Про папу - Максим Викторович Цхай
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В этот приезд его родной сын не выдержал и подло, в его отсутствие, выкинул любимый сосуд для мусора, а вместо него поставил какую-то новую блестящую фигню за бешеные деньги, которую на Западе придумали, чтобы Путину и Никите Михалкову досадить.
— У меня рука в эту дыру не пролазит!
— Ты привыкнешь.
— Не привыкну!
Я подхожу к мусорному ведру, показываю, как удобно, положил туда корку хлебную, оно само и закрылось.
— Папа, смотри, ты же конструктор, гениально же. Смещенный центр тяжести у крышки, само закрывается, просто, практично, и запаха нет.
— Запах есть!
— Ну не ври хоть, оно пустое.
— Будет!
Папа, однако, более внимательно осматривает ведро, все-таки технарь.
— Знаешь что, я понял, это ведро для туалета, чтобы туда использованную бумагу кидать.
Папа вынес вердикт. Это новое шикарное ведро, мне косточку в него положить жаль, а он…
— Сам ты для туалета!
— Что??? Ты зачем приехал вообще?
— А что, бросить тебя в этом бардаке?
— В каком бардаке? Я прекрасно жил без тебя!
— Ах так!
— Так! Приперся тут, свои порядки устанавливать, а у самого мозгов нет.
Вот про мозги папа зря. Я очень эмоциональный, это мешает думать, ну я так себя успокаиваю, по крайней мере…
— Знаешь что? Вы тут с матерью чем столько лет занимались? Стены в доме ломали?
— Не только.
— Новые на их месте строили?
— Да!
— А у самих ни хлебницы, ни стола, ни мусорного ведра даже! Все заново покупать!
— Богатый ты стал, я вижу. Вот где твои деньги, в Германии он жил! Нищеброд, хи-хи…
— Это я нищеброд???
И тут меня понесло. Не знаю, читали ли мои родители Льва Гумилева (я тоже от него не в восторге, если что), но, поддавшись именно пассионарному чувству, они одним хапом продали все дедушкино-бабушкино наследство, причем с обоих сторон, а оно было и по отдельности весьма серьезным, и, невзирая на мои горестные вопли (завещано оно было внукам), вложили все деньги в совершенно провальный проект и с треском и брызгами прогорели. Понятно, что, когда виноваты родители — никто не виноват, но пинать меня туда папе явно не следовало. Особенно после того, как он сегодня целый день наматывал мои нервы себе на интеллигентский кулак.
Он только открывал рот и пучил глаза, как вытащенный на берег тощий карп, а я размахивал руками, лупя кого-то невидимого.
— …И хватает совести после этого спрашивать, где мои деньги!
— Ну ладно, ты это… хотя есть магазин, где такое же ведро…
— Не ладно!
— Эх, надо было идти мне в дом престарелых.
— Ага, и сидеть там по уши в гов…
И тут я замечаю, что папа улыбается младенческой улыбкой. Довел сына, небо лопнуло, можно уже ничего не бояться.
— Не ори, надоел уже. Вон налей мне чаю лучше.
— Нальет тебе в доме престарелых кто-то чаю, ага.
— Ну и зачем, у меня есть сын.
Ну да. Я у папы есть. Что тут скажешь.
Папа сейчас пьет чай с конфетами. Улыбается, счастливый, самое страшное случилось, а он жив.
Чем не радость.
* * *
Коровьих голов для собачьего корма не было, вернее, они были, но у меня не повернулся язык их просить. Папа их выклянчивает даром, а я постоял, как старовер перед пачкой презервативов, пожевал губами и ушел.
Я бы мог, конечно, дать мясникам какую-то мелочь, они все равно эти кости выбрасывают, но туда же рано или поздно пришкандыбает мой родной отец и, узнав, что сын устроил ценовой демпинг и коровьи лбы теперь не отдаются, а покупаются, с криком задушит меня в собственной колыбели.
Собаку, однако, кормить нечем.
Купил говяжьих костей и думаю: за это какая казнь?
Скоро вернется отец. Сижу хихикаю — ощущение как в пятом классе: что-то в школе натворил и ждешь с работы родителей… Что бы наврать, а?
Кстати, вот точно знаю теперь — моральные мучения куда страшнее физических наказаний.
Детей бить нельзя. Меня можно.
Не орите при этом только.
* * *
В Германии я чем только не занимался. Был байкером в прославленном мотоклубе, два года работал начальником охраны в клубе, расположенном в городе, который входит в тройку самых криминальных городов Германии, где каждый третий житель турок, албанец или цыган. У меня были прозвища Атилла и Бешеный Японец. Еще я снимался в кино и в германской рекламе школ единоборств.
Откуда же я мог знать, что в расцвете лет получу такую головомойку из-за пакета говяжьих костей.
3 июня 2017 г.
Война с блохами продолжается на всех фронтах. За пару потравок они понесли тяжелые потери, но до победы еще далеко.
Через пять минут работы снял респиратор — невозможно в нем.
Сел передохнуть на веранду. В небе два солнца, в гости пришли зеленые человечки с Марса, пьем чай.
Да, в процессе травли насекомых выяснилось, что я никудышный осел. А папа нет.
4 июня 2017 г.
Папа сегодня с утра проснулся в озабоченном состоянии духа и решил установить все траты, что мы понесли со дня моего приезда, дабы ответить на извечные русско-корейские вопросы — «кто виноват и что делать?».
Сел с калькулятором, вынес мне все мозги с требованием вспомнить все покупки и траты от 10 рублей: сегодня папа был щедр и широк душой, обычно же он начинает отсчет с рубля. По причине яркого солнца и хренового сына запутался в дебете и кредите, и я с хихиканьем смотрел, как он пытается высчитать, каким это образом мы прожили три недели всего на две тысячи рублей…
Мне стало жалко отца, и я стал выдумывать несуществующие покупки, естественно, умолчав о том, что доложил к этой сумме тысяч восемь. Вот это я зря сделал, потому что папа пришел в бешенство, и я узнал, что я транжира, это в переводе с матерного сленга на литературный.
Однако фантазия моя тоже имеет границы, и папа все-таки заподозрил меня в подлоге. Я стал выкручиваться, чем запутал все окончательно. Папа распсиховался, сломал карандаш (радость от того, что потрачено всего две тысячи, упорно разбивалась о неоспоримый факт, что это физически невозможно, если не сидеть на ржавой воде и черством хлебе) и сказал, что вот мама, та была хозяйка, она бы смогла так, а такой раздолбай, как ты, наверняка чего-то наврал.
Сидит и смотрит на меня злыми глазами. Много потратили — плохо, мало потратили — еще хуже.
Варю ему вареники, то-то хорошо. И дешево совсем.
* * *
Любовь — это не только
