, как будет обедать с Бастианом следующие шестьдесят лет своей жизни — ведь если сейчас дело идет вот так, как же это будет выглядеть, когда они станут мужем и женой? И не только обедать — они ведь жить будут вместе. Значит, и завтракать, и обедать вместе. Даже просто перекусывать.

— Не знаю, как тебе нравится, — произнес Бастиан, откашлявшись, — но я получаю здесь огромное удовольствие.

Глория расхохоталась и сделала большой глоток воды, надеясь успокоиться. Сегодня ее уже во второй раз разбирал смех, когда речь заходила о серьезных вещах. Надо взять себя в руки. Но тут она снова представила себе Джерома, сидящего с нею за столиком в этом чопорном душном зале, и снова хихикнула.

— Извини. — Она прикрыла рукой рот, из уголков которого брызгала вода.

— Что это с тобой сегодня? — сердито спросил Бастиан. — Перестань дурачиться, Глория.

— Ты назвал меня дурочкой, я не ослышалась? — Глория опять засмеялась.

— Когда мы поженимся, ты не будешь вести себя таким образом, — заговорил Бастиан, словно и не слышал ее вопроса. — Я не допущу, чтобы моя жена всюду вела себя, точно малый ребенок. Если не научишься держать себя, как положено, то будешь все время сидеть дома. Все время — в буквальном смысле слова. Я прослежу за этим.

Глория глубоко вдохнула и выдохнула носом, и вдруг в окружающем ее пространстве уже не осталось ничего веселого. Повсюду чинные пары, избыток роз на столиках, безвкусные пестрые обои — все это скорее навевало тоску.

Бастиан аккуратно свернул салфетку и снова положил себе на колени.

— Рудольф Райт мне говорил, что Бальный комитет серьезно подумывает о том, чтобы пригласить Клару на новогодний бал дебютанток.

— Ой, что, правда? — без всякого интереса спросила Глория, откусывая голову креветке, которая смотрела на нее особенно осуждающе.

— О Кларе в городе только и говорят, — откликнулся Бастиан. — Даже отец на днях расспрашивал меня о ней.

— Ну, тебе же всегда хотелось жениться на дебютантке. Возможно, Клара подойдет тебе больше, чем я.

— Не нужно преувеличивать, Глория.

— Преувеличивать? — Бастиан ведь знает, что она терпеть не может, когда он так о ней говорит. Сейчас Глория поняла, почему это ее так раздражает: Бастиан хотел себе жену, которая станет исполнять малейший его каприз покорно, никак не выражая своего мнения и ни о чем не задумываясь. Даже голоса не подавая. Иное дело Джером, который как раз и старался, чтобы ее голос был слышен. — Мой вывод основан исключительно на фактах.

— Предоставь мужчинам делать глубокомысленные выводы, — фыркнул Бастиан.

— Бастиан, я получила первоклассное образование. Пусть я не закончила Гарвард, как ты, но об окружающем мире тоже имею некоторое представление.

— Глория, пожалуйста, давай говорить серьезно. Твое образование не имеет ни малейшего отношения к нашей договоренности.

Он положил на ее запястье свою холодную руку. Глории стало зябко.

Какой-нибудь час назад ее брал за эту руку Джером, и его прикосновение покоряло теплом и искренностью. Теплыми были и изящные длинные пальцы с мозолями на кончиках — от постоянных ударов по клавишам. Всякий раз, когда он приближался к ней, Глория ощущала, как волны тепла окутывают их обоих. А сейчас она ничего не чувствовала, кроме холода и еще раз холода.

— О какой «договоренности» ты ведешь речь? — спросила она, мигом отдергивая руку.

— Не понимаю, отчего тебе нравится прикидываться дурочкой. — Бастиан подался вперед и заговорил тихонько: — Не может быть, чтобы ты до сих пор не знала, по какой причине мы вступаем в брак.

— Просвети меня, пожалуйста.

— Глория, ты, черт возьми, прекрасно знаешь, что мы достигли с твоими родителями договоренности. Я не собирался унижать тебя, но до меня дошли слухи о том, как недопустимо ты вела себя на своем обеде на прошлой неделе. Надеюсь только, что это был исключительный случай. Мы никак не можем себе позволить ставить нашу помолвку под угрозу, делая ей плохую рекламу. Особенно если учитывать то положение, в котором оказалась твоя мать.

— Постой, а что ты имеешь в виду, говоря о положении моей матери? — У Глории застрял ком в горле. Никто еще не знал о предстоящем разводе родителей, даже ее лучшая подруга. И мама не осмелится никому об этом рассказать.

— Это взаимовыгодная сделка, — сказал Бастиан, глядя на нее немигающими глазами. — Теперь, когда твой отец вот-вот втопчет в грязь репутацию вашей семьи, я готов защитить тебя, дав тебе вместо прежнего имени уважаемое. Вот так просто и ясно.

Глория с трудом проглотила комок. Конечно, у нее и раньше были сомнения относительно Бастиана, но поначалу он говорил все же, что любит ее. И ей казалось, что она испытывает такие же чувства к нему. Сколько раз они встречались — на свиданиях, на балах, на обедах; а как романтично он ухаживал за нею летом!

— Не все здесь так просто, — начала она, стараясь не сорваться на крик. — А что ты получаешь от этого?

— Как ты сама думаешь, Глория? Целое состояние. Ответственный пост в фирме твоего отца. И взбалмошную жену. Это обязательно обсуждать сейчас?

— Ты прав, не стоит. — Она закрыла глаза и отвернулась — как раз вовремя: пианист ресторана заиграл классическую пьесу. — Кто это? — поинтересовалась она.

— Вивальди, — рассеянно ответил Бастиан. — Глория, мы прекрасно сможем ужиться вместе, если ты будешь вести себя, как положено. Я понимаю, у тебя это временное, возрастное, но…

— Это «Зима»[74], — удовлетворенно констатировала Глория.

— Это престо[75], — отрицательно покачал головой Бастиан, — из «Лета».

Глория хотела было заявить, что он ошибся, но прислушалась внимательнее и поняла, что он прав. Она откинулась на спинку стула. Как она могла перепутать? Столько раз же слушала «Времена года»!

— Ты прав, конечно, — вынуждена была признать она. Бастиан ведь всегда прав, разве не так? Она ошиблась насчет музыкального произведения, но, обведя взглядом зал, поняла, что так же заблуждалась и насчет всего остального: чем она дорожит, к чему стремится. По правде говоря, она никогда не стремилась к тому, что сейчас окружает ее, не дорожила этим. С фешенебельными ресторанами, с дорогими нарядами, с классической музыкой она может распрощаться навеки, и глазом не моргнув.