Блуда и МУДО - Алексей Иванов

…Милена глядела на огонь. Розка смеялась. Сергач разливал водку. Лёнчик потихоньку тискал Сонечку. Пьяный Щёкин перекосился, задрёмывая.

Моржов встал, обошёл костёр, взял безвольного Щёкина под мышки и поставил на ноги.

– Пора в постельку, – сказал он.

– Жизнь – это кузница… – пробурчал Щёкин и начал всем кланяться: – Низко обнимаю… Глубоко жму руку…

Моржов повернул его и потащил по тропинке к домику. Щёкин запинался, волочил ноги, мычал, а потом очнулся.

– Б-брис! – сказал он. – Ты куда меня п-пнёс?…

– Все космические корабли возвращаются на Байконур! – нараспев пояснил Моржов. – Все космонавты снимают скафандры, пристёгиваются ремнями, веки их тяжелеют…

Щёкин через плечо посмотрел на Моржова и вдруг изумлённо выдохнул:

– Ни хрена себе!…

Моржов испуганно оглянулся.

Сергач и Лёнчик куда-то исчезли от костра – наверное, отошли по нужде. Милена, Розка и Сонечка сидели у огня. Три маленькие женщины в узком круге света на огромном темном берегу. Три, похоже, уже любимых женщины… Но дело было не в этом.

Над каждой из них Моржов увидел бледный и прозрачно-красный призрак, словно тень из пламени. Это были мерцоиды. Они вернулись! Моржов похолодел. Алкоголь жёг мозги.

– Что это?… – шептал Щёкин, указывая рукой.

– То есть?… – онемевшими губами спросил Моржов.

Неужели Щёкин видит его мерцоидов?…

– У них над каждой – столб такой световой… Еле видно, но видно… Это что?

У Щёкина, похоже, начались собственные глюки.

– Это НЛО, – жёстко сказал Моржов. – Инопланетяне прилетели. Пошли спать, марсианский хроник.

– Бухать – хорошо! – убеждённо заявил Щёкин.

Болтая ногами, он сидел на углу длинного штабеля шпал вдоль утоптанного щебневого перрона разъезда Троельга. Щёкин и Моржов пришли на разъезд ранним утром, чтобы встречать электрички из Ковязина. Планшета с расписанием электричек в деревне Яйцево не имелось, друиды расписания не знали, а сотовый телефон (позвонить на вокзал Ковязина в справочную) в Троельге не брал. Поэтому пришлось устраивать дежурство.

Щёкин опохмелился через секунду после пробуждения, и сейчас Щёкина уже ничто не угнетало. А Моржов предпочёл позавтракать. Его накормила растрёпанная, косоглазая со сна Розка – сердитая и размашистая в движениях. Розка злилась сразу на всё: что пьяный Сергач укатил ночью, не оказав ласк; что она не выспалась; что ей приходится выходить к мужикам ненакрашенной и даже неумытой. Но Моржов в воспитательных целях решил немного нагнуть Розку и заставить её обслужить себя, хотя обычно завтракал чашкой кофе и сигаретой.

– Скорей бы состариться! – мечтал Щёкин, бултыхая банкой с пивом. – Одновременно пенсия, климакс и маразм – что может быть лучше? Как дождусь этого счастья, так сразу и уеду в Нижнее-Задолгое. Нет, я не буду там каким-то жалким космическим туристом, мониторящим трату своих жалких миллионов! Я буду настоящим полноправным жителем межпланетных пространств, буду гражданином галактики!…

Под насыпью во дворе Бязова (или Чакова) запел петух.

– А на что будешь покупать горючее для ракеты? – лениво спросил Моржов.

– На пенсию. Я буду позиционировать себя как активнейший электорат, и государство станет всячески поддерживать меня доплатами, надбавками и коэффициентами. А я на них буду покупать космический бензин и парить в невесомости, как прекрасная птица. Ведь человек рождён для полёта!

– А пищу птице приобретать на что? – допытывался Моржов. – Огородничеством займёшься? Посадишь картошку – вырастет картошка, посадишь макароны – вырастут макароны…

Щёкин немного подумал. Под насыпью на коньке шиферной крыши появился толстый пятнистый кот, похожий на маленькую панду. Он осторожно прошёлся по ребру и скрылся за трубой.

– В Нижнем-Задолгом я буду разводить котов! – гордо сказал Щёкин. – Огромных деревенских волосатых котов. Они будут меня обожать, будут просто без ума от меня. С лучшими из них я буду спать на русской печи. А знаешь, за что коты будут меня любить?…

– За что?

– Коты преданы вовсе не тем, кто их кормит, гладит или играет с ними. Коты преданы тем, кто их чему-нибудь учит. Они очень любят учиться. Я буду их учить любви к отчему дому. За это они будут мне нечеловечески благодарны. Когда мне потребуются деньги на какую-нибудь пищу, я буду продавать какого-нибудь кота. А кот потом будет возвращаться домой через тайгу и пургу. То есть и деньги у меня будут, и поголовье котов не уменьшится.

– Кому же нужны коты в наше-то время? – усомнился Моржов.

– Не-е, ты тень на плетень не наводи! – лукаво ответил Щёкин. – Коты – это ценнейший ресурс. Они уют вырабатывают.

Было девять утра. Электричка пришла, но дети не приехали.

В десять часов из-под насыпи на перрон вылезли Бязов и Чаков. Они до того точно походили на самих себя вчерашних (в тех же обрезанных резиновых сапогах, в тех же лоснящихся пиджаках и в штанах «с тормозами»), что казалось, будто всю ночь они провалялись под насыпью в бурьяне.

Чаков остановился поодаль, а Бязов подсел к Моржову и стрельнул сигарету. Не то чтобы у Бязова кончились сигареты – нет, это было своеобразным подключением к Моржову. И Моржов это понял. Бязов курил и молчал, словно вживаясь в атмосферу вокруг Моржова, – вмалчивался в его молчание, как ледокол в паковый лёд. Чем более органично среде будет вымогательство опохмелки, тем больше оно имеет шансов на успех.

– Насос-то нормально работает? – наконец спросил Бязов.

Щёкин спал на шпалах. Можно было подумать, что он умотался, всю ночь гоняя насос на предельных оборотах.

– Нормально, – сказал Моржов. Бязов затих, тяжело ворочая бровями.

– Там у вас у второго домика крыльцо перекосило, – издалека подсказал Чаков.

– Надо поправить? – очнулся Бязов.

– Хер с ним, – нейтрально ответил Моржов.

– Может, забор поставить? – предложил Бязов.

– Слишком дорого.

– А крыша не течёт?

– Откуда я знаю? – вздохнул Моржов. Он понял, что ему придётся пройти сквозь весь строй хозяйственно-похмелочных инициатив. – Дождя ночью не было.

– Был! – издалека гневно возразил Чаков.

– Значит, не течёт, – мстительно сказал Моржов.

– Окно там ещё разбитое есть… – безнадёжно вспомнил Бязов.

Оно тоже не течёт.

Бязов засопел, бросил сигарету и слез со шпал. Опохмелка у него с Чаковым выходила всё-таки за свой счёт.

– Вам в Колымагино в магазин не надо? – напрямик спросил он. – А то мы сейчас поедем…

– Детей ждём, – пояснил Моржов. – Не до магазина уже.

– Ну, как хочешь, – обиделся Бязов. – Уламывать не буду.

Бязов и Чаков понуро перешли рельсы и исчезли под насыпью. Через некоторое время там заклокотал мотоцикл. Его треск уполз вдоль насыпи в сторону Ковязина. То ли друиды решили для верности ехать сразу в город, то ли хотели проехать в село Сухонавозово по старому деревянному мосту, на который вёл отворот с ковязинского шоссе. Щёкин спал.

В одиннадцать прибыла вторая электричка. Моржов обозревал её в бинокль. Из дверей головного вагона на перрон спустился высокий тоненький мальчик в шортах и с рюкзачком. Моржов узнал его и помахал рукой. Это был Серёжа Васенин из кружка Костёрыча. Моржов ткнул Щёкина кулаком в бок, чтобы Щёкин проснулся, принял приличествующее педагогу вертикальное положение и убрал с глаз долой пивные банки. Серёжа Васенин па пятачке у бетонного столба в безопасности аккуратно дождался, пока электричка уедет, и подошёл к штабелю шпал.

– Доброе утро, Борис Данилович и Дмитрий Александрович, – вежливо поздоровался он. – А где находится лагерь?

– Лагерь там, под горой, за лесом, – пояснил Моржов. – Константин Егорович уже в лагере. А ты один приехал?

– Брат у меня не смог, – пояснил Серёжа. – Мама сказала, что кто-то из нас должен помогать ей на огороде. Мы решили, что в лагерь поеду я, а Саша останется с мамой.

– А кто ещё из вашего кружка приедет?

– Наверное, больше никто. Витя и Миша не могут, Андрюша Телегин заболел, Миша, который Смирнов, поедет на юг, а Слава и Ваня – к бабушкам, – подробно рассказал Серёжа. – Я могу идти?

– Да, иди, – разрешил Моржов.

– Вон, по дороге, – хрипло сказал Щёкин и указал пальцем.

– Спасибо, – сказал Серёжа. Он повернулся, по всем правилам дорожного движения посмотрел сначала налево, а потом направо, перешёл рельсы, отыскал тропинку и стал спускаться с насыпи.

– Хороший мальчик, – похмельно прохрипел Щёкин.

Он достал новую банку и откупорил. Вдали на склоне на дороге под ельником показалась фигурка Серёжи Васенина, шагающего к лагерю согласно инструкции.

– Как педагог я гуманнее, чем Костёрыч, – сказал Щёкин. – Я хоть на котах буду практиковать, а Костёрыч – на людях.

– То есть?… – не понял Моржов.