Миры Айзека Азимова. Книга 12 - Айзек Азимов

— Не могу себе вообразить, — сказал я. — Неужели ты?

— И я не могу вообразить, — сказал он, — но это правда. Ладно, что может делать этот твой друг такого, за что мы могли бы зацепиться?

— Вообще-то он иногда рассказывает анекдоты. По крайней мере, пытается. Это ужасно. Он начинает рассказывать, путается, сбивается, возвращается и в конце концов забывает, что хотел сказать. Я часто видел, как от его анекдотов плакали навзрыд суровые мужчины.

— Плохо, — покачал головой Азазел. — Очень плохо. Дело в том, что я сам великолепный мастер анекдота. Не помню, рассказывал ли я тебе, как однажды плоксы и денниграмы схлестнулись в андесантории, и один из них сказал…

— Рассказывал, — соврал я, не моргнув глазом. — Но давай вернемся к делу Крампа.

Азазел спросил:

— Нет ли какого-нибудь простенького способа улучшить его выступления?

— Разумеется — дать ему умение гладко говорить.

— Это само собой, — ответил Азазел. — Простая дивалинация голосовых связок — если у вас, варваров, есть что-нибудь подобное.

— Найдем. И еще, конечно, умение говорить с акцентом.

— С акцентом?

— На искаженном языке. Иностранцы, которые учат язык не в младенчестве, а позже, непременно искажают гласные, путают порядок слов, нарушают грамматику и так далее.

На крохотной мордочке Азазела отразился неподдельный ужас.

— Это же смертельное оскорбление!

— Не в этом мире. Так должно быть, но на самом деле не так.

Азазел грустно покачал головой и спросил:

— А этот твой друг когда-нибудь слышал непотребности, которые ты называешь акцентом?

— Непременно. Всякий, кто живет в Нью-Йорке, все время слышит акценты всех видов и сортов. Здесь вряд ли услышишь правильный английский язык, такой, как у меня, например.

— Ага, — сказал Азазел. — Тогда остается только отскапулировать ему память.

— Чего ему память?

— Отскапулировать. Обострить в некотором смысле. Восходит к слову «скапос», что означает «зуб зумоедного диригина».

— И он сможет рассказывать анекдоты с акцентом?

— Только с таким, который раньше слышал. В конце концов, моя мощь не безгранична.

— Тогда скапулируй его.

Через неделю я встретил Алистера Тобаго Крампа VI на перекрестке Пятой авеню и Пятьдесят третьей улицы, но тщетно высматривал на его лице следы недавнего триумфа.

— Алистер, — спросил я его, — есть новые анекдоты?

— Джордж, — ответил он. — Никто не хочет слушать. Иногда мне кажется, что я рассказываю анекдоты не лучше всякого другого.

— Ах, вот как? Тогда сделаем так. Мы с вами пойдем сейчас в одно маленькое заведение, где меня знают. Я вас представлю как юмориста, а вы потом встанете и скажете все, что захотите.

Могу вас уверить, друг мой, уговорить его было трудно. Мне пришлось использовать все свое личное обаяние в полную силу, но в конце концов я победил.

Мы с ним пошли в довольно дешевую забегаловку, которую я случайно знал. Для ее описания достаточно будет упомянуть, что она очень похожа на те, куда вы меня приглашаете обедать.

Управляющий в этой забегаловке был мне знаком, и благодаря этому удачному обстоятельству мне удалось добиться его разрешения на эксперимент.

В одиннадцать вечера, когда пьяное веселье было в самом разгаре, я поднялся на ноги, и аудитория была сражена моим величественным видом. Она состояла всего из одиннадцати человек, но мне казалось, что для первого раза этого достаточно.

— Леди и джентльмены, — объявил я им, — среди нас присутствует джентльмен величайшего интеллекта, мастер нашего языка, которого я с удовольствием вам сейчас представлю. Алистер Тобаго Крамп VI, профессор кафедры английского языка в колледже Колумбии, автор книги «Как говорить по-английски безупречно». Профессор Крамп, не будете ли вы столь любезны сказать несколько слов собранию?

Крамп с несколько сконфуженным видом встал и произнес: «А шо, ви таки да хочете мене послю-у-ушать?»

Я слыхивал, друг мой, ваши анекдоты, рассказанные с потугой на то, что вы считаете еврейским акцентом, но уверяю вас: по сравнению с Крампом вы сошли бы за выпускника Гарварда. Соль была в том, что Крамп и в самом деле выглядел так, как должен по понятиям публики выглядеть профессор кафедры английского языка. И от сочетания этой грустной породистой физиономии с внезапной фразой на чистейшем «идинглише» вся публика разом застыла. А потом был взрыв и раскаты истерического хохота.

На лице Крампа выразилось легкое изумление. Обратясь ко мне, он с удивительным шведским распевом, который я даже не пытаюсь воспроизвести, сказал:

— Обычно я не бываю получать реакцию такую силу.

— Не обращайте внимания, — сказал я ему. — Продолжайте.

Но пришлось чуть-чуть подождать, пока схлынет волна смеха, и тут он начал рассказывать анекдоты с ирландским кваканьем, с шотландским скрежетом, на лондонском кокни, с акцентом среднеевропейца, испанца, грека. Особенно ему удавался чистый бруклинский язык — ваш почти родной благородный язык, старина, как я понимаю.

После этого выступления я давал ему каждый вечер провести несколько часов в «Эдеме», а потом тащил в забегаловку. Слух о нем шел из уст в уста. В первый вечер в зале было свободно, зато потом целые орды кишели на улицах, стараясь проникнуть внутрь — но тщетно.

Крамп воспринимал это все спокойно. На самом деле он даже выглядел расстроенным.

— Послушайте, — говорил он мне, — какой смысл мне растрачивать ценный материал на этих обыкновенных олухов. Я хотел бы испытать свое искусство на своих товарищах по «Эдему». Они раньше не стали бы слушать моих анекдотов, потому что мне в голову не приходило использовать акценты. На самом деле я просто не понимал, что я это могу — какое-то неправдоподобное снижение самооценки, в которое впал такой веселый и остроумный человек, как я. Наверное, потому, что я не нахал и не проталкиваюсь вперед…

Он говорил на прекрасном бруклинском, который на мои деликатные уши действует неприятно — я не хочу вас обидеть, друг мой, — и поэтому я поспешил его заверить, что я все устрою.

Управляющему заведения я рассказал о богатстве членов «Эдема», ни слова не говоря об их фантастической скаредности, не уступающей их богатству. Управляющий, несколько остолбенев, разослал им контрамарки, чтобы заманить к себе. Это было сделано по моему совету, поскольку я знал, что ни один эдемит не в силах устоять против бесплатного приглашения на спектакль, тем более что я исподволь распустил слух, будто там покажут фильмы только для мужчин.