Рука для босса (СИ) - "Воль"

— Что будет с Максимом? — не переставала интересоваться Оксана. Даже слегка отлипла от растроганного любовника ее поведением.

— Он хочет остаться с матерью. Хоть и рисует такие картинки, но к матери больше привязан. Елена разрешила видеться с ним.

— Победа. Раньше считала ее совсем падшей женщиной, даже юриста подыскивала. Эй, не улыбайся так! — подпихнула Аркадия Оксана, разглядев недоверие от ее слов.

— А ты заботливая.

— Ты еще многое не знаешь обо мне. И да, не забудь привести на Новый год ребенка.

— Обязательно, — улыбки, касания, объятия. Одно целое в мыслях, в теле, продолжение друг друга.

Они были разными, но им удалось сойтись и понять друг друга.

— Пойдем на симфонический концерт? Я хочу слышать музыку в живую. А еще в свет выбраться.

— Хорошо.

— Ты посещаешь футбольные матчи?

— Когда? Работа, больница…

— Аркаша! — надула губки женщина, разозленная тем, что ее шикарный подарок прошел мимо. Мужчина сглотнул и готовился к сверлению мозгов. Все же иногда Оксана проявляла повадки обычной женщины. Пришлось поплотнее сомкнуть рот, навострить уши и понять, что из потока возмущение важно, а что нет, но все прослушал. В сознании остался восклицательный знак лишь на «концерте». Хочет — сходят обязательно.

***

— Скоро Новый год, а у кого сокращение? У меня. Правда, охуительный новый год? Только подумал, жопа закончилась, эге-гей!… А тут она взяла и снова разрослась, — жаловался человек на открытом микрофоне. — Россия, але?! Когда ты из кризиса выйдешь, а то одно ПМС, каждый божий день.

— Что общего у мужчины и болванчика? Говоришь, прибей полку, пропылесось, а он не услышал — в это время в другой вселенной существовал. В руках рыжей соседки по площадке.

— Через неделю сочельник. Я давно мечтал спеть перед публикой, так что услышьте мой божественный голос….

Люди сменялись. Пели, декламировали, стендапили, отводили душу за коктейлями и непринужденным общением. Смеялись, грустили, подпевали, гудели.

Выключалась карусель. Вычищались залы кинотеатров. «Молли-центр» застывал до следующего утра. Некоторые ассистенты заместителей и главы отделов уходили чуть ли ни последними в пятничный день и покидали центр до самого понедельника. Леонилия как всегда взяла работу на дом, так как время проверок поджимало, нужно было провести документацию в порядок, чтобы свободно сотрудничать с вредными и дотошными азиатами или педантичными европейцами. Охранники пили кофе, рассказывали друг другу истории о посетителях, кого засекли выходящим с дорогой неоплаченной сумочкой, кто хотел заняться любовью прямо в кабинке, а кто казался подозрительным, но оказался чист.

А в это время под падающим снегом любовались директор ТРЦ и директор логистического отдела, очарованные музыкой, размягченные оркестром, после сытного ужина с морепродуктами.

Они шли, любовались разукрашенными елями, ледяными фигурами и размышляли, как сейчас тяжело сотрудникам низшего звена, допиливающих отчеты.

— Да, а мы гуляем, — усмехался Аркадий и так не хотел наступления утра, ведь снова придется ходить по складу, заниматься разработкой маршрута, сидеть перед Леонилией, подсчитывать материалы, разбираться с крупными жалобами покупателей, рассматривать предложение транспортных компаний, готовых взяться за новый маршрут. Он обнимал женщину сзади и толкал вперед, шел как неваляшка, повиснув на любимой, а та была рада такому вечеру. Думала, как отблагодарить мужчину за стойкую выдержку на концерте, не уснул под глубокую музыку австрийских композиторов, за галантность. И терпела приятную тяжесть на плечах. — Скоро праздники.

— Да.

— Кто мог знать, что первого у тебя праздник?

— Такая вот уникальная.

— Полностью зимняя. Что хочешь на свои года? Старше ведь становишься.

— Эй! — и стала пихаться, вырываться из хватки. — Пусти. Эй.

— Счас, будь здесь, — и жмет к себе, вдавливая в свое тело. — Давай уедем из Москвы?

— Куда?

— Мне тут реклама выскочила, пока шерстил Интернет в поисках подарков.

— Вот, значит, как? Что палишь контору?

— Можно снять дом на сутки или двое. Даже с бассейном. Или сауной. Можем провести там праздник.

— Я очень хочу уехать из Москвы, — ответила Оксана после недолгого размышления. — В прошлый раз нам так и не удалось улететь из нее, так что согласна.

Страстные поцелуи перерастали в общие стоны. Влюбленные не чаяли друг в друге. Обнимали и в звоне скрипки и виолончели, которыми управлял дирижер. Мужчина играл по телу, словно нажимал на клавиши духового инструмента, разводил чужие ноги, вслушиваясь восхищенный шепот об услышанной музыке. Как здорово было пойти куда-то. Как хочется чаще выбираться: хоть на выставки, хоть в музеи, хоть в боулинг-центр. Как хочется расширить мир на максимум и воспользоваться всеми возможностями, чтобы остаться друг другу интересными и нужными.

“В Москве полно мест для всего… Я ощущаю в этом городе себя живой.”

“А там?”, мурлыкал под ушко Аркадий, держа женщину, завернутую в розово-синий халат, за спину. Они смотрели на ночную Москву, чуть ли ни вжимаясь в зеркало.

“Чуть мертвей… но все же я скучаю по многочисленных небоскребам, шумным китайцам и очень смущающимся корейцам. Те были юнцами. Зрелые мне нравятся больше”.

“Правда? Я рад, что попал в эту категорию.”

“Зрелые более настырные и менее зажатые. Уже с уставившейся почвой… А когда знакомишься даже с молодым специалистом, то ему… скорее, срочно, нет времени — торопится оплатить кредит за учебу, отправить родителям матери, оставить себе на жизнь и схоронить на ипотечных взнос. И так всю жизнь… Тяжко будет следующим поколениям, если родители не постараются…”

“А еще эти молодые могут пойти осваивать Сибирь и Дальний Восток — места полно”, - сжал женщину Аркадий. И они рассмеялись.

Глава 38

Глава 38

Шел пушистый снег. Все города России были красивы в это прекрасное морозное время, с особым усердием украшенных различными службами и владельцами заведений. Пора ледяных скульптуров, дизайнерских елок, благотворительных организаций, собирающихся подарить праздник неблагополучным семьям и старикам бессемейным.

Время все идет: дата за датой стремительно исчезает и превращается в воспоминания. Но даже в это шумное и очень деятельное время его любимая женщина была податлива и спокойна; она все понимала, с интересом смотрела, как ее мужчина общается со своим сыном, оказавшийся на детском утреннике вокруг незнакомых детей. Чадо не могло еще бегать, скакать, еще отходило от нескольких месяцев лежания в больнице, но как же был рад детеныш обществу. Он ощущал себя живым. Оксана не мешала, наблюдала поодаль, как отец с сыном после праздника пошли в фудкорт, поели бургеры и мексиканские начос, а после отправились смотреть рабочее место Аркадия. Когда неразрывная парочка скрылась, Оксана поднялась к себе, а пока брела к кабинету, вспоминала собственные печальные праздники и слегка завидовала пристроенному Максиму.

Все постепенно налаживалось. Максим смирил свою гордыню и пыл, учился благодарности и терпению. Проникался к отцу, с которого слетел налет мамкиных слов. Женщина занималась разводом, бизнесом, дележкой; как вышел из критического состояния, побежала по инстанциям, а ребенка кинула реанимированному отцу, прежде его ненавидели до усрачки. Но как бы хорошо ни было сейчас, к какому компромиссу ни пришли взрослые, их чаду было невыносимо находиться в разорванной на куски семье, живущей на разных станциях метро.

Брошенный, никому не нужный.

Печальный, обозленный на жизнь, улыбающийся сейчас во все зубы, пока глаза горят. Сласти, песни, новогодний праздник и настоящий отец, которого не было у него прежде.

Максим дает рисунок и с надеждой смотрит на отца, верит, что он разгадает его детские страдающие мысли.

— Максим, я не буду жить с твоей мамой. Ты видишь, я ее не люблю уже. Я благодарен, что она дала тебе жизнь и воспитывает тебя, но поезд уже ушел, — смотрел он на картину, где было изображена целая и дружная семья, которая еще была три года назад.